Литературная премия «Большая книга»: рефлексия на исторические темы и брачные игры крокодилов
Большинство произведений из шорт-листа «Большой книги» в этом году историчны по сути, в них мало места настоящему. Можно было бы заподозрить номинантов в трусливом бегстве от реальности, но почти каждое произведение пронизано болезненным чувством связи времен, и в каждом звучит подспудный или явный вопрос: «Как мы дошли до жизни такой?» Авторов объединяет попытка преодолеть нынешний понятийный кризис, проанализировать, детабуировать, исследовать наиболее спорные этапы прошлого нашей страны. Серьезность намерений подтверждает скрупулезная и профессиональная работа большинства литераторов с архивами, источниками, документами, в том числе и семейными.
Так, Людмила Улицкая выдвинута за последний, как она сама уверяет, роман «Лестница Якова», который воссоздает драматическую историю нашей страны на протяжении ХХ века. Евгений Водолазкин попал в шорт-лист со своим новым романом «Авиатор» - фантастической историй о жертве садистского научного эксперимента, замороженном узнике Соловецкого лагеря, воскресшем в 90-е годы ХХ века.
Прославившийся как автор книги «Географ глобус пропил» Алексей Иванов своим новым романом «Ненастье» возвращает нас в лихие 90-е, раскрывая тему разборок «афганцев» с бандитами. «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича открывает неизвестные страницы гражданской войны, о которой не услышишь в школе: в книге описан драматический поход Сибирской добровольческой дружины из Владивостока в Якутию в 1922-1923 годах. Профессиональный историк Петр Алешковский в своем детективном романе «Крепость» погружает читателя в историю Золотой орды, параллельно описывая противостояние принципиального археолога коррумпированным чиновникам Минкульта и местным нуворишам, объединившимся для уничтожения домонгольского наследия маленького русского города.
На этом фоне тотального трагического осмысления прошлого России глотком свежего воздуха выглядят заметки натуралиста Владимира Динеца «Песни драконов», написанная в остроумном даррелловском стиле человеком, который несколько лет мотался по свету, изучая брачные игры крокодилов, не забывая, впрочем, о собственных любовных забавах.
Все книги из короткого списка лежат в открытом доступе до того момента, как жюри объявит победителей — это произойдет 6 декабря в Доме Пашкова. Да и для читателей есть отдельный конкурс, можно еще успеть после прочтения проголосовать. Кстати, «Большая книга» - одна из самых весомых литературных премий в России: главный приз - 3 млн рублей, второй - 1,5 млн, третий - 1 млн.
Петр Алешковский, «Крепость»
АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015
Профессиональный археолог, изучавший и реставрировавший памятники Русского Севера, Петр Алешковский пишет о том, что знает и любит, о русских древностях домонгольской эпохи, которых осталось так мало, а станет еще меньше, когда за дело возьмутся жадные чиновники да ушлый бизнес. Рефреном, а, может, лейтмотивом, звучит в книге тема Золотой орды, таинственной силы, изменившей путь Древней Руси.
«Приглашенное городское начальство, чиновники из области и представители прессы разразились бурными аплодисментами. Небрежным королевским жестом скинув с плеч на пол ненужную больше мантию, Бортников захватил микрофон и поздравил всех с добрым начинанием, затем вспомнил, как сам после школы занимался в таком же кружке, а в конце речи особо подчеркнул, что Крепость не только культурный заповедник, но теперь еще и объект досуга школьников – первый в России заповедник спорта, что закреплено в специально прописанных документах решением городских властей. Что́ это значило на деле, никто не понял, но специальный статус осененного мантией и короной пространства оценили: в ответных здравицах здоровое начинание главы «Стройтехники» поддержали все выступающие, для чего и были приглашены.
После речей начался фуршет с шампанским».
Евгений Водолазкин, «Авиатор»
АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015
Специалист по древнерусской литературе, ученик Дмитрия Лихачева, Водолазкин занимается наукой в Пушкинском Доме и пишет романы, за его прозвали русским Умберто Эко. Премию ему в этом году вряд ли светит: он получил «Большую книгу» в 2013 году за «Лавра», своеобразный роман о духовном пути и мытарствах средневекового знахаря, написанных на основе апокрифических житий северных святых.
«Авиатор» - фантастический опус об Иннокентие Платонове, жертве садистких экспериментов советской науки по крионике в страшном Соловецком лагере. Людей, которых готовили к заморозке живьем, там называли «лазарями», словно давая иллюзорную надежду на воскрешение. Очнувшись в 1990-х годах, герой романа, в попытке вылечиться от амнезии, начинает вести дневник, постепенно вспоминая свою недолгую жизнь, первые три десятилетия ХХ века, с их давным-давно канувшими в Лету ароматами и звуками, и свою первую любовь.
«Я видел вещи, которые выжигали меня изнутри, они не помещаются в слова. В концлагерь доставляли партии заключенных женщин, которых тут же насиловала охрана. Когда у несчастных появлялись признаки беременности, их отправляли на Заяцкий остров – остров джульетт. Это было место наказания за половую распущенность, которая в лагере строго каралась. На абсолютно голом, вечно продуваемом острове условия были ужасными, многие не выживали. Я пишу это, и по написанному бродят тени, которые когда-то были людьми. Слова рассыпаются в прах: они никак не складываются в людей. Для того чтобы словам вернулась сила, нужно описать неописуемое. Тонкие лица смолянок под слюнявыми губами гэпэушников. Под их немытыми руками. От этих ублюдков несло потом и перегаром, они вызывали самых красивых женщин для «мытья полов», и те не могли их ослушаться. Вопль женщины, у которой расстреляли мужа, отняли пятерых детей и отправили на Соловки. Там ее изнасиловали и заразили дурной болезнью. О болезни ей сообщил врач. У крыльца лазарета она каталась по мерзлой земле. Ее сначала не били, приказывали подняться. Затем начали бить сапогами – всё сильнее и чаще, входя во вкус и зверея. Она кричала громко и тонко, коротко замолкая после ударов под дых. Самым страшным в ее вопле была не сила, а неженская басовая нота, завершавшая каждый ее тонкий крик.
Я это видел. И с тех пор безуспешно гоню из памяти».
Мария Галина, «Автохтоны»
АСТ, 2016
Литературный критик, писатель и переводчик Мария Галина в своем мистическом произведении «Автохтоны», через призму расследования псевдо-журналиста из Питера, воссоздает историю Львова (город не назван, но легко узнаваем). Приезжий ищет следы близкого Серебряному веку культурного общества, участники которого поставили в местном знаменитом оперном театре спектакль «Смерть Петрония». Премьера обернулась скандальной магической оргией, за которой последовали события, повлиявшие на историю всего города и его жителей, а сами участники общества таинственным образом исчезли. Роман многослоен и сложен, и читатель полностью погружаться в городскую атмосферу на стыке магии и реальности, в которой прошлое тесно переплетается с настоящим, а фантазии с историческими фактами. В провинциальном быте легко уживаются вместе и волки-оборотни, и саламандра, устраивающая пожары, есть и големы, и упыри, и сильфы.
«Меломан глубоко вздохнул и овладел собой.
– Известно, что при первом исполнении своих опусов на тему «музыки сфер», – меломан говорил, прикрыв бледными веками глаза, словно бы читая по памяти, – Ковач испытал нечто вроде экстаза, с обострением всех чувств, за которым последовал припадок, судя по описанию, эпилептический. Сам он не очень внятно описывает это состояние как «хрустальное». С тех самых пор страдал припадками, которые принимал за откровение.
Меломан открыл глаза.
– И, конечно, – кисло сказал он, – это и было откровение. А во время этой самой «Смерти Петрония» втайне от исполнителей и слушателей был проигран фрагмент музыки сфер.
– Вот именно! – Меломан даже схватил его за руку, в которой он держал вилку с наколотым на нее кусочком бифштекса. – Вот именно! Этот фрагмент был как бы упрятан! Скрыт! Внутри партитуры! И он подсунул его оркестру. И оркестр сыграл!
– И впал в измененное состояние сознания, – сказал он, осторожно высвобождая руку.
– Там все впали в экстаз. Оркестр, исполнители. Публика. Публика тоже. Не было никаких шпанских мушек. Был восторг, единение, чудо общности. Чистая телесная реакция на переплетение гармоний. Память об этом передавалась от отца к сыну. От отца к сыну. Когда все кончилось, мир показался… таким бедным!
– Я понял. Публика не знала, в чем дело, но оркестранты-то поняли. Ну да. Но с чего вы взяли, что партитура вообще сохранилась?
– Была версия, что Ковач положил ее в гроб Валевской. Мы предприняли некоторые усилия, чтобы найти ее, но…
– Мы?
– Не сам я, понятно. Но да, мы. Искатели».
Владимир Динец, «Песни драконов. Любовь и приключения в мире крокодилов и прочих динозавровых родственников»
Corpus 2015
Известный зоолог с истинно даррелловским юмором описывает животный мир древнейших рептилий, который разворачивается перед глазами бесстрашного исследователя. А в том, что автор обладает завидной храбростью, сомневаться не приходится. Ради высокой цели – открыть секрет брачных игр крокодилов - он колесит по всему миру, вооруженный лишь фотоаппаратом и специальным устройством для аудиозаписи, ночует в болотах полных опаснейших аллигаторов, ускользает от голодного тигра, сбегает из китайской тюрьмы, попадает в криминальные передряги и любовные треугольники.
«Я видел множество очковых кайманов в Гватемале, Венесуэле, Колумбии, Гайане, Бразилии и на Тринидаде, но каждый раз время года было неподходящее, и они не “пели”. Поначалу меня это не беспокоило, потому что я знал, что всегда смогу их найти; кроме того, в научной литературе были подробные описания их «песен». Но теперь я подумал, что было бы стыдно не понаблюдать самому за самым обычным из крокодиловых обеих Америк. К тому же далеко ехать для этого не требовалось. В 1960-х годах детенышей кайманов часто продавали в зоомагазинах и тысячами импортировали в США из Колумбии и Центральной Америки. Естественно, со временем они становились слишком большими для содержания в аквариумах, и многие владельцы попросту выбрасывали их в ближайший пруд. Единственным местом, достаточно теплым, чтобы они могли выжить, была Южная Флорида, где они пополнили длинный список завезенных видов, разрушающих хрупкие экосистемы полуострова».
Алексей Иванов, «Ненастье»
АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015
Не избалованный литературными наградами Иванов уже получил за «Ненастье» премию «Книга года». Славу уже довольно известному писателю, принес не только сам роман «Географ глобус пропил», сколько его экранизация с Константином Хабенским в главной роли. Любопытно наблюдение филологов, что каждое произведение Иванова отличается не только сюжетом, но и языком, причем до такой степени, что лингвистический анализ подтверждает, что книги написаны разными авторами. В «Ненастье» автор анализирует 90-х годов, размышляет о судьбах союза ветеранов Афганистана, и том времени, когда «афганцы» с бандитами устраивали разборки и делили сферы влияния.
««Чунгой» называли районный бассейн «Чунга-Чанга», двухэтажное здание с фасадом из зелёной стеклянной плитки. Бассейн прибрала к рукам группировка Бобона, и детишки сюда теперь уже не ходили. В «Чунге» расположились офисы бобоновских фирм, гимнастический зал превратился в качалку, бассейн стал дополнением к саунам с поблядушками, детское кафе «Чудо-остров» переделали в кабак «Ливерпуль» с дискотекой и казино. Бизнес на казино и кабаках бобоновцы делили со спортсменами – другой группировкой Батуева, а вместе с хачами держали городскую проституцию и наркоторговлю. С «Коминтерном» Бобон бодался в первую очередь за рынок цветных металлов, потому что «афганцы» контролировали биржу, а вообще бобоновские (то есть уголовники) занимались крышеванием на своей «земле», палёным бухлом, автоугонами и прочим криминалом».
Александр Иличевский, «Справа налево»
АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015
Александр Иличевский – настоящий физик, окончивший Физтех, занимавшийся наукой в Израиле и США, который в какой-то момент решил стать лириком. И довольно быстро полюбился читателю, а за большие романы – «Матисс» и «Перс» получил премии «Русский Букер» и «Большая книга». В этом году Иличевский в этом году номинирован за новый сборник эссе «Справа налево», прочитать который все равно, что поговорить с умным человеком обо всем, литературе, искусстве, музыке, науке.
«Московский научно-исследовательский радиотехнический институт
Институт этот – «ящик», расположенный на большой территории, – законсервировал под собой большое количество старых построек. Если эту территорию отдать на откуп археологам, тут обнаружится огромное количество древностей. В одной из построек института находился офис, в котором я работал. Там были замечательные полуподвалы с мощнейшими сводчатыми стенами – выглядело всё это, с одной стороны, загадочно, а с другой – выкрашено белым, и особой мрачности там не было. Но тем не менее чувствовалось: что-то здесь не то. И однажды я вышел из офиса покурить и познакомился с рабочим, делавшим ремонт в соседнем помещении. Мы с ним разговорились об этих стенах, о том, что здесь было раньше… И в какой-то момент он мне говорит: «Я тебе сейчас покажу, что здесь было раньше». Принес в курилку ведро со штукатуркой, зачерпнул ее рукой, растер. «Видишь, – говорит, – пули расплющенные. Вот что здесь было». В этих подвалах расстреливали людей».
Анна Матвеева, «Завидное чувство Веры Стениной»
АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015
Уроженка Свердловска, оставшаяся жить в родном Екатеринбурге, Анна Матвеева своим учителем называет уральского писателя Александра Иванова. В начале 90-х ее заметили после повести о таинственной смерти туристов на Урале - «Перевал Дятлова».
«Завидное чувство Веры Стениной» - женский роман, но не столько о зависти главной героини Веры, сколько об ее уникальной способности чувствовать искусство.
««Беременность – прежде всего бремя. Вера подумывала взять эти слова эпиграфом к новой мысленной выставке «Ожидание». Не сказать, чтобы эти выставки были достойным приложением её таланта, так никем и не востребованного. Он и самой Вере казался излишним органом, вроде аппендикса. Дар из тех, что принимаешь, смущаясь и благодаря, а сам в панике соображаешь, кому бы его пристроить? На пике отчаяния – то был удобный пик с обширной площадкой, где можно провести несколько дней, не опасаясь рухнуть вниз, – она вдруг начала составлять выставку, подбирая работы разных веков, художников и стилей. Первая мысленная выставка называлась «Бегство в Египет» – без объяснений, что да почему. Тогда, после сцены в мастерской Вадима, Вере хотелось убежать хоть куда, необязательно в Египет – главное, убежать, прихватив с собой мечты, которые никто не станет отслеживать.
Мысленные выставки позволяли брать что угодно – Вера отбирала картины, гравюры, фрески, миниатюры из роскошных часословов тщеславных герцогов, картоны, гобелены и скульптуры. Надменная Мадонна Джотто, протёртые от времени небеса, золотые блюда нимбов. Копыта ослика стучат слишком громко, и потому Иосиф смотрит на него с укоризной. Божественный Младенец устал, как устают обычные, небожественные дети, от мерного покачивания он вот-вот уснёт, но это «вот-вот» звучит как стук копыт – и от фрески идёт жаркая волна изнурительного дня».
Сергей Солоух, «Рассказы о животных»
«Время», 2016
Пусть название «Рассказы о животных» никого не обманывают своим названием, эта книга не про зверей, а про людей. Точнее про муторную жизнь хорошего человека Игоря Валенка, колесящего по делам тошнотворной службы по всей Сибири. Долгие часы за баранкой он проводит в мыслях о несчастной, но любимой и спивающейся жене, и о жизни, которая почему-то привела его не туда, о чем мечталось.
«Но что это? Там, впереди, где обрывается огромный сарай крытого кузова и начинается красная будка кабины, на полосе Игоря не далекие огни и звезды, а совсем близкие, нервно моргающие припадочные вспышки. Два проблесковых маячка над дымящейся и пенящейся массой огромного сугроба, который прет, неумолимо катит прямо на «лансер».
Снегоуборщик! «КамАЗ» с отвалом, который может все, что хочет. По встречной, поперечной, вдоль и вкось. Справа безразмерная стена огромной фуры с крутящимися близко-близко пудовыми колесами, слева — высокие комки и гребни снежной волны на разделительной, а прямо на машину Игоря идет, накатывается, скребя острою кромкой по асфальту, широкий многотонный нож.
«Неделю будут опознавать машину и водителя, — мелькает в голове, — определять сорта железа и содержащейся в нем биомассы». И все. Дальше работает уже не мозг, а руки, ноги и спина. Они бросают «лансер» в белую неопределенность слева. И съеживаются, скручиваются, сплетаются в ожидании удара по касательной, по краю, заднему бамперу, крылу углом чего-то острого, куском многообразного металла, которыми со всех сторон обвешен танк дорожной службы. Но соприкосновенья нет. Толчка. Переворота. Скрежета. Нож, грохоча, проходит мимо, слегка только заваливая свежим снежком бок развернувшегося и севшего на брюхо автомобильчика. Присыпает комьями, как покойника, и с тем же равномерным перебором звуков соударения и трения уходит в ночь.»
Людмила Улицкая, «Лестница Якова»
Редакция Елены Шубиной, 2015
Иностранных литературных наград у Улицкой больше, чем отечественных, хотя и «Русский Букер» за «Казус Кукоцкого» и «Большая книга» за роман «Даниэль Штайн, переводчик» имеются.
«Лестница Якова» - последний роман Улицкой, во всяком случае, если верить ее собственным словам. Писатель убеждена, что ее душевных сил просто не хватит еще на одно произведение большой формы. История собственных предков, выросшая из случайно найденной переписки деда Якова с бабушкой, далась Улицкой непросто. Зато вместе с частной историей интеллигентной еврейской семьи у читателя есть возможность самому пережить весь ХХ век с его невероятными коллизиями, небывалыми возможностями, большими чувствами и страшными трагедиями.
«Мария родилась в Киеве, куда прибыл ее отец Пинхас Кернс в 1873 году, почти за двадцать лет до ее рождения, из маленького городка Ла Шо-де-Фон в западной Швейцарии. Отец был часовщиком в третьем поколении и намеревался открыть собственную фирму наподобие небольших швейцарских, которые в ту пору начинали свое победное шествие по миру. Пинхас был в дружеских отношениях с владельцем часовой мастерской Луи Брандтом, будущим основателем фирмы “Омега”, именно он и навел его на эту идею. Пинхас был первоклассным сборщиком и, при его трудолюбии и добросовестности, мог бы наладить сборку часов из швейцарских деталей в Киеве и стать сборщиком богатой жатвы в звонкой монете на новом месте. Луи Брандт даже отчасти финансировал это начинание. Свою почетную миссию представителя западного капитализма Пинхас постепенно провалил, хотя к новому месту прирос, женился на местной еврейской девушке, завел трех сыновей и дочь Марию. Выучил со временем оба новых славянских языка. Их парность была для него привычна, поскольку в родном его Ла Шо-де-Фон, наряду с французским, почти равноправно существовал и немецкий, и это привычное двуязычие дополнялось еще двумя еврейскими – домашним языком идиш и приличествующим еврею “высоким” ивритом. Швейцарские деньги, вложенные в переезд и обустройство, не совсем пошли прахом, потому что, быстро убедившись, что торговое дело у него идет значительно хуже, чем ремесленное, Кернс открыл мастерскую по починке всяческих, чаще совсем беспородных произведений местных мастеров на Мариинско-Благовещенской улице. Он высоко ценил свое ремесло и с презрением относился к коммерции, считая ее разновидностью жульничества. Хотя “Капитал” Маркса к этому времени был уже написан и еще не вошедший в полную силу мировой гений упоминал в этой перспективной книге родной город Пинхаса Ла Шо-де-Фон самым лестным образом, рассматривая его как образец капиталистической специализации производства, часовщик никогда не прочитал этой библии коммунизма. Всю свою жизнь он оставался ремесленником и не дорос не только до коммунистического мышления, но даже и до капиталистического… Зато дети его рано освоили передовые идеи человечества и, любя своего доброго, веселого и всесторонне положительного отца, постоянно подтрунивали над его архаическими привычками, французским акцентом и старомодными швейцарскими сюртуками, которые он донашивал чуть ли не сорок лет».
Саша Филипенко, «Травля»
«Время», 2016
Минчанин Саша Филипенко — самый молодой попавший в шорт-лист претендент на премию этого года. За его плечами сценарии к телешоу «Прожекторпэрисхилтон» и собственная программа на телеканале «Дождь». Его «Травля» - взгляд изнутри на жизнь нашей страны, на цинизм властей и тех, кто их обслуживает.
«Ужинать садятся на исходе седьмого. Из колонок фонят «Подмосковные вечера». Выписанный повар подает морские фрукты. Павел хвастает, что, съездив в Антиб, выторговал у месье Гийома три бутылки по шесть тысяч каждая. Александр молчит. Толя играет. Мама замечает, что торговаться — низко, ибо французы — эти шарманщики со швабрами сами знаете где — могут болтать, будто все русские — торгаши.
Отужинав, садятся к телевизору. Большой плоский экран стоит здесь же, в саду. Провода переплетаются с зеленым шлангом. Над экраном кружит пчела. Отца слушают молча, как никогда внимательно. Папенька прогнозирует неминуемый крах общества потребления, рассказывает о неэффективности демократии и настаивает на необходимости изменить мир на основе православных принципов. Отвечая на вопрос журналистки (чрезвычайно красивой и фатально глупой проходной любовницы знакомого министра), папа заявляет, что санкций не боится, никакой недвижимости за границей у него нет, а единственное его богатство — Русь. Дети смеются. Мама становится хмурой.
Следующий день решают провести в море. Волны синие, выцветающие к горизонту. То тут, то там, словно выдавливая пасту из тюбика, оставляют длинные белые ленты яхты. Лежа на корме, Лиза и Павел обсуждают заходящие в аэропорт Ниццы самолеты. Элизабет подсчитывает джеты, Поль берет на себя «нищебродов», калькулируя «аэробусы» и «боинги»».
Леонид Юзефович, «Зимняя дорога. Генерал А. Н. Пепеляев и анархист И. Я. Строд в Якутии. 1922–1923г.»
АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015
О чем роман – ясно уже из названия, речь о гражданской войне на территории Якутии. Белогвардейский генерал Пепеляев, возвращается из Харбина, чтобы отправится в поход вместе с добровольцами против красных, на стороне которых воюет его враг - Строд. Сюжет этой трагедии, малоизвестной даже историкам, завораживает еще и тем, что оба героя книги, являясь врагами, вызывают симпатию и у читателя, и друг у друга. Кстати, за точность изложения фактов (Юзефович много лет провел в архивах, собирая материал) роман наградили историко-литературной премию "Клио", досталась ему и премия «Национальный бестселлер-2016».
«Мне трудно объяснить, для чего я написал эту книгу. То, что двигало мной, когда почти двадцать лет назад я начал собирать материал для нее, давно утратило смысл, и даже вспоминать об этом неловко.
Взамен могу привести еще одну цитату из Метерлинка, которую Кронье де Поль в сентябре 1922 года, на борту «Защитника», по пути из Владивостока в Аян выписал в свою книжечку, как если бы думал при этом о Пепеляеве и Строде:
«Мы знаем, что во вселенной плавают миры, ограниченные временем и пространством. Они распадаются и умирают, но в этих равнодушных мирах, не имеющих цели ни в своем существовании, ни в гибели, некоторые их части одержимы такой страстностью, что кажется, своим движением и смертью преследуют какую-то цель».