«Мы живем в культуре стыда»: что документальный сериал «Хватит!» рассказывает о проблеме насилия в России
С 5 августа на онлайн-платформах Start и Nonfiction выходит документальный сериал о проблеме насилия в России «Хватит!». Проект снят студией «Амурские волны». В сериале шесть серий, раскрывающие тему насилия в разных сферах жизни: «Насилие в отношениях», «Насилие в детстве», «Культура унижения: сексизм в медиа, юморе и рекламе», «Харассмент и дискриминация женщин при устройстве на работу», «Насилие в родах», «Насилие и религия». По сути, это глобальное исследование проблемы насилия в России. Мы поговорили с шеф-редактором студии «Амурские волны» и руководителем проекта «Хватит!» Настей Красильниковой об идее сериала, проблеме женоненавистничества в глянце и рекламе и о том, как можно бороться с харассментом и гендерной дискриминацией на рабочем месте.
Помимо работы в студии Красильникова известна как автор телеграм-канала «Дочь разбойника» — о, как она сама говорит, «приключениях сексизма и женоненавистничества в российских медиа и рекламе». Также она ведет канал «Вашу мать» про материнство и, в том числе, дискриминацию женщин с детьми и является одной из трех ведущих подкаста «Ты же мать» на «Медузе».
Как родилась идея сделать документальный проект о проблеме насилия в отношении женщин в России?
В прошлом году Start и Nonfiction решили, что им было бы интересно сделать проект о насилии над женщинами в России, и коллеги из «Амурских волн» предложили мне возглавить работу над этим проектом. У меня есть некоторый опыт в работе с этой темой, плюс личные знакомства и, самое главное, аудитория.
Расскажите про саму студию «Амурские волны». Она специализируется на сложных темах, или это первый такой проект?
«Амурские волны» — это проект моих друзей и коллег Саши Уржанова и Игоря Садреева. Несколько лет назад они решили, что не хотят больше работать в разных корпорациях, а хотят делать свое дело и снимать документальные фильмы. И действительно, у студии это не первый проект на сложную тему. В прошлом году у нас был восьмисерийный документальный сериал для «ТВ-3», который назывался «Это реальная история», — это были мощные, крутые документалки про громкие преступления в России. В частности, про дело сестер Хачатурян. Потом, опять же на «ТВ-3», в конце прошлого года вышел семисерийный сериал «Табу». Как можно понять из названия, это был сериал про табуированные темы. Это было чуть больше похоже на ток-шоу, чем на документальное кино, но темы, которые там поднимались, были очень важными: пытки в тюрьмах, трансгендерность, домашнее насилие. То есть на российском телевидении мы говорили о том, о чем на российском телевидении обычно не говорят.
Как вы искали героинь для проекта «Хватит!»?
Должна сказать, что там есть не только героини, но и герои. У меня было два основных способа поиска. В ноябре прошлого года, когда начинался проект, я написала в своем телеграм-канале объявление: «Мы ищем героинь, если вы когда-нибудь переживали опыт насилия в разных обстоятельствах — в отношениях, в родах, на работе и так далее, — пожалуйста, свяжитесь со мной и расскажите об этом». Мне пришло несколько сотен писем. И больша́я часть героинь проекта «Хватит!» — это мои читательницы. Еще одну часть героев и героинь искала моя продюсер, которая со мной вместе делала этот фильм, — Настя Семенова.
По какому принципу вы отбирали героев и истории для сериала?
Безусловно, первая точка входа — это готовность перед камерой сесть и рассказать свою историю. Это требует огромного мужества и большой силы воли, на мой взгляд. Второй критерий — истории должны были быть проверяемыми, чтобы можно было убедиться в том, что все в них правда. Ну и, конечно, географический фактор имел значение.
Некоторых героинь мы приглашали сами, потому что я хотела какие-то конкретные истории, которые запомнила и которые запали мне в душу. Например, в первой серии, про домашнее насилие, у нас есть Александр Савчук, отец Яны Савчук. Это та самая девушка из Орла, которую ее сожитель, Андрей Бочков, убил, а перед этим она позвонила в полицию, где ей сказали: «Будет труп — приедем и опишем».
«Женоненавистнические материалы, которые есть в интернете, реально влияют на жизнь людей»
Еще у нас есть история Ирины Живовой, бывшей жены члена правления «Альфа-Капитала». В прошлом году был большой скандал, когда она в Facebook написала пост про его агрессию и то, как он оставил синяки на их общих детях и ней самой. После этого компания «Альфа-Капитал» его уволила. И мне очень хотелось ее привлечь, чтобы показать, что ситуация домашнего насилия никаким образом не зависит ни от достатка, ни от социального положения, ни от условий, в которых выросли участники. Что это может произойти с кем угодно, и все это абсолютно рандомная штука.
Одна из серий у нас называется «Культура унижения. Сексизм в медиа, рекламе, юморе и интернете». Это серия очень близка мне, потому что я именно этим и занимаюсь в своей активистской деятельности: я рассказываю про сексистскую рекламу и сексистские заметки в медиа. В этой серии героини в основном не женщины, а специалисты в производстве контента, те, кто имеет какое-то отношение к юмору, и так далее. Единственная история от первого лица — история женщины, которую муж пытал по инструкции из паблика «Мужского государства». Мы таким образом показываем, что женоненавистнические материалы, которые есть в интернете, реально влияют на жизнь людей.
Кого вы задействовали в этой серии как экспертов?
Там есть Александр Долгополов, с которым мы чудесно поговорили про то, как он сам себя модерирует, про его сочувствие феминизму и про то, как он относится к тому, что в мейнстриме юмор женоненавистнический. Там есть Давид Хомак, основатель «Лурка» — интернет-энциклопедии, из которой пошло очень много женоненавистнических мемов. Есть шеф-редактор сайта Elle.ru Екатерина Нечкина, которая говорит за весь сексистский глянец, очень мужественно.
Наш сериал завязан не только на личных историях — во многом это попытка проанализировать ситуацию. Когда я говорю, что это сериал о насилии над женщинами в России, — это действительно так, но когда мне нужно сформулировать это чуть менее страшно, я говорю, что это сериал про отношение к женщине в России. Это исследование отношения к женщинам, и я действительно считаю, что оно получилось масштабным и мощным.
На своем канале вы как раз собираете примеры женоненавистнических статей из глянца и сексистской рекламы, например, когда прибегают к объективации женщин для продажи самых разных товаров. За несколько лет, что вы ведете канал, по вашим ощущениям, такого контента в СМИ и рекламе стало меньше или прогресса нет?
Действительно, я могу ориентироваться только на свои ощущения, а они у меня довольно специфические, поскольку у меня такого контента в личке очень много. Со всей страны мне приходят фотографии самой разнообразной, совершенно безумной рекламы. И то, что придумывают в Москве, иногда просто не может сравниться с тем, что придумывают, допустим, в Анадыре или каких-нибудь других местах.
Я заметила, конечно, что глянец, меняется. Но там стараются это делать мягко. Например, Сosmopolitan — у меня с ними сложные отношения. Они, я так понимаю, болезненно реагируют на мои заметки в телеграм-канале. У них есть штатная фем-активистка, Жанна Грибацкая, и прекрасная колумнистка Екатерина Попова, которые регулярно пишут очень профеминистские, такие прям жесткие классные тексты. При этом, если кликнуть на рядом стоящую новость, то обязательно попадешь на «6 причин, почему ты недостаточно хороша для своего мужика». Вот и эта дихотомия для меня непонятна. Я не могу сказать, что Сosmopolitan стал профеминистским изданием, — нет, я считаю, что это не так. Но я считаю, что они проделывают некоторый путь, и, наверное, можно их поприветствовать на этом пути.
А вот, например, в Marie Claire года полтора назад был резкий поворот в сторону фем-повестки, потому что к ним пришел работать кто-то, кто этим интересуется и занимается, а потом он уволился, и все вернулось обратно.
Катя, шеф-редактор Elle.ru, признает в конце нашего огромного очень клевого интервью, что мы все живем в патриархальном мире, где женщина — второй сорт. И, конечно, это не может не отражаться в глянце. С ее стороны было мужественно признать, что это действительно так.
Я очень часто вижу, как после моих заметок редактируются тексты. Иногда даже бывает такое, что рекламу снимают, и мне пишут люди, которые эту рекламу придумали. Также часто бывает, что я даю ссылку на жуткую сексистскую рекламу в Instagram, и мои читатели устраивают в комментариях такое, что людям, которые ее разместили, приходится ее убирать. Это тоже некоторый результат, на мой взгляд.
А еще я стала замечать, что сейчас в отличие от 2017 года, когда тебе присылают ссылку на какую-нибудь сексистскую фигню и ты туда переходишь, там, скорее всего, в комментариях и без тебя уже насовали. Там уже люди, которые будут говорить: «Вы что, охренели? Это вообще что такое?» Я вижу, как меняется сознание людей, которые потребляют такой контент, и мне кажется, что это самое главное.
В целом как вы считаете, можно бороться с сексистским контентом? Призывать людей выражать свое мнение в комментариях, писать письма в редакцию? Как достучаться и объяснить людям, которые производят такой контент, что это не ок?
Во-первых, надо отметить, что я никогда никого не призываю ничего делать. Это моя сознательная, давно выработанная позиция. Но при этом мне кажется, что в принципе того, что делаем я и мои коллеги по активизму, в целом достаточно. Что можно делать еще, я не знаю. Я думаю, что это вопрос каких-то ценностей, которые, возможно, когда-то люди станут разделять. В том числе и люди, которые сейчас работают в глянцевых изданиях, в производстве рекламы и так далее. У меня еще есть идея для стартапа, который мог бы способствовать тому, чтобы все идеи распространялись, но она пока секретная.
А было в вашей практике что-то такое, что вас настолько возмущало, что вы прям шли и писали редактору: «Слушай, ну что это за ужас? Как вообще так можно делать?»
Чаще случается такое, что редакторы журналов пишут мне. Их может, например, задеть формулировка, хотя я специально слежу за тем, чтобы критиковать не людей, которые написали тексты, а результат работы. Мне важно, чтобы никто не проклинал редактора, который выпустил материал. Если редакторы мне пишут, я предоставляю им площадку, предлагаю опубликовать их ответ у себя.
Но бывают ситуации, когда я сама пишу. Недавно в Marie Claire написали, что беременная Софи Тернер демонстрирует отличную форму, которая дает ей полное право выгуливать облегающие модели одежды. Я написала шеф-редактору сайта: «Вам не кажется, что довольно странно в 2020 году раздавать людям право одеваться определенным образом в зависимости от того, сколько они набрали или не набрали во время беременности?» И она мне ответила, что, да, это неудачная формулировка, мы поправим, и предложила написать колонку для них про стандарты красоты.
Для сериала «Хватит!» вы выбрали шесть разных тем. Как вы их формулировали и почему список получился именно таким?
Я представила себе женскую жизнь в протяженности и распределила по этой жизни возможные формы насилия, с которыми женщины сталкиваются. Вот так и появились эти темы. Из хронологического порядка выбивается только шестая — «Насилие и религия». Но хотелось про это сделать отдельную серию. У нас была гипотеза, что религиозность влияет на патриархальные установки в семье, когда муж — хозяин семьи, а жена — это собственность мужа. И мы пытались разобраться, так ли это, как на самом деле разные религии предписывают относиться к женщинам, разговаривали с разными священнослужителями.
Вы не планировали также поговорить про дискриминацию и насилие со стороны представителей власти? Например, когда женщина боится заявить в полицию о случаях насилия, потому что велики шансы, что ей не поверят или как-то унизят.
Это так или иначе звучит во всех сериях. По статистике, только 10% женщин, которых изнасиловали, обращаются в полицию. Это вообще что? Причин несколько. Одна из них — они понимают, что им не помогут. Они понимают, что над ними, возможно, будут издеваться, что это может оказаться ретравматизацией. Другая причина в том, что им стыдно, потому что мы до сих пор живем в культуре стыда, которая дико давит. И если тебя изнасиловали, значит, у тебя была недостаточно длинная юбка.
Также на эту тему вы подробно говорите в серии про насилие в родах. Девушки рассуждают, почему после того, что с ними случилось, они не пошли воевать, защищать свои права, не стали подавать в суд и так далее. И там тоже очень много разных причин, основная из которых это то, что после родов у тебя вообще нет сил ни на что, тем более уж на отстаивание своих прав. Потому что у тебя ребенок и твоя жизнь подчинена этому. Вторая причина в том, что роддома — это очень закрытые учреждения, и все, что происходит в роддоме, остается в роддоме, и попробуй потом что-то докажи.
Также есть история Яны Савчук — очень яркая иллюстрация того, как обстоят дела с отношением к женщинам. Причем участковая, которая сказала про труп, сама была женщиной, что отдельно, конечно, поразительно.
Мы до сих пор живем в культуре стыда, которая дико давит. И если тебя изнасиловали, значит, у тебя была недостаточно длинная юбка
С роддомами на моей памяти была только одна громкая история — с роддомом им. Спасокукоцкого, — когда это привело к каким-то последствиям.
Да, одна из пострадавших героинь, Татьяна, есть у нас в серии тоже. Врач Марина Сармосян находится сейчас под следствием, а Татьяна — мама паллиативного ребенка. Но есть и много других историй насилия в родах, которое продолжается, — это происходит повсеместно до сих пор везде.
В сериале есть девушки из маленьких городов, которые пережили травму в родах, и они говорят: «Мы не можем кричать, потому что мы хотим еще детей и нам рожать придется в этом же роддоме». Можете представить, какое это огромное ограничение. Поэтому даже страшно себе представить, сколько таких историй остаются вообще не рассказанными.
Вы сказали, что получили несколько сотен заявок от читательниц, которые хотели рассказать свои истории. Было такое, что какая-то тема встречалась чаще всего? Вероятно, домашнее насилие?
Было больше трех сотен писем. И да, домашнее насилие было самой распространенной темой. Хотя и другого тоже было полно: разные дискриминации на работе из-за того, что женщина, насилия в родах было довольно много. Всего было достаточно.
По поводу работы: на ваш взгляд, как можно было бы эффективно бороться с ситуациями, когда ты приходишь на собеседование, а тебя начинают спрашивать, планируешь ли ты рожать? То есть задавать вопросы, которые мужчинам в принципе не задают.
Во-первых, сказать, что у нас Трудовой кодекс запрещает дискриминацию людей по любому признаку. Во-вторых, один из возможных выходов, записывать собеседование на диктофон. Но делать это можно только в том случае, если вторая сторона, работодатель, даст свое согласие на запись.
Очень показательная история была, если помните, когда девушка пошла устраиваться на работу в Третьяковскую галерею, и ей там сказали, что вы нам подходите, но вы только что замуж вышли и точно сейчас в декрет уйдете, поэтому мы вас не возьмем. Я тогда писала про это текст для «Афиши» и пыталась достучаться до Третьяковской галереи. Они выпустили пресс-релиз, где сказали, что возраст и репродуктивный статус кандидата не могли стать причиной для отказа в приеме на работу. Я пыталась выяснить, что же стало причиной для отказа и означает ли этот пресс-релиз, что такая фраза не была произнесена. Но этих ответов я не получила, меня просто игнорировали. И это тот случай, когда был большой шум в СМИ, но все остались при своих. И отдел кадров Третьяковской галереи продолжил нанимать с дискриминацией, как мы уже понимаем, безнаказанно, и девушка не получила работу, а получила кучу унижений.
Поэтому какого-то конкретного рецепта нет, но, как и вообще в любых случаях с нарушениями прав, хорошо, что мы сейчас все живем в интернете, потому что огласка — это часто тот путь, который может поспособствовать каким-то изменениям. Поэтому если такое происходит, то нужно об этом трубить.
К вопросу о том, чтобы трубить. Сейчас прошла волна историй, когда девушки рассказывали про домогательства и насилие со стороны коллег в СМИ. И много спорили о том, насколько этично обвинять человека в публичном пространстве, когда доказать, было все именно или нет, уже невозможно. Как здесь провести границу между тем, чтобы защитить себя, но при этом чтобы это не стало, грубо говоря, способом свести с кем-то счеты?
Мне хочется, во-первых, сказать следующую важную вещь. По итогам второй волны #metoo в России, связанной со скандалами вокруг разных медиаперсон, реальные последствия наступили, по-моему, для трех человек. В двух случаях это был уход с работы по собственному желанию: из «МБХ Медиа» ушел Сергей Простаков, а из Сбербанка уволился Руслан Гафаров. Какие-то последствия наступили у Михаила Скипского из «Что? Где? Когда?». А еще один фигурант, Сергей Миненко, остался работать в Сбербанке. У музыканта Кирилла Бледного тоже ничего особенно не произошло, как и у Алексея Венедиктова. Егор Мостовщиков написал обесценивающий пост в Facebook и был таков, к тому же получил огромное количество поддержки от своей команды.
Я говорю это к тому, что преувеличивать вот это сведение счетов не стоит. Тот факт, что вообще какие-то последствия наступили, — это огромная победа. И это огромная победа не потому, что нужно всех уволить, а потому что мы таким образом выводим харассмент на работе из сферы нормального. И люди, которые практикуют такое поведение, понимают, что последствия могут наступить. Я абсолютно уверена, что каждый человек, который так когда-либо делал, возможно, остановится в следующий раз, когда на корпоративе решит зажать коллегу в коридоре.
В России, конечно, таких исследований нет, но есть американское, по-моему, исследование, согласно которому ложные обвинения в харассменте из всех обвинений в харассменте — это от 2% до 10% всех обвинений. То есть мы можем уверенно сказать, что минимум 90% обвинений в харассменте правдивые. И вообще, мне кажется, что это какой-то очень неблагодарный способ свести счеты. Потому что количество хейта, количество презрения, количество недоверия, которое обрушивается на тех девушек, которые решились об этом рассказать, мало похожи на сладкую месть.
«Мы можем уверенно сказать, что минимум 90% обвинений в харассменте правдивые»
По итогам #metoo в разных странах, например Франции, принимались на законодательном и институциональном уровнях разные решения, призванные обеспечивать более безопасную обстановку, в том числе на работе. Пока вы готовили «Хватит!», вы встречали подобные инициативы в России?
Мы знаем, что «Новая газета» по итогам второй волны #metoo пообещала принять внутренний документ, регулирующий отношения между сотрудниками. Плюс они позвали Анну Ривину (глава центра Насилию.net. — Forbes Woman), чтобы она провела тренинг, как максимально тактично общаться в коллективе. И появляются другие организации, которые отдельно об этом заботятся.
Но, конечно, все это не на государственном уровне. Представьте себе, что было бы, если #metoo поднялось во всяких министерствах, условно там в «Российской газете» и прочих государственных структурах. Если бы вдруг женщины, которые в них работают, стали рассказывать о том, как им работается. Я думаю, что все, что происходит в наших маленьких симпатичных медиа, показалось бы всем просто тлеющей спичкой по сравнению с тем пожаром, который возник бы. Поэтому все это настолько маленькая, по моим ощущениям, часть всего, что происходит, что я очень восхищаюсь теми женщинами, которые решились об этом рассказать.
Вы в дальнейшем планируете развивать в работе тему насилия? Может, у вас есть уже в планах будущие проекты?
У меня есть такая амбициозная идея: поскольку в сам фильм вошло от каждого интервью по три-четыре минуты, а длилось каждое интервью по два-три часа, и в них очень много интересного, я мечтаю сделать это подкастом. Большой многосерийный вдумчивый подкаст про отношение к женщинам в России. Возможно, это станет моим следующим проектом, если я найду, как это сделать так, чтобы всем было выгодно.