Когда режиссер-экспериментатор Борис Юхананов стал художественным руководителем Московского драматического театра им. К. С. Станиславского, он все тут изменил по-своему, даже привычное название. Электротеатр «Станиславский» пережил глобальную реконструкцию, обзавелся сценой-трансформером и за один сезон представил на основной сцене 17 премьер. Сегодня здесь ставят лучшие европейские и российские режиссеры, артисты-старожилы блистают в авангардных постановках, а спектакли «Человеческое использование человеческих существ» режиссера Ромео Кастеллуччи и два эпизода оперного сериала «Сверлийцы» Бориса Юхананова номинированы на театральную премию «Золотая Маска».
— Что сегодня происходит с российским театром?
— Так случилось, что русский театр оказался одним из источников мирового театра. И в этом смысле для России театр — коренное искусство. На территории театра мы находимся в центре мира.
В основе создания русского театра оказалась культура Серебряного века, музыкальная, драматургическая, художественная. Величие этого культурного явления, на мой взгляд, до конца еще не осознано, особенно его связь с XVII- XIX веками.
Гении русской сцены — Евреинов, Таиров, Станиславский, Мейерхольд — в своих поисках предвосхитили весь спектр мирового театра ХХ века. Затем русский, точнее уже советский, театр, отправившись вплавь по волнам трагедий сталинской эпохи, претерпел колоссальные потери, в том числе было погублено огромное число генетических источников культуры. И, как корабль, с которого во время шторма были сорваны мачты и паруса, театр пострадал, но выплыл. В 1960-е годы он стал потихоньку возрождаться, возвращаясь, пусть и к искаженным, ориентирам, заложенным гениями прошлого. Целые поколения осуществляли этот возврат из-под изврата.
В первой четверти ХХ века театр был местом рождения искусства, затем десятки лет шло измельчание, дробление этих искусств, а сейчас, особенно после культурной революции, начавшейся в перестройку, начался синтез, сборка. Имя этому единству – Театр Полноты.
Мы живем во время возвращения универсальной мощи театра, которая связана с корневыми его свойствами, с природой самого театра. Это выражено и в разнообразии режиссерских имен и подходов. Сегодняшний театр может существовать, умещаясь на территории одного артиста, свободно себя чувствует как в психологических структурах, так и в игровых, развивается визуальный театр, где главный персонаж – художник, прекрасно сосуществуют вместе театр мистерий и документальный театр.
Театр в наши дни – это талантливая, богатая и молодая культура, с которой надо очень бережно обращаться, без командных голосов и репрессий.
Я уверен, что в исторической перспективе, оборачиваясь на это время, мы будем говорить об эпохе возрождения театра.
— За два с половиной года, что вы работаете в драматическом театре имени Станиславского, он круто изменил свой курс. Ни одного спектакля из прежнего репертуара вы не оставили, но и не уволили ни одного артиста. Теперь даже самые старые артисты труппы играют в авангардных постановках. Это и был ваш план?
— Я исследую возможность снять оппозицию между исконно отечественным существованием театра со своим штатом прекрасных артистов разных поколений и активным, подчас радикальным, художественным экспериментом.
Театр открылся 26 января 2015 года и за год мы сделали 17 премьер, познакомив зрителя с тремя мощными европейскими режиссерами – Теодором Терзопулосом, Ромео Кастеллуччи и Хайнером Гёббельсом. Также в течение одного сезона Электротеатр осуществил большой проект-путешествие во времени, в котором задействована вся труппа.
Спектакль-трилогия «Синяя птица», который идет три вечера подряд, – это путешествие в прошлое, в глубину советской империи. Я предложил двум замечательным старикам Владимиру Кореневу и Алле Константиновой сыграть детей из мистической сказки Метерлинка – Тильтиля и Митиль. Одновременно мы на протяжении трех месяцев снимали их личные воспоминания, фрагменты которых вошли в спектакль. На сцене артисты переходят от сказки Метерлинка в собственную жизнь и обратно, уводя нас в эзотерическое путешествие в прошлое. Можно смотреть все спектакли подряд, а можно и по частям, каждая часть – законченное произведение.
Следующим нашим проектом, посвященным исследованию уже не прошлого, а будущего, стали «Сверлийцы». Это оперный сериал из шести отдельных опер, написанных шестью замечательными современными композиторами – Дмитрием Курляндским, Борисом Филановским, Алексеем Сюмаком, Сергеем Невским, Алексеем Сысоевым, Владимиром Ранневым. В основу спектакля, который длится пять вечеров, лег мой одноименный роман-опера, написанный про такое отдаленное будущее, прогнозировать которое не берутся даже самые известные футурологи вроде Рэймонда Курцвейля.
Кстати, оперный сериал «Сверлийцы», как и еще одна постановка нашего театра – спектакль «Человеческое использование человеческих существ» режиссера Ромео Кастеллуччи, номинированы на театральную премию «Золотая Маска». Надо признаться, что для только что родившегося театра это вполне себе сенсационное событие. И я горжусь этим.
И, наконец, последний этап этого глобального темпорального проекта «Стойкий принцип» — по драме, которая приводит нас в настоящее. Сюжет философской драмы Педро Кальдерона основан на истории португальского принца дон Фернандо, который попадает в плен к султану Марокко. В качестве выкупа султан требует уступить ему христианский город Сеуту — оплот католицизма в Северной Африке. Принц Фернандо решает, что его жизнь не стоит подобной уступки. Он приносит себя в жертву и в результате его поступка устанавливается мир. Во второй части «Стойкого принципа» происходит деконструкция уже сыгранного спектакля: некоторые сцены вновь оживают, но уже в истории ХХ века, переодевание идет не только в костюмы, но и в разнообразные режиссерские стили.
— Как устроено финансирование Электротеатра?
— Мы государственный театр, который учрежден и финансируется московским Департаментом культуры. Когда я со своей программой развития и перезагрузки театра выиграл конкурс на замещение вакансии худрука, то, понимая, что бюджетных средств будет недостаточно, учредил фонд, который осуществляет поддержку театра.
Благодаря поддержке фонда, и не только финансовой, была осуществлена реконструкция театра, закуплена новейшая аппаратура, построена наша замечательная сцена-трансформер. Фонд продолжает помогать: мы строим Малую сцену, на сентябрь назначено ее открытие и Театрального двора.
— А зачем вам еще и двор?
— Одна из наших миссий – представлять режиссерское искусство во всем его многообразии. И внутренний двор, и Малая сцена задуманы как площадка для экспериментов молодых режиссеров. Я разделил театральную работу на две полусферы: фабрика мастеров, которая требует календаря, четкого контракта, выверенного времени работы, и сад, где в эксперименте и исследовании развиваются новые разнообразные подходы к театру и овеществляются в виде спектаклей. Я на протяжении многих лет веду Мастерскую Индивидуальной Режиссуры (МИР). И на новой сцене будут показаны около 20 полноценных спектаклей выпускников МИРа. Отдельно развивается направление современной музыки, мы планируем в теплое время устраивать концерты в Театральном дворе. И фонд является нашим главным помощником в осуществлении всех этих планов.
Театр серьезно заинтересован и в образовательных проектах, у нас работает Школа современного зрителя и слушателя. У людей сегодня огромный информационный голод, их унижают упрощения, они не хотят чувствовать себя аквариумными рыбками, хотят думать. И в этом смысле художественным фронтом борьбы становится борьба с упрощениями. Сложный язык – примета художественности как таковой.
— Главный донатор фонда – основатель компании Yota Сергей Адоньев. Насколько значима в бюджете театра его поддержка?
— Город дает в районе 75 млн рублей в год, а инвестиции фонда в несколько раз больше. Все это делается благодаря меценатской и бескорыстной поддержке Сергея Адоньева, который глубоко участвует в развитии театра. Учитывая отсутствие в России закона о меценатстве, это настоящий подвиг.
— Если это финансирование прекратится, что будет с театром?
— Что будет с семьей, лишившейся кормильца? Скажу лишь, что театр с таким небольшим залом, как наш (максимум на 300 мест), и с демократичными ценами на билеты прокормить себя не может. Будет много сложностей, но говорить об этом не стоит. У слов есть своя магия, начнем болтать и привяжем нас к не лучшему развитию судьбы. Я бы не стал грезить о катастрофе…