«Отстаиваю свое право не сойти с ума»: Светлана Ходченкова о ролях, карьере и свободе

— Вы в интервью часто говорите, что для вас очень важно скрупулезно разобрать роль, психологию персонажа. А были ли какие-то героини, которых было особенно сложно в себя впустить?

— Были, и немало. Я до сих пор считаю, что не всех досконально изучила и прочувствовала. Тому есть причина: мне всегда очень сложно понять человека, который целенаправленно причиняет другим вред — и телесный, и психологический. Но когда дело касается исторических персонажей, их биографию ведь не перепишешь. Взять, к примеру, фильм «Кровавая леди Батори» (главная героиня — венгерская графиня Елизавета Батори, жившая в XVI веке и, согласно легенде, жестоко убившая сотни молодых девушек. — Forbes Woman). Как это пропустить через себя, как это присвоить? Как оправдать персонажа, чтобы было проще играть? Конечно, это невозможно. Какие-то вещи я для себя пыталась объяснить, но в голове это все не укладывается. Но это роль, это моя работа. 

— Я спрашиваю не случайно. Мы часто говорим о важности поддержки женщин. Женщины, вообще-то, бывают разные, и все люди порой совершают поступки, которые трудно оправдать. Но иногда людей несправедливо демонизируют — в том числе из-за гендерных стереотипов. Помогает ли погружение в психологию персонажей лучше понимать тех, с кем приходится сталкиваться в жизни?

— Абсолютно. Когда ты играешь роль, то понимаешь, что эту историю написали специально. Но в жизни иногда происходит такое, что нарочно не придумаешь. Для своего персонажа ты и психолог, и психиатр, и следователь, и родитель. Неизбежно учишься не судить о людях и их поступках, не зная их истинной подоплеки.

— Тогда спрошу об одной из ваших героинь — Ларисе из сериала «Мерзлая земля». Это тяжелая история, сюжет которой вдохновлен реальными событиями: серийный насильник несколько лет насиловал и убивал женщин в Абакане. А вы играете женщину, которая его любит и оправдывает, — его жену. Как вы с этим сюжетом работали?

— Мне для того, чтобы подступиться к этой истории и начать работать над героиней, необходимо было разбить ее на две части. Первая — это когда она до последнего уверена в невиновности своего любимого человека и отстаивает его право быть неоклеветанным. Она таким образом защищает не только его, но и свою семью, себя. Она и мысли не допускает о том, что была неправа и что ее любимый человек может оказаться тем самым насильником. А вторая часть — когда к ней приходит осознание, что да, именно это и случилось. Иначе лавировать в этом безумии было бы невозможно. 

С точки зрения зрителя, который уже знает какие-то нюансы сюжета, это, может быть, местами и выглядит как «женщина защищает насильника». Но она перед собой честна в этот момент. 

— По вашей фильмографии складывается ощущение, что вам также интересны роли, которые требуют какой-то физической подготовки.

— Это не самоцель при выборе работы, но бывает, что приходится и с этим тоже сталкиваться, и учиться чему-то новому. Я помню, как для фильма «На острие» пришла на тренировки по фехтованию и была удивлена — даже, по-моему, спросила у нашего тренера: «Скажите честно, люди вообще по своему желанию идут в этот вид спорта?» Потому что не понимала, что в нем может держать. Красиво? Нет. Понятно? Нет. Просто очень быстро — все решается за секунды. Но решения принимаются как в шахматах. Этому не научиться за 10 тренировок для фильма. Ну, поставят тебе руку — и то очень приблизительно. Словом, это был очень необычный опыт.

Танцы на пилоне (для фильма «Воин». — Forbes Woman) — тоже, но, как ни странно, этот опыт вошел потом в мою жизнь. Сейчас это мой вид спорта. Уже больше 10 лет я им занимаюсь.

— Приходилось сталкиваться со стереотипами?

— Регулярно. Но я не ставлю себе цель кому-то что-то объяснять. Жаль, что люди ошибаются, но, может быть, когда-нибудь поймут, что это спорт, такой же, как и другие виды.

— В контексте актерской работы интересно, как характер персонажа раскрывается в телесных практиках.

— В театральных вузах есть даже такой предмет — сценическое движение. Другое дело, что некоторые о нем забывают при подготовке к роли. Иногда движение шеи, кисти говорит больше, чем все реплики. Пусть персонаж вообще молчит, пусть стоит к камере спиной — тело все скажет. Это, кстати, и в жизни так: ты можешь лгать, но жесты тебя выдадут.

— Я заговорила о теле потому, что именно оно первым напоминает нам о возрасте. А в киноиндустрии это болезненная тема, особенно для женщин. Многие актрисы отмечают: после 40 лет уже трудно найти интересную роль.

— Под обстрел-то мы первыми попадаем, конечно. Ролей для женщин в принципе меньше, потому что исторически в мировой литературе мужских персонажей больше. Но мне кажется, сейчас это уже меняется. Я вижу, что появляется больше интересных ролей для возрастных актеров и актрис.

Мы наконец-то — и меня это очень радует — отходим от чрезмерного обилия грима на съемках. Здорово, что и сами художники по гриму уже про это говорят. Раньше боялись, что актриса окажется неидеальной в кадре, суетились: «морщинку прибрать, туда не поворачиваться, носик повыше». Но,кажется, постепенно люди смиряются с тем, что у женщины с возрастом появляются морщины. Надеюсь, мы, наконец, разрешим женщине быть нормальной. Перестанем критиковать за то, что она «сдала» и требовать, чтобы она постоянно держала «носик повыше».

— У вас есть продюсерский опыт — вы спродюсировали фильм Веты Гераськиной «Другое имя». Почему решились на это и планируете ли продолжать?

— Потому что очень хотела сниматься в этой роли — женщины, у которой есть страшный секрет. К тому же хотела поработать с Ветой как режиссером. Мне очень нравилось ее видение. Нравилось, как она представляет себе эту историю, как она хочет это все снимать. Я в принципе нечасто работала с женщинами-режиссерами — так уж сложилось. Плюс эта история специально для меня была написана. Ну как не взяться и не попробовать?

Но опыт мне не понравился совершенно. Быть одновременно по обе стороны кадра — пытаться понять персонажа и при этом думать, как бы побыстрее отснять сцену, чтобы на нее не ушло много денег, — у меня так не получается. Пока что я приняла решение быть по одну сторону.

— Не было ли опасений в связи с тем, что для режиссера это полнометражный дебют?

— Нет, наоборот, было интересно. Наверное, какие-то моменты — постановка кадра, репетиции — отнимали чуть больше времени. Но при этом у Веты абсолютно другое видение, она невероятно отличается от всех людей, с которыми я работала. Я очень верила в этот фильм, и в другие ее проекты верю. Вот буквально только что она мне прислала историю, которую хочет снимать следующей. Подробности рассказать, естественно, не могу. Но это потрясающе. Как вообще человек это придумывает? 

И потом, если не поддерживать начинающих, на чем мы дальше будем ехать? Электрички так или иначе имеют свойство доходить до конечной. Вагончики новые кто-то должен запускать.

— В одном из интервью вы говорили, что в детстве хотели стать хирургом. Интересно, что до сих пор эта профессия считается «мужской». 

— Я не верю в это. Безусловно, есть профессии, где нужна физическая сила. Но хирург… Мне, конечно, не с чем сравнивать, но не думаю, что я бы не смогла им быть. Я до сих пор, когда хочу успокоиться, смотрю видео операций.

— Вы считаете себя амбициозным человеком?

— Я считаю себя любопытным человеком. Я хочу чего-то добиваться исходя из того, интересно мне это или нет. Легко могу отказаться от каких-то амбициозных проектов, если они мне не интересны.

— Тогда хочу просить о вашем сотрудничестве с Cluev. Чего вы от него ждете? Будучи лицом ювелирного бренда, чувствуете ли вы возможность влиять на то, как в индустрии представляют женщин — не только как муз и клиенток, но как создательниц и лидеров?

— А я не понимаю, почему одно нужно отделять от другого: «либо муза, либо домохозяйка, либо делает карьеру». Женщина может существовать во всех этих ипостасях. В любой момент своей жизни, в тех или иных обстоятельствах она может быть веселой, драматичной, меланхоличной, спокойной. Музой, начальницей, мамой, женой, любовницей, сестрой. И когда женщине позволяют (в первую очередь когда она сама себе позволяет) эти состояния проживать, отдавая себе в этом отчет — что вот сейчас я хочу поплакать, а теперь я буду сильной, — тогда возникает внутренняя свобода. Такая свобода, когда ты и украшения по-другому выбираешь — не потому, что они блестят, не потому, что обязывает положение или дресс-код, а чтобы подчеркнуть какое-то собственное внутреннее сияние. Мне хочется, чтобы в нашем с Cluev сотрудничестве вот это понимание свободы эмоций было основополагающим.

Свобода не в том, чтобы женщину посадить за руль экскаватора. Свобода в том, чтобы у женщины был выбор. Не нужно, выпуская нас из одной клетки, сажать в другую. Мы, может быть, между клетками хотим погулять. 

— За что вы себя можете похвалить? Чем вы очень-очень гордитесь? 

— Я очень пунктуальна. До безобразия. Уже много лет живу без будильника. Для некоторых, я знаю, это, как это сейчас модно говорить, «красный флаг». 

— А это может кому-то помешать?

— Представляете, есть люди, которым это мешает. Потому что они сами не приходят вовремя. 

Но это помогает в том числе сохранять себя. Я, например, очень устаю от общения, мне потом нужна перезарядка. После спектакля всегда беру выходной, когда целый день просто молчу. И у меня эти дни отдыха прямо стоят в календаре — по расписанию. Иногда присылают сценарий, на следующий день звонит режиссер: «Ну что, ты прочитала?» А я: «Нет, у меня по графику чтение вашего сценария через неделю». Я однозадачна: если сейчас где-то снимаюсь, то целиком и полностью должна быть в роли. Потом, когда с ней закончу, я, что называется, оставлю это платье в гримерке и буду готова примерить другое.

— Как тут не вспомнить расхожее представление о том, что женщины умеют делать все одновременно: одной рукой рабочие задачи, другой — домашние, третьей рукой еще и в порядок себя приводить.

— Кто-то умеет, но у меня так не получается, и я отстаиваю свое право не сойти с ума. Я доделаю одно дело, спокойно переключусь и потом прочитаю этот сценарий.