Книжный капитал

Сергей Михайлов, 56 лет, председатель совета директоров группы «Капиталъ Управление активами», член совета директоров «Лукойла», ИФД «Капиталъ», ОАО «Спартак», банка «Петрокоммерц» и ОАО «Глобалстрой-Инжиниринг». Собирает прижизненные издания русских классиков XIX и ХХ веков.

Я кадровый офицер (в 1979 году я окончил Военную академию им. Дзержинского, в 1984-м — ее адъюнктуру) и мог бы коллекционировать военные награды или знаки отличия. А в молодости я к тому же служил на Байконуре и мог бы собирать, например, автографы космонавтов. Сейчас я профессиональный финансист, и многие спрашивают, почему я не коллекционирую монеты, боны (бумажные деньги, вышедшие из обращения. — Forbes) или старинные ценные бумаги. Еще я увлекаюсь футболом, там тоже много чего можно выбирать и собирать. Но мне больше нравятся книги.

В нашей семье всегда было много книг. Мама — преподаватель русского языка и литературы, заслуженный учитель РФ, старший брат учился на истфаке. Так что в детстве мне приходилось много читать. Всю классику, которую я сейчас собираю, я, конечно, перечитал еще в школьные годы. Любимыми писателями были Чехов и Гоголь. С тех пор своим литературным вкусам я не изменяю, разве что к любимым авторам добавился Александр Островский.

Несколько лет назад наша компания стала спонсором Малого театра и Щепкинского театрального училища. Оказавшись в помещениях театра, скрытых от глаз зрителя, я буквально упал в историю. В театре сохранилось достаточно предметов времен Островского, который много писал для театра. Это серьезная коллекция костюмов, рисунков и книг, которые актеры использовали при читке пьес. А вот других прижизненных изданий Островского там нет.

Поэтому формировать свою коллекцию шесть лет назад я начал с драматургов, которые писали в первую очередь для театра в начале и середине позапрошлого века. Моя коллекция — это моя собственная реконструкция тех времен. Начал, конечно, с Островского, который оказался очень современным автором. Вот, например, герой пьесы «Свои люди — сочтемся!» Большов объявил себя несостоятельным должником (не зря же первое название этой пьесы было «Банкрот») и решил продать кредиторам свои задолженности по 25 копеек за рубль долга. А его зять посчитал такую цену долга слишком высокой, пояснив, что больше 10 копеек он не даст. Конечно, 20–30 лет тому назад мало кто в СССР понимал весь смысл этой пьесы, зато сейчас эта тема вполне актуальна.

Вообще собирательство книг — это не просто их покупка и чтение. Это интересный познавательный процесс, своеобразная тренировка мозга и погружение в другую реальность.

Вот, например, Чехов для меня — гениальный писатель, но очень средний драматург. Его конкретно «сосватали» в бизнес-проект под названием Московский художественный театр, сделали пайщиком, дали возможность заработать, чтобы он, будучи больным, уехал в Ялту и имел возможность там писать пьесы. И получились они у него упаднические, на мой взгляд. Поэтому я собираю только его повести и рассказы. По гениальности могу их сравнить разве что со своим любимым Буниным. Еще очень нравится Гоголь. После его прочтения в голове у читателя складывается очень яркая картинка.

Сейчас в моей коллекции более 2000 книг. Самая первая покупка — «Чаша жизни» Бунина 1923 года издания на французском языке. Я заказал у дилера книгу, а в ней оказался и автограф Бунина, подлинность которого подтверждена теперь сертификатом: «A monsieur Ventura Garcia Calderon. Hommage de l’auteur I. Bounine». Адресат надписи — перуанский писатель Вентура Гарсиа Кальдерон, живший в 20-х годах ХХ века в Париже. Бунин мне любопытен и как писатель, и как человек. Ведь уехав во Францию, он много не написал, а тем

не менее стал нобелевским лауреатом. Я знаю, где он жил, я бываю во Франции в тех же местах, я понимаю, как он жил. Бунинский автограф — это дополнительный фрагмент пазла в моей реконструкции того времени. Именно после этой покупки я решил, что надо формировать настоящую коллекцию.

Всю русскую прижизненную классику — Гоголя, Чехова, Бунина, Куприна, Булгакова — удалось купить очень быстро. Где и как покупаю? Букинистический мир узкий и не самый тусовочный, но устроен так же, как и финансовый. Там есть свои продавцы/покупатели, дилеры, посредники, и цена формируется в зависимости от спроса. Есть на этом рынке коллекционеры, которые никогда не читали свои книги, они инвесторы. Хотя я обожаю свои книги трогать, перелистывать и даже нюхать, медитирую над ними, мне нравится ощущать руками ту самую собственную историческую реконструкцию. Но прагматики в деле коллекционирования я тоже не избежал. Например, на рынке сейчас есть семь экземпляров полного прижизненного собрания сочинений Чехова. А у меня пока в коллекции только три из них. Я хочу купить и оставшиеся четыре. Зачем? Чтобы потом делать рынок. Все как в финансах.

Не мне судить, насколько это дорогое удовольствие — коллекционировать книги XIX и ХХ веков. Но мне нравится тратить деньги на такие книги. Например, полное собрание сочинений Достоевского в четырех томах 1865 года обошлось в $35 000. Это одно из первых полных собраний Достоевского, выпущенных большим для того времени тиражом — 1000 экземпляров. До этого Достоевского, конечно, тоже издавали, но только отдельные произведения (в периодике и самостоятельными изданиями). Более того, это собрание сочинений издатель Стелловский выпустил без согласия Федора Михайловича, что впоследствии явилось причиной разлада между ними.

«Мертвые души» Гоголя 1846 года я купил за $20 000, прижизненное издание рисунков Агина к поэме — за $10 000, а вот 104 листа иллюстраций более позднего издания — всего за $1000. Потом купил Пушкина «Братья разбойники» 1827 года издания без переплета — необрезанные листы бумаги с текстом, чтобы читатель сам выбрал для себя удобный формат. С точки зрения ощущения и восприятия эти листики сломали мне сознание. И если раньше я пинал продавцов, чтобы делали мне правильный переплет (корешки ведь должны красиво смотреться в книжном шкафу, да), то сейчас понял: ни в коем случае не надо так поступать с книгами, надо сохранять их индивидуальность.

Сначала собрал всю классику, потом в коллекции появились книги по истории и искусству. Здесь не обошлось без влияния моего советника по безопасности. Да-да, он увлекается старинными словарями и энциклопедиями, и именно он стал моим «проводником» в этот мир. Самое ценное издание на сегодняшний день — «Древности государства российского» Федора Солнцева, издание 1849–1853 годов из шести альбомов, мне оно обошлось в $240 000.

Еще одна жемчужина моей коллекции — 19-томное собрание «Живописная Россия», купил его за $60 000. Эти книги изданы М. О. Вольфом под редакцией П. П. Семенова (Тян-Шанского). Сохранилось очень мало экземпляров этого шедевра полиграфического искусства — весь тираж трех томов из 19 был практически полностью уничтожен пожаром на складах издательства в начале ХХ века. Поэтому полный комплект издания стал библиографической редкостью уже сто лет назад.

Принципиально не покупаю и не собираю книги, которые не могу прочитать: буквари, библии, церковные книги и книги на старославянском языке. Да, любой язык в любой стране с каждым поколением стремится к упрощению. Язык упрощается и теряется. В этом нет ничего ужасного, кроме того, что некоторые тексты современный читатель уже не понимает.

Чаще всего я покупаю книги через посредников. Но вот однажды на мероприятии Малого театра разговорился с 89-летним актером и преподавателем Дмитрием Николаевичем Козновым. Его родная тетка была женой последнего «царского» директора Малого театра. Мы подружились с Козновым, я осмелел и как-то предложил ему купить его коллекцию театральных предметов. Он мне ответил: «Умру, тогда продам». Вот это ответ настоящего коллекционера.

История знает много случаев, когда после смерти коллекционера его собрание наследники тут же распродавали на аукционах. Я же решил, что подарю свою коллекцию театру или музею. Мои книги — это, конечно, не яйца Фаберже, но все-таки определенную ценность они имеют.

Записала Юлия Чайкина