Если бы таможенники в аэропорту Пулково досмотрели багаж прибывшей из Берна гражданки Швейцарии Кристин Йенни, то нашли бы в чемодане два больших — килограмма по три — пакета вишневых косточек. Косточки (как и другие ноу-хау) госпожа Йенни везла своей петербургской коллеге Екатерине Клочковой. Косточки нужны, чтобы набивать ими мешочки. Мешочки — это одно из тысячи приспособлений для физической терапии. Физическая терапия — это наиболее современная технология реабилитации детей с церебральным параличом, взрослых, перенесших инсульт, и вообще всех людей, испытывающих трудности с движением или равновесием.
Приемы ремесла
В начале 1990-х, когда приятели попросили Екатерину Клочкову, только что окончившую педиатрический институт, устроить экскурсию по петербургским больницам для Лоуис Дайер и Айды Бромлей — физических терапевтов из Великобритании, Екатерина понятия не имела, кто такие физические терапевты. Но экскурсоводом работала исправно, водила британских гостей то в детские неврологические отделения, то во взрослые и наблюдала маленькие чудеса.
Вот, например, ребенок с церебральным параличом, такой спазмированный, что умеет только лежать на кровати, выгибаться болезненно и даже голову не умеет держать. Но в несколько ловких движений физический терапевт собирает малыша как-то клубком, и его перестает корежить, хотя бы на время. И вот уж малыш сидит, опираясь на руку, и даже играет, берет предметы. И даже ест почти сам. Физический терапевт, конечно, поддерживает малыша под локоть, но ребенок сам держит ложку и более или менее точно отправляет в рот.
Или вот мужчина, большой, килограммов под сто, парализованный после инсульта, может только лежать и смотреть в потолок. Приподнять его, чтобы переменить под ним белье, — задача для тяжелоатлета. Но неатлетического вовсе сложения женщина — физический терапевт в несколько движений поднимает мужчину, пересаживает в инвалидное кресло, умывает его же рукой, как будто напоминая утерянные способности. А то и ставит на ноги, придерживает за бедра и, раскачивая чуть-чуть, помогает идти — парализованному идти.
Это не выглядело как волшебство. За физическими терапевтами интересно было следить, как интересно бывает следить за кузнецом, плотником, садовником — любым человеком, который у тебя на глазах применяет целую систему профессиональных знаний, приемов и навыков. Поэтому когда англичанки заявили, что российскому здравоохранению катастрофически не хватает физической терапии, и предложили этому ремеслу учить, Екатерина Клочкова первой вызвалась учиться.
Илона Абсандзе тем временем бежала в Петербург из грузинского города Поти, где тогда шла война. Стала учиться на реставратора, а в свободное от реставрационных штудий время ходила в Павловске в интернат для детей-инвалидов — волонтером, возиться с детишками. Многие дети были лежачие, со многими ничего никогда в жизни не происходило, кроме кормления и смены подгузников. Многие никогда в жизни не видели ничего, кроме потолка над головой. Но туда, в интернат приезжали физические терапевты из Германии. Они учили Илону, как обходиться с этими тяжелыми детьми, как заниматься с ними, как посадить, как научить ползать, какое приспособление — стул, укладку, валик — соорудить из подручных материалов, чтобы ребенка, никогда в жизни не покидавшего койку, можно было вынести в игровую комнату, где он поиграл бы с ровесниками.
Реставрационная мастерская вскоре была заброшена ради факультета адаптивной физкультуры. Илона продолжала учиться, но теперь уже не реставрации произведений искусства в Петербурге, а реставрации людей.
Клочкова училась в Будапеште кондуктивной педагогике, системе веселых игр, с помощью которых пробуждают в ребенке желание двигаться и осваивать двигательные навыки. Абсандзе училась на юге Германии в Шенберге Бобат-терапии, навыкам укладывать и усаживать ребенка так, чтобы посредством игры тренировались правильные движения, а патологические движения исключались бы самой позой. Потом Клочкова еще училась в Англии, а Абсандзе — в Голландии. Клочкова — в Швеции, Абсандзе — опять в Германии. В перерывах между курсами обучения возвращались в Петербург и работали: Клочкова — в Институте раннего вмешательства, Абсандзе — в павловском своем интернате.
И опять ехали учиться. Учитель Абсандзе Рольф Ноегард говорил ей, что любую из многочисленных методик реабилитации можно применять в физической терапии, лишь бы с умом и лишь бы шло на пользу. Следовательно, и учиться можно хоть всю жизнь. А Клочкова в Лондоне центнерами скупала специальные книги, специально ходила в Национальную галерею, выискивала в толпе русских туристов, просила отвезти в Россию хоть пару томов из ее огромной уже библиотеки, потому что не купишь же в России этих книжек, никто же ничего про физическую терапию в России не знает.
Наконец, после очередного полугода в Лондонском Кингстонском университете декан сказала Клочковой, что хватит чувствовать себя студенткой, а пора уже чувствовать себя состоявшимся и хорошо подготовленным физическим терапевтом. А Абсандзе предложили работу в реабилитационном центре в Кельне. Ее образование, возможно, и не было вполне для Германии регулярным, зато — уникальный опыт работы, десять лет в интернате для сирот-инвалидов в Павловске. У немецких физических терапевтов не бывает такого опыта. Просто потому, что в Германии не бывает таких интернатов. Клочкова вернулась в Россию и начала свое дело, зарегистрировав АНО «Физическая реабилитация». Абсандзе логично было бы работать в Кельне, но тут-то и посыпались предложения от российских знакомых, врачей и благотворительных фондов.
Правила сообщества
Формально Клочкову и Абсандзе никакие бизнес-отношения не связывают. Они не являются соучредительницами «Физической терапии», не работают вместе, не имеют контрактов между собой. Тем не менее делающими что-то совместно их можно застать чуть ли не каждую неделю. Вместе устроить семинар для родителей в Пскове, вместе привезти швейцарскую коллегу на мастер-класс для персонала в Первый московский хоспис. Даже если нет никакого дела, все равно встретиться вечером и обсудить пациентов за бокалом вина. Это потому так, что в условиях пустого рынка сообщество профессионалов, солидарность между ними важнее индивидуального успеха. Важно не доказать, что ты в этой профессии лучший, важно разъяснить людям необходимость самой профессии. Физических терапевтов в России, по самым скромным подсчетам, требуется около пятидесяти тысяч. Их пока единицы. Все друг с другом знакомы. И даже незнакомые мгновенно распознают друг друга по нескольким ключевым словам, по манере брать ребенка на руки. По умению сворачивать гнездо из одеяла, чтобы ребенку удобно было лежать.
Их идентичность складывается из довольно неочевидной системы убеждений. Они убеждены, например, что государственные реабилитационные центры в России являются бессмысленными «конвейерами боли». Болезненный массаж (да и вообще любой массаж), болезненная гимнастика отрицаются ими наотрез, не из жалости к пациенту даже, а потому, что если ребенок плачет от боли, то находится, следовательно, в состоянии стресса. Человек ведь не может ничему учиться в состоянии стресса, тогда как мы пытаемся ребенка именно учить. Навыкам — ходить, стоять, сидеть, есть ложкой.
Еще они полагают, что способность пациента двигаться зависит не только от исправности его тела, но и от среды, в которой он живет, и от окружения. Если ребенок не ходит, то, может быть, потому, что не умеет ставить ногу на пятку. А может быть, потому, что не умеет держать равновесие. А может быть, потому, что пол у него дома слишком скользкий, так что ни один акробат не научится ходить по такому полу. А может быть еще, мама так жалеет ребенка, что носит все время на руках и никогда даже не предоставляла ему возможности учиться ходить. Или все эти факторы вместе.
Еще они против курсовой реабилитации. Считают бессмысленным и вредным на две недели поехать пусть даже и в самый лучший реабилитационный центр на Земле. Или пригласить к себе на две недели пусть даже и самого лучшего в мире реабилитолога. Потому что реабилитация подобна спорту. Вы же понимаете, что бессмысленно заниматься спортом две недели в году, а весь остальной год лежать на диване?
Еще… В том-то все и дело, что их ремесло не объяснишь одной фразой, как не объяснишь в двух словах ремесло кузнеца или плотника. Это сложная система знаний, приемов и навыков, которой нельзя обучиться иначе как методом долгих тренировок.
Бизнес-идея
Единственная бизнес-идея, которую придумала Клочкова для продвижения своей методики, — никогда не платить аренду. В России полно школ, реабилитационных центров, интернатов, детских садиков, которым нужен физический терапевт. Многие учреждения понятия не имеют об этой своей насущной потребности, но некоторые догадываются и готовы предоставить физическому терапевту кабинет, где он проводил бы занятия с клиентами учреждения и куда зато приглашал бы и своих пациентов. Отсутствие арендной платы позволяет оказывать услуги дешево, по цене массажа. Многие мамы видят разницу между массажисткой, к каждому пациенту применяющей однотипный набор манипуляций, и физическим терапевтом, который думает головой, анализирует причины дисфункций, предвидит вторичные осложнения, обучает маму заниматься с ребенком, подбирает оборудование, заботится о том, чтобы даже мебель в квартире ребенка помогала ему учиться отсутствующим навыкам.
А можно еще, как Илона Абсандзе, пойти консультировать в Первый московский хоспис и на глазах изумленного персонала посадить в кровати больного ребенка, к которому прежде никто и прикоснуться-то не мог, так болезненны были для него любые прикосновения. И одновременно наняться в частную клинику GMS, консультировать состоятельных или тех, за кого платят благотворительные фонды.
Расширять круг тех, кто видел, как это — физическая терапия. Не утверждать себя лучшим в профессии, но убеждать людей в том, что нужна сама профессия. В надежде на то, что пациенты однажды захотят этого, а не случайных туристических поездок с медицинскими целями. В надежде на то, что медицинские институты однажды признают физическую терапию тем, чем она является, — уважаемой медицинской профессией — и примутся ей учить.