(Не)молодой папа. Как отцовство в зрелом возрасте меняет всю жизнь
Forbes Life поговорил с пятью бизнесменами —многодетными отцами, чьи первые дети родились в их ранней молодости в конце 1980-х — начале 1990-х, когда пересматривались все советские ценности, включая семейные. О том, что такое отцовство в постсоветской России, какой опыт и эмоции оно дает мужчине и зачем бизнесменам после 40 лет маленькие дети, рассказывают ресторатор Борис (трое детей), инвестор Василий (четверо детей), член правления нефтехимического холдинга Михаил (пятеро детей), венчурный инвестор Тимур (шестеро детей), ресторатор Алексей (шестеро детей).
Борису Зарькову, основателю компании White Rabbit Family, 45 лет, у него трое детей: 15-летний Лука, семилетняя Маша и четырехлетняя Нина. Его отцовский опыт, так же, как и опыт бизнесмена, накапливался постепенно. «Думаю, что дети должны рождаться в период осознанности, когда человек к этому готов, вот когда он нашел себя, когда он понимает, зачем ему вообще нужна вторая половина и семья. Сейчас мне нравится общаться с детьми, это мое самое любимое времяпрепровождение», — рассказывает Борис Зарьков.
Отцовство. Первые опыты
«Для мужчины в жизни есть много смыслов, дети — прекрасный смысл, хотя не единственный. Подумайте: люди — существа с очень древней генетикой, ей около 300 000 лет. Последние 10 000 лет несильно изменили нашу генетику. Так что придание детям наивысшей ценности — это придуманный, неоправданный концепт, — говорит венчурный инвестор, экс-совладелец компании «Евросеть», 45-летний отец шестерых детей Тимур Артемьев. — Хотя без детей, конечно, грустно жить. Здесь, в Лондоне, я дважды бился в судах и отстоял свое право быть полноценным отцом. Так что в этом плане я осознанный отец. А что касается появления детей на свет, то это факт иррациональный. Дети получились, и все. Для себя я решил так: это дар бога или богов».
Старшей дочери Артемьева Дарье 20 лет, она изучает виноделие в университете, младшему сыну Егорушке восемь месяцев. «Каждому своему ребенку хоть раз я сам поменял памперс, — рассказывает Тимур Артемьев, живущий в Англии в поместье с полным штатом прислуги и двумя нянями в доме. — Родительство — это не rocket sсience. Любой мужчина может заботиться о ребенке, как и женщина. Ну разве что грудью не может кормить. Ребенку нужна безусловная любовь, забота и внимание. Только в юности, когда родилась старшая дочь, приходилось выбирать: карьера или ребенок. Тогда мне удалось найти баланс: 50 на 50. Со всеми другими своими детьми я могу проводить столько времени, сколько им нужно. А детям нужно бесконечно много внимания, любви и обнимашек».
Инвестор Василий (по просьбе героя фамилия не указывается, ему 53 года) говорит, что отцовство он смог прочувствовать после того, как распалась его первая семья. В тот момент Василию было 26 лет, а дочери — два года. «Парадоксально, но после развода я стал проводить с дочерью больше времени. Когда в компании объявляли: в субботу — правление, я отвечал, что не приду, это родительский день, я еду к дочери. Как оказалось, родители привили мне установку, что ребенок, какими бы ни были отношения с его мамой, — это святое. Поэтому, когда мы расставались, я сказал жене: «У тебя два варианта. Первый — дружить со мной, и тогда все будет нормально. Второй — сходить к адвокату, и тогда я тебя размажу в суде и ребенок пострадает». Как оказалось, она неглупа в житейском плане и выбрала вариант со мной не воевать».
«Ленинград. Одиннадцатиметровая комната, кровать посередине, шкаф. Детские кроватки слева и справа. Все. Вот образ моей жизни 1990 года. Мои друзья по школе, рок-клубу в один день просто выключились, и все. Так я попал во взрослый мир, — рассказывает Михаил Карисалов, гендиректор, предправления ООО «СИБУР», о своем первом отцовском опыте. — Помню хорошо почему-то детское мыло за 15 копеек с нарисованным зайцем. Я тер его на терке для того, чтобы стирать марлевые подгузники. Помню сухое молоко, которое раздавали как гуманитарную помощь семьям с маленькими детьми». Молодую семью с детьми-погодками буквально пронесла на себе сквозь все испытания его мама Ирина Ивановна. «Наша семья не бедствовала. Я просто жил. Мне помогал объем того, что называется семейной культурой, семейным воспитанием. Об остальном я не задумывался», — говорит Карисалов. Рассуждения о том, в чем роль родителей, отца, пришли ему на ум гораздо позже, в другом браке, с появлением младших сыновей, родившихся в Москве. Одному из них сейчас восемь лет, второму два с половиной года.
Молодые деньги. Молодые папы
По данным опроса ВЦИОМ, проведенного осенью 2019 года, 49% россиян, которые оценивают свое материальное положение как хорошее и очень хорошее, считают, что сегодня быть отцом модно.
Социологи зафиксировали: в 1990-е в России произошел отказ от условного советского равноправия семейных ролей и возврат к так называемой дворянской модели семьи, к дореволюционному патриархальному сознанию. В идеале это муж-добытчик, сильный и властный глава семьи, и мать — домашняя царица в окружении чад и домочадцев. Как это, например, описывал Лев Толстой в «Детстве»: «Папа. Он стоял подле письменного стола и, указывая на какие-то конверты, бумаги и кучки денег, горячился и с жаром толковал что-то приказчику Якову Михайлову, который, стоя на своем обычном месте, между дверью и барометром, заложив руки за спину, очень быстро и в разных направлениях шевелил пальцами… Должно быть, заметив, что я прочел то, чего мне знать не нужно, папа положил мне руку на плечо и легким движением показал направление прочь от стола. Я не понял, ласка ли это или замечание, на всякий же случай поцеловал большую жилистую руку, которая лежала на моем плече».
Однако при всем формальном сходстве с патриархальной моделью столетней давности отношения между современными отцами-бизнесменами и их детьми мало похожи на русскую классику.
Василий говорит, что задумался о том, как устроена семья, только в последнем, третьем браке, который оказался самым счастливым и продолжительным. В этой семье растет девятилетний сын и трехлетняя дочка. «Мы уже 15 лет вместе. Я заметил, семья прикольно устроена: что ты начал делать, то и будешь всю жизнь делать. Условно, вымыл посуду один раз — будешь всю жизнь мыть. Так создается уклад». Поэтому, например, ни к одному из своих детей Василий по ночам не вставал. Дети начинали его интересовать в более осознанном возрасте: «Когда они подрастали, у меня полностью менялись отношения. Все мои девушки говорили: «Ты чего с ней разговариваешь как со взрослой? Ей пять лет». Я отвечаю: «Я по-другому не могу. Ваши «сюси-пуси» я не умею».
Так было и с сыном в его младенчестве. «Я работал, а они жили во Франции», — рассказывает Василий. Но уже в начальной школе ситуация с сыном стала развиваться иначе, чем со старшими детьми. «Однажды я повел его в школу просто потому, что мне это логистически удобно. Теперь мы ходим в школу каждое утро. И мне хорошо. Я вижу, как работает инерция воспитания. Например, я здороваюсь по утрам с консьержем. Сын смотрит на меня, тоже говорит: «Доброе утро». Или, например, я бываю несдержан, когда сын капризничает с утра. Мы опаздываем, я начинаю орать. И он начинает орать на меня в ответ. Вмешивается мама: ты что, не видишь, он тебя копирует, меряется силами. Спрашивает: можешь как-то сглаживать конфликты? Я подумал и решил эту ситуацию так: теперь бужу сына заранее, если капризничает, предлагаю: «Хорошо, ты полежи, я пока тебе завтрак приготовлю, что ты хочешь, это или это?» И пока я на кухне, он еще спит. Так первая итерация прошла. Вторая итерация. Я зову: «Сын, иди завтракать…»
Василий рассказывает, как недавно показывал фотографию своей младшей трехлетней дочки другу: «Я говорю, знаешь, у меня к ней отношение совершенно другое, чем к старшим. То ли старею, то ли сентиментальным становлюсь». Он говорит: «Я тебя расстрою: стареешь и становишься сентиментальным». Это точно. У всех мужиков моего возраста это есть. С нами на тему детей можно говорить бесконечно. Это цепляет практически любого. У меня есть старая компания друзей, с которыми мы в 1990-е начинали. И вот как-тона встрече я рассказал, что у меня сын родился. Мне было 45. «Ты чего, с ума сошел?» Я говорю: «В смысле?» А через несколько лет, когда мы встретились, у каждого было по младенцу».
Михаил Карисалов о своем отцовстве за сорок говорит неохотно: «Да, тебе в кайф, что они маленькие, что ты можешь что-то делать для них. Ну это же гордыня. Хотя, конечно, с младшими детьми другой баланс, другие возможности, но я просто люблю своих детей и не стесняюсь давать им это почувствовать. Мешает ли это нам с женой Еленой быть строгим и требовательным? Мне кажется, нет».
Карисалов признает, что именно с рождением Миши и Коли задумался в целом о принципах воспитания, роли родителей в формировании личности: «Я думаю, от семьи, от отца зависит несколько вещей. Научить их самодисциплине, умению концентрироваться. Хотя в бизнесе, в менеджерском деле мы приветствуем многозадачность, но если мы говорим про детей, то их лучше не загружать многозадачностью, а пытаться научить концентрации.
Я говорю о том, что нужно просчитать баланс свободного времени и разных занятий. Но это очень сложно. Как мне, исходя из своих 46 лет, высчитать правильный баланс для 8-летнего Миши или тем более для двухлетнего Коли? Даже для 18-летнего Ивана?
Наше счастье — не их счастье. Это важно понимать. Жизнь меняется. Мы любим этим тезисом мотивировать людей на работе. Наши сотрудники существенно старше, чем наши дети, возрастная дистанция между нами короче, а мы им говорим: «Все изменилось с тех пор, когда вы начинали, вот сейчас… И вы должны соответствовать новым требованиям».
Парадокс, но в этот же момент детям мы даем свои родительские установки 40-летней давности, может быть, уже совсем неактуальные. Навязываем, придавливаем, не считаясь с личностью.
Я верю, что с каждым ребенком все должно быть по-разному. И в то же время я понимаю, что в целом за нас уже все придумано. Есть несколько столпов, скреп, заповедей, назовите их как хотите, которые не меняются ни при каких обстоятельствах. Другой важный вопрос — личность ребенка. Конечно, я могу Мише, Коле продвигать мультфильмы Норштейна, не позволяя смотреть «Свинку Пеппу», или популяризировать музыку Артемьева. Или, когда они спрашивают меня о дружбе, пытаться показывать им раннего Михалкова, например «Свой среди чужих, чужой среди своих». Но мир все же сложнее, чем мои представления, сформированные 40 лет назад. Интересоваться их правилами игры, засовывать нос в то, что для них важно, учитывать это обязательно.
Я спрашиваю у Миши, о чем они говорят со своими друзьями, что им интересно, иногда понимаю каждое третье слово. В учебниках практической психологии советуют разговаривать с ребенком как со взрослым человеком, я сказал бы немного по-другому: принимать его повестку, участвовать в его жизни. Прежде всего подавать личный пример».
Михаил рассказывает, как они с женой Еленой выбирали начальную школу для сына. Какими доводами руководствовались, как экспериментировали с трафиком: во сколько выходить из дома, сколько займет дорога в случае пробок. В итоге выбор пал на государственную школу на расстоянии 15 минут от дома. С начала учебного года Михаил и Елена заходили поговорить со школьными учителями уже раз десять. Михаил говорит, что так они настраивают свою родительскую оптику, сопоставляют то, что видят и слышат дома, с рассказами учителей, выстраивают свою 3D-картинку. Иногда эта картинка приводит его к парадоксальным выводам: «Сейчас утвердилось мнение о том, что генетически в человеке заложено крайне мало, то, что мы видим во взрослой личности, в основном приобретенное, выстроенное, поставленное, искусственно сформированное. И тут тебе рассказывают в школе: на коленках прополз через два этажа, чтоб кого-то повеселить, и ты чувствуешь — ой, что-то такое знакомое. А еще в тот момент у него на голове была тряпочка надета, которой доску вытирали. И тут ты понимаешь: это, видимо, включились те самые 20% генетики. То есть это не приобретенное. И я сижу и слушаю. Я верю: предупрежден — вооружен. Это значит, что тогда, когда я на него не давлю, тогда, когда он не чувствует моей любви, иногда, может быть, воспринимаемой как чрезмерная опека, тогда он вот такой».
Тимур Артемьев сравнивает детей с террористами, в переговорах с которыми не может быть недосказанности. Или ты их уговариваешь, перетягиваешь на свою сторону, даешь бесконечно много любви, «обнимашек» и выпускаешь в мир успешного человека. Или этот недолюбленный ребенок вырастает в неуспешного человека, который все время ходит кругами вокруг своих родителей, терроризируя их в попытке компенсировать нехватку любви. Артемьев уверен: от природы в детях заложена глубокая мудрость, точный механизм познания мира. Задача родителей — не сбить настройки, не испортить детей. «В двадцать лет мои родительские усилия были сосредоточены на одном ребенке, — рассказывает Артемьев. — Сейчас, в 45 лет, у меня уже сложилась своя отцовская система. Если она дает сбой, я сажусь обдумывать этот случай индивидуально».
Отцовские традиции
У владельца холдинга RESTart Vasilchuk Brothers, 46-летнего Алексея Васильчука и его жены Вероники шестеро детей. Девятнадцатилетние близнецы-студенты «Вышки» Арсений и Артемий, 16-летний Ефрем, 13-летняя Маша, девятилетний Дима и четырехлетняя Марфа. Специально традиции в семье не устанавливали, но как-то само собой сложилось, что каждый вечер дети с нетерпением ждут, когда отец вернется с работы. «Даже если я в 11 вечера приду домой, они все равно сидят, ждут меня. Нет, я не заставляю. Ждут, чтобы хотя бы час поговорить, — рассказывает Алексей. — Мы стараемся вместе в одном поле держаться. У нас есть мальчик Дима, он появился пять лет назад. Мы его усыновили. Он особенный. У него синдром Дауна. Я думаю, он повлиял на всю нашу семью, сплотил нас. Мы советовались с детьми, прежде чем усыновить Диму. На семейном совете решили: «Давайте!» Сейчас Дима — брат, все с ним занимаются».
Алексей говорит, что за историей семьи, отношениями с каждым ребенком — его личный опыт проб и ошибок. Понимание, опыт пришли с годами. «На самом деле я очень мягкий папа, и дети этим пользуются. Я вспыльчивый, но очень быстро отхожу. Мне можно сказать: «Папа, я все понял, с завтрашнего дня начинаю новую жизнь». И я на это покупаюсь», — рассказывает Васильчук.
Отцовские опыты натолкнули его на мысль, что в стране нет не только института отцовства и государственной педагогической концепции, но и большой дефицит базисных человеческих чувств, таких как любовь. «Любить — это целая наука. Самая главная. У нас принято думать, что любовь — это когда тебе хорошо. «Я его люблю, мне хорошо». На самом деле любовь — это когда не тебе хорошо с человеком, а когда тебе хорошо от того, что человеку, которого ты любишь, с тобой хорошо. Если посмотреть через эту призму, получается совсем другая картина. А когда ты говоришь: «Мне хорошо с ним, я его люблю», — это любовь к себе, а не к другому человеку. Когда акцент смещается, все меняется и в семейной жизни, и в работе, и в отношениях с сотрудниками. Результат получается другой. Например, у нас в семье сейчас две няни, одна из них занимается с Димой. Недавно мы с ней разговаривали, она рассказывала, как Дима в своей коррекционной школе на уроке 42 слова прочитал, хотя у него норма — 20 слов. Она с такой любовью про Димину победу рассказывает! Я вижу, как она кайфует, как счастлива видеть результат своей любви, своей заботы, своей работы».
Тимур Артемьев считает, что вечер — отцовское время. «Мой фирменный прием: укладывать детей спать, вместе чистить зубы, рассказывать сказку на ночь, — говорит Артемьев. — Я за то, чтобы дети спали в темноте, каждый в своей отдельной комнате. Но их нельзя оставлять одних, пока они не заснут». Всем своим детям Тимур рассказывает сказку, которую в детстве услышал от мамы. В сказке идет речь о приключениях персонажа по имени Жилбыл. «И вот вместо этого Жилбыла я маленьким представлял себя. Вместо него я путешествовал, ходил в гости, делал открытия, плавал, сражался», — говорит Артемьев.
Среди принципов воспитания у Бориса Зарькова лидирует «не давить». Не ждать, что дети реализуют то, что не удалось их родителям, а позволить выбрать собственный путь. «Воспитание детей во многом похоже на менеджмент, когда можно выбрать авторитарно-директивное управление, когда ты вмешиваешься в мышление, в мировоззрение, в мотивацию сотрудников, а можно выбрать наставнический метод, дать право на ошибку и осознание, — говорит Зарьков. — Другой важный принцип «создавать ритуалы», делать что-то вместе с детьми для достижения общей цели. Например, когда Нине был год мы с ней каждое утро кололи орехи. Сейчас мы с девочками по утрам играем в догонялки, а вечером читаем на ночь. Еще у нас есть семейный ритуал «встречи и проводы». Когда я прихожу домой, звоню в дверь, все сразу выбегают навстречу. Когда девочки уходят в садик, мы тоже их провожаем. Жена просыпается специально пораньше, чтобы проводить меня на работу, а потом снова ложится спать. И, конечно, детей всегда нужно хвалить, нужно создавать нейронные связи через счастье, а не через стресс. Я считаю, что лучший мотиватор для успеха, это ограничение в ресурсах. Поэтому я стараюсь не баловать своих детей».
Отцовские ожидания
Старшим сыновьям Алексея Васильчука, близнецам Арсению и Артемию, 19 лет. На своем опыте он убедился, что кризис отцовско-родительских отношений начинается, когда дети входят в пубертатный возраст. Чтобы остаться другом своим детям, прежде всего «нужно понимать, что можешь услышать от них все что угодно, и нужно уметь принять это». «У нас были жесткие зарубы со старшими в период 15–16 лет. Конфликты, крики. Но это быстро проходило, мы садились, разговаривали, объяснялись. И как-то удержались от очень серьезных проблем, сохранили баланс. Как я понял, проблема взрослых в том, что мы хотим идеализировать своих детей. Мы хотим, чтобы они не совершали наших ошибок. Мы хотим, чтобы они были лучше, чем мы. Мы хотим, чтобы они стали сразу взрослыми и все понимающими без собственного опыта, научившись на опыте своих родителей или книг», — говорит Алексей Васильчук.
«Я не считаю, что дети должны быть лучше, успешнее своих родителей, — говорит Тимур Артемьев. — На самом деле они ничего мне не должны. От своей старшей дочери я ждал, что она будет похожа на меня. От других своих детей я ничего подобного не жду. Я понимаю: каждый ребенок имеет право быть самим собой. У нас не династия. И еще я понимаю: дети не будут со мной вечно. Настанет момент, когда они уйдут из семьи и создадут свои семьи».
Михаилу Карисалову близка формула любви Януша Корчака: люби детей своих и чужих, люби их любыми. Хотя оба эти посыла — огромное испытание для родительского самолюбия. Напутствие, которое дают своим детям Михал и Елена Карисаловы, звучит как послание апостола Павла: «Все исследуйте — хорошего держитесь».
«Мы не знаем, откуда это, природа ли это, но все наши дети разные. И в каждом из них я вижу себя, — говорит Алексей Васильчук. — Я человек отчасти творческий, быстро принимаю решения, могу быстро вспылить, остыть. У меня очень импульсивная натура, скажем так. Дети у меня прекрасные, умные, воспитанные все, и, несмотря на то, что мне бы хотелось, чтобы они еще и суперучились и вкалывали, я ими очень доволен. Я старался на них сильно не давить, а научить их любить». F L