В поисках внутреннего телеканала

Американская интеллигенция больше не говорит о том, что кино умерло. Во избежание путаницы в определениях — речь не о порнографии. Взрослое кино — это то, что более или менее умещается между «Шрэком» и «Сумерками», с одной стороны, и «Моей прекрасной няней» и «Интернами» — с другой.

Такое кино примерно с 1960-х годов стало потихоньку заменять людям чтение романов. Кино быстрее книги. Под конец ХХ века, однако, выяснилось, что есть штука, которая побыстрее кино будет. Так кино стало подражать компьютеру, в результате чего 95% кинотеатров мира превратились в учреждения семейного досуга. То есть уподобились Диснейленду — детскому учреждению. Понятное дело, ребенок сегодня — глава семьи в пределах евроатлантической цивилизации. Нет никаких сомнений, что будущие историки назовут этот период ее развития филиархатом (от латинского filii — дети).

Что же делать бедным взрослым? В какой секции этого межконтинентального Детского мира им спрятаться, уединиться со своими взрослыми мыслями и чувствами? Неослабевающее величие американской цивилизации еще и в том, что ответ на этот вопрос был найден, прежде чем он успел перерасти пределы теоретических дискуссий.

Главным образом усилиями кабельного канала HBO взрослые обеспеченные образованные люди перестали ловить удачу в кино и уставились в ящик. Презренный предмет вдруг стал для них тем зеркалом, глядясь в которое можно размышлять над обязательными для взрослого человека вопросами: «Кто я в этом мире? Зачем я в него пришел? Когда разум должен побеждать чувство? А чувство — обязательства?»

За какое-то десятилетие бурного переосмысления телевидения каналом HBO слово «сериал» стало значить в некоторых контекстах что-то совершенно противоположное тому, что вкладывалось в него 10 лет назад.

Кризис киноромана, в еще более общем смысле романа как сверхжанра, разрешился самым счастливым образом. Сериал — это и есть будущее кино и будущее романа. В сущности, это уже настоящее после выхода Boardwalk Empire, спродюсированного, возможно, величайшим кинороманистом современности Мартином Скорсезе. «Подпольная империя» триумфально восстанавливает в правах язык и архитектуру большого европейского романа. Диккенсу и Толстому понравилось бы такое кино.

То, что для Америки и Англии уже данность, является главной интригой нашего медиапространства. Россия беременна HBO. Чтобы там ни говорили о мире без границ, русский человек обречен болеть на Олимпиаде за своих, покупать на Sotheby’s русское искусство и смотреть кино на русском языке про Россию.

Русская интрига с рождением собственного HBO сложна и опасна. Она существует не только на финансовом и технологическом поле, но прежде всего на политическом. Человек, который захочет вложить несколько сотен миллионов долларов в медиа для среднего класса России, должен получить гарантии, что оно не будет разгромлено в три дня, как это уже случалось в нашей истории.

Появление медиа для 20–30 млн наших сограждан, которые почти не смотрят сейчас телевизор, может стать одним из итогов декабрьских событий в Москве. Если этого не случится, то Россия еще более окрепнет в своем положении культурной провинции мира. Обсуждать же политические последствия сохранения госмонополии на телевидении в мою задачу не входит. Да и так, в общем, все понятно.