Сытость потерпевшего: что изменит примирение сторон в деле Майкла Калви

Мировое соглашение по гражданскому иску в уголовном или в арбитражном процессе — это всегда очень хорошо для судьбы любого обвиняемого. Дело Майкла Калви не исключение. Однако с юридической точки зрения мировое соглашение не основание для прекращения уголовного судопроизводства, а лишь триггер для начала нового захватывающего этапа борьбы. Но кого и с кем, если истцам-заявителям уже ничего не нужно?

Согласитесь, трудно поверить, что истцы жаждут мести и убеждены, что Майкла Калви с подельниками, говоря языком судебных приговоров, необходимо исправлять исключительно в условиях изоляции от общества. Вероятно, все игроки, соревнующиеся на правовом поле этого длящегося больше года уголовного процесса, — люди примерно одинаковых морально-волевых качеств, причем каждый бизнесмен с противной стороны достаточно суеверен, чтобы примерить ситуацию на себя.

Но борьба обязательно развернется с новой силой — борьба между защитой и условным «нападением». «Нападение» будет доказывать, что мировое соглашение — прямое подтверждение правоты обвинения Калви в хищении. Защита, наоборот, еще глубже разовьет доктрину рафинированного гражданско-правового характера спорных правоотношений.

Самое замечательное, что обе стороны по-своему правы, хотя мне, как адвокату, ближе последний подход. И вовсе не в силу привычки противостоять обвинению.

Baring Vostok и Аветисян заключили мировое соглашение: отпустят ли теперь Майкла Калви

Место для творчества

Предпринимательство невозможно без конфликтов, а значит, и без действительных или кажущихся правонарушений. Как известно, «правда» — это фото «истины» с нужной тебе стороны. В иерархии всех правонарушений в бизнесе по их опасности для общества подавляющее большинство подлежит юрисдикции арбитражных судов, и только единицы — те, которые наиболее «общественно опасны», — уголовной юстиции. Так вот: эта граница в законодательстве размыта.

Ветви судебной власти не просто конкурируют за «клиентов», — они ухитряются действовать одновременно, ссылаясь на якобы имеющиеся различия в круге лиц — участников разных процессов.

Но кто сильнее в нашем государстве? Правильно. Именно поэтому уголовная юстиция из самых лучших побуждений гребет под себя все больше и больше. Граница между гражданскими деликтами и уголовными преступлениями все время снижается, расширяя зону уголовного преследования.

Теперь посмотрим на ситуацию с точки зрения силовиков. В их пользу немало доводов: воруют же кругом! И законодатель дал им отличную возможность ловить воров. Для охотников созданы полезные «резиновые» инструменты. Это статьи уголовного кодекса о мошенничестве и растрате. Они сформулированы в УК таким образом, что практически любая более выгодная одной из сторон сделка при рассмотрении опытным следователем под обвинительным углом может быть названа криминальной.

Например, любая коммерческая сделка имеет своей целью выгоду, а значит, можно написать: «с корыстной целью заключил…». Получил оплату — «присвоил». А не дай бог, отправил денежные средства за границу, тут тебя подстерегает очень спорная ст. 193.1 УК, защищающая институт валютного контроля, и по ней можно смело писать: «с корыстной целью, используя подложные документы».

Любой юрист может любую коммерческую сделку описать в терминах уголовного процесса. И погоны тут очень помогают. Обычно произвольное вмешательство уголовной юстиции в гражданско-правовые отношения фокусируется на расходовании бюджетных ресурсов. Работа с ними для предпринимателя — всегда акробатический этюд на проволоке. По знаменитому делу «белгородских энергетиков» у меня произошел примерно такой диалог:

Защитник: «Уважаемый суд, о какой растрате может идти речь, если все заказанное выполнено и рентабельность всего 15%?!»

Прокурор: «Ну так, значит, 15% все-таки признаете, что похитили?»

К несчастью, поразительно быстро расширяется и круг вполне автономных от бюджета кейсов, попадающих вместо арбитражного разбирательства к уголовному судье. Причина в том, что следователям разрешается устанавливать умысел обвиняемого на совершение преступления — без которого, без умысла, обвинительный приговор невозможен — по так называемым признакам объективной стороны состава преступления.

Фактически это означает, что субъективный умысел человека на совершение вменяемого хищения (вспомним, что «мошенничество» и «растрата» — виды хищений) устанавливается в зависимости от объективного результата спорной сделки. Если даже через много лет установлено, что какой-то договор и конфликтное развитие корпоративных отношений оказалось особо выгодно для будущего обвиняемого, а для будущего потерпевшего — совсем наоборот, то следователь предполагает, что в основе договоренностей между ними изначально лежал обман со стороны обвиняемого. Это, конечно, не больше чем предположение, но следователь пишет слово «установил», а прокурор тянет такое предположение в суд.

Так же волюнтаристски оценивается следствием по широкому кругу дел стоимость облигаций, возвратность-безвозвратность кредитов... Все — ретроспективно, все без учета предпринимательского риска и совсем без принятия во внимание экономической обстановки в стране, в мире, в конкретной группе компаний.

Но разве все версии следствия не подтверждены экспертизами?

Это еще один больной вопрос нашей уголовной юстиции. В России нет официально утвержденной экспертной методики оценки бизнеса. Тем более — бизнеса группы компаний. Поэтому эксперт не готов оценить экономику группы компаний или влияние корпоративного конфликта на результаты деятельности юридического лица. Все остается за скобками. Но в деле появляются экспертизы некоей «платежеспособности», бухгалтерские расчеты и подобные исследования, которые по сути ничего не подтверждают, но создают видимость обоснованности единственной обвинительной версии, изначально еще при возбуждении уголовного дела положенной следствием в основу всей своей работы.

Какая ошибка обернулась катастрофой для Майкла Калви 

Еще одна ошибочная теорема уголовной юстиции — иногда принимаемая судами за аксиому — состоит в следующем. Необеспеченность или неполная обеспеченность выдачи банками кредита или купленного долга — якобы достаточное доказательство заранее сложившегося у участников сделки умысла на хищение. Простите, а как же знаменитое «честное слово» купца, под которое в России издавна давали миллионы? Ни гроша оно в уголовном суде не стоит.

Здесь уместно дать читателям один практический совет: необеспеченные сделки «обеспечивайте» хотя бы перепиской о возможности будущей поддержки организации-должника внутри группы. Тогда в случае чего при оценке действий топ-менеджмента компании их будет труднее рассматривать изолированно от остальных организаций холдинга. А если к вам «уже пришли», то поищите такую переписку. Как правило, она даже существует, хотя о ней забывают.

Что будет с делом Калви

Вменяемая Майклу Калви «растрата» — форма хищения, не известная уголовному законодательству большинства стран мира. Есть нормативное определение растраты, данное Верховным судом РФ в 2017 году в качестве попытки ограничить слишком широкое ее применение: «Как растрата должны квалифицироваться противоправные действия лица, которое в корыстных целях истратило вверенное ему имущество против воли собственника путем потребления этого имущества, его расходования или передачи другим лицам».

Таким образом, прокурор в суде должен доказать достаточно много отдельных обстоятельств. Очень редко встречается «противоправность действий» обвиняемого, которую следует рассматривать в узком смысле наличия или отсутствия у него соответствующих полномочий. Сомнительна при растрате и личная корыстная цель распорядителя чужого имущества, если нет факта дележа похищенного с распорядителем.

Кроме того, топ-менеджер, заключая сделки в рамках полномочий, выражает волю юридического лица. Правда, управляющий может своими полномочиями злоупотребить. Но злоупотребление полномочиями — не растрата, а совсем другое преступление. При корпоративном конфликте также практически недоказуем обязательный признак состава преступления «против воли собственника», потому что у юридического лица — в отличие от одержимого шизофреническим психозом лица физического — одновременно не может быть двух воль. А если воля вышестоящих органов корпорации парализована конфликтом, то ее просто невозможно установить.

Все это дает прекрасные перспективы прекращения уголовного дела Калви, поскольку сторона обвинения теперь будет лишена поддержки бывшего гражданского истца. А если бывшие истцы, которые даже после получения денег процессуально остаются потерпевшими, позитивно для Кальви передопросятся, то их даже нельзя будет обвинить в лжесвидетельстве. Просто любой сытый предприниматель склонен оценивать явления окружающего мира иначе, чем голодный. Это нормально.

Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции

Тюрьма и бизнес: рейтинг бизнесменов, подвергшихся уголовному преследованию