Единственный политик в семье: как Манон Ролан поплатилась за свои амбиции
В 3 часа ночи Манон разбудил слуга Луи Лекок, который сообщил ей о присутствии неких людей в сопровождении часовых, у которых имелось теперь уже два приказа об аресте: один от революционного комитета, другой от Коммуны. Ни в одном из них причина ареста не называлась, однако мадам Ролан сопротивляться не стала и даже закрыла глаза на то, что арестовывать человека ночью незаконно. Сразу же после этого появился мировой судья, которые скрепил документы печатью. Рано утром, около 7 утра, она попрощалась со слугами, в том числе с преданной ей Маргаритой Флери, и в последний раз обняла свою дочь Юдору, которой на тот момент было всего 12 лет. Под вооруженным конвоем ее доставили в тюрьму Аббатства Сен-Жермен, расположенную в самом центре района Сен-Жермен-де Пре. С самого первого дня, невзирая на строгие приказы революционных властей, чета привратников Делавакери проявляла добродушие к Манон, что несколько утешало знаменитую узницу. Она сумела договориться с ними о том, что сможет писать письма и ей разрешат свидания при условии, что эти послабления будут храниться в тайне и происходить под присмотром. Уже в первые несколько часов ее тюремного заключения, 1 июня 1793 года, мадам Ролан навестил Гранпре, тюремный инспектор, назначенный на эту должность еще во времена, когда Жан Ролан занимал пост министра. Он призвал ее написать в Конвент и министру внутренних дел Гара, чтобы выразить протест ее необоснованному аресту, что Манон и сделала. Этим же вечером, в 22:00, ее перевели в камеру, где она уснула в полном одиночестве.
На следующий день, 2 июня, тысячи военнослужащих под командованием санкюлота Анрио, которого революционный комитет повысил до звания генерала-главнокомандующего национальной гвардией, вторглись в здание Конвента. Способствовали вторжению 150 пушек, направленных на дворец Тюильри, что помогло окружить депутатов в зале, где они заседали. В это же время в своих домах были арестованы 29 депутатов-жирондистов, среди них министры Клавьер и Лебрен. Уже к вечеру тюрьма Аббатства Сен Жермена испытала наплыв новых заключенных, в том числе и Бриссо. Мадам Ролан же перевели в новую камеру, где она по-прежнему находилась в полном одиночестве.
В тот же день верный друг Боск вверил воспитание Юдоры Ролан мадам Крюзе-Латуш, чей муж занимал должность депутата парламента, был близок по духу к жирондистам и в то же время весьма осторожно высказывался в стенах Собрания. Пара проживала на улице Отфёй, в двух шагах от де ла Арп. После этого Боск помог Жану Ролану тайно покинуть Париж и попасть в монастырь Сент-Радегонд, расположенный в самом сердце леса Монморанси. Оттуда Ролан отправился в Руан, добравшись туда примерно 15 июня и укрывшись у своих друзей — барышень Малорти.
Новость об аресте жены сильно потрясла господина Ролана. В течение нескольких месяцев ему приходилось быть с кампанией общественного мнения необычайного масштаба: его имя, брак и репутацию его супруги ежедневно порочили злые языки. Из его жизни исчезла не только политика, но и любовь женщины, без которой бывший министр не представлял своей жизни и которой восхищался больше всего на свете. Лучезарная Манон полюбила другого — друга семьи и политического союзника Бюзо, — о чем сообщила мужу прямо. И хотя Манон уверяла супруга, что эта любовь во всех отношениях платоническая, ревность Жана усугубила его молчаливый характер. В их паре Манон была единственной, в чьих жилах текла кровь политика. С начала 1780-х годов она вела корреспонденцию мужа, который то служил торговым и фабричным инспектором, то редактировал «Методическую энциклопедию», то составлял статьи и научные сочинения для Академии наук. Жан-Мари Ролан не мог обойтись без писательского таланта своей жены порой даже при личной переписке. Мадам Ролан беспрекословно служила ему пером, оставаясь в тени. Вдумчивая и образованная, с абстрактным мышлением и философским подходом к жизни, талантливый музыкант, превосходный экономист и прирожденная писательница — все это можно сказать о Манон. С первых дней революции она открыто проявляла горячие политические и патриотические чувства. В то время супружеская пара проживала в поместье Кло-де ла-Платьер в Теизе, в нескольких километрах от города Вильфранш-сюр-Сон. Мадам Ролан имела огромное влияние на мужа и подтолкнула его заняться политикой. В феврале 1791 года семья Роланов переехала на улицу Генего в Париже.
Дважды в неделю месье и мадам Ролан принимали у себя избранное общество из самых видных членов парламента и политиков. В их числе находились и якобинцы, которые всего через несколько месяцев стали их заклятыми врагами, во главе с Робеспьером. В феврале 1792 года Ролан вступил в ряды Заочного комитета якобинцев. Не обошлось и без помощи Манон в этой обширной эпистолярной работе — она написала сотни писем, не оставив ни на одном своего имени. Жан Мари Ролан занял пост министра внутренних дел в марте 1792 года, незадолго до того, как Людовик XVI от имени французского народа объявил войну Австрии. Вскоре Ролан и министры-жирондисты Клавьер и Серван обвинили короля в двуличии, поскольку тот отказался подписать два указа: первый касался депортации непокорных священников, второй — формирования военного лагеря федератов под Парижем. В знак несогласия Ролан вручил Людовику XVI письмо, написанное собственноручно его женой и обнародованное 10 июня 1792 года. Три дня спустя министров жирондистов отправили в отставку.
После свержения монархии 10 августа 1792 года Ролан вернулся на пост министра внутренних дел, однако все шло не так гладко. Общественное мнение, формировавшееся в те времена Дантоном, Демуленом, Маратом, Робеспьером и Эбером, воспринимало супругов Ролан, даже несмотря на их республиканские убеждения, как дьявольскую пару, которая стремилась привести революцию к краху и жаждала крови и золота французского народа. В этой паре именно жена была исполнена духом макиавеллизма, мечтала о власти и литературной славе и превратила свое тело в политический инструмент. Мадам Ролан называли нимфоманкой, проституткой и, что хуже всего, окрестили новой Марией Антуанеттой. Эбер в своей газете Père Duchesne дал ей прозвище «королева Коко». Ролан — он же «король Коко» — в глазах общества предстал слабаком, стариком, импотентом и рогоносцем. Министра внутренних дел обвиняли во всем под ряд: в растрате государственной казны на написание и распространение листовок, восхваляющих заслуги одних лишь жирондистов; в нежелании обнародовать свое состояние; в защите свергнутого короля, запертого под стражей; в намерении бежать за границу; в трусости как в политике, так и в личной жизни. Истощенный и больной Ролан через два дня после казни Людовика XVI подал прошение об отставке, датированное 22 января 1793 года, черновик которого также принадлежал Манон. 23 числа пара покинула казенную квартиру в отеле на улице Нев-де-Пти-Шам и переехала на улицу де ла Арп.
Семья Роланов хотела уехать из Парижа, однако бывший министр не мог этого сделать, не предоставив информацию о своих счетах Конвенту, который в свою очередь должен был их утвердить. Восемь раз Ролан писал в Собрание, но ответа так и не получил. Кроме того, ему не удалось получить паспорт ни для самого себя, ни для жены, ни для дочери, ни даже для прислуги. Иными словами, несмотря на то что Ролан больше не занимал пост министра и оба супруга отошли от общественной жизни, их по-прежнему обвиняли во всех бедах. В начале марта с трибуны якобинцев, а затем и Собрания Колло Д’Эрбуа заявил, что Ролан и его жена перевели в Англию 12 миллионов франков. Все усугубилось предательством Дюмурье, героя сражения при Вальми, который был приближен к жирондистам. 31 марта на улице де ла Арп с 9 утра до 6 вечера проходил обыск, в ходе которого изъяли бумаги бывшего министра и его жены.
В своей квартире семья Роланов жила за закрытыми дверями, царила гнетущая атмосфера: запрещалось даже упоминать Бюзо. И все же его имя безмолвно витало в воздухе. Ролан, от природы меланхоличный, страдал от почти патологической ревности. Уже тогда мадам Ролан ощутила себя пленницей: своего мужа, своего дома, своей добродетели. Дни сменяли недели, а слухи об арестах и убийствах все полнились. Мадам Ролан наконец получила паспорта для себя и своей дочери — теперь они могли отправиться в поместье Кло-де-ла-Платьер. К несчастью, Манон заболела и не смогла приехать в мэрию проставить необходимые штампы. Прикованная к постели в течение шести дней, она страдала от сильных колик и непрекращающихся судорог. 30 мая ей стало лучше. Мадам Ролан планировала решить все формальности уже на следующий день, но ее планам не суждено было сбыться: рано утром раздался набат.
24 июня 1793 года, тюрьма Аббатства Сен Жермен. Ранним утром сон мадам Ролан прервала жена привратника, которая отвела ее к управляющему полиции. Тот сообщил, что Манон теперь свободна и что печать с ее дома снимут уже сегодня. В спешке собрав свои вещи, бывшая узница прыгнула в карету и уехала прямиком на улицу де ла Арп. Не успела она подняться на второй этаж родного дома, как ее остановили двое мужчин, чтобы заключить под стражу. Потерявшей дар речи мадам Ролан предъявили приказ об аресте, подписанный на этот раз Комитетом общественной безопасности.
Свобода, длившаяся всего час. Какая гнусная сцена!
Мадам Ролан надеялась получить защиту в своей секции, Борепер, что вызвало еще больше споров между секционерами и муниципальными служащими в мэрии. Напряженная ситуация достигла пика.
В конце концов было принято решение отправить ее в тюрьму Сент-Пелажи, расположенную на улице Пюи-де-л’Эрмит, недалеко от Сада растений.
31 октября 1793 года. Только после казни 21 жирондиста, около полудня, мадам Ролан перевели в Консьержери. Теперь ей оставалось лишь ждать суда и готовиться к смерти.