Крик ради свободы: почему женщины в деревнях притворялись одержимыми нечистыми силами
Летом 1895 года в смоленскую деревню Ащепково забрел странник. Заподозрив его в конокрадстве и намерении поджечь село, крестьяне забили чужака насмерть, за что несколько человек позже были приговорены к лишению свободы. Жена одного из осужденных, Сиклитинья Бабаева, считала виноватой соседку Василису Алексееву, которая якобы подстрекала к расправе. С тех пор жизнь Василисы в деревне стала мучительной: соседи сторонились ее, шептались за спиной, обвиняли в убийстве.
Летом 1897 года, оказавшись в Колоцком монастыре, Василиса впервые увидела припадки кликуш — женщин, считавших себя одержимыми бесами. Через несколько месяцев она испытала то же самое. Корчась на полу во время богослужения, она вдруг выкрикнула: «Сиклитинья меня испортила!» — тем самым обвинив соседку в колдовстве.
В селе началась «эпидемия кликушества» — 13 женщин и двое мужчин были убеждены, что стали жертвами одержимости. «Вначале у них подергивало лицо и глаза; они подпрыгивали на скамье; затем следовал страшный крик, причем они доходили до исступления, рвали на себе одежду, волосы и бросались со скамьи на пол или под находившийся в избе стол; бились головами о доски до такой степени сильно, что я боялся, что некоторые из них расколют себе черепа», — описывал припадки земский начальник Изюмский. В итоге Сиклитинье пришлось бежать из деревни.
Женские крики и припадки
Историю Василисы Алексеевой и Сиклитиньи Бабаевой приводит в книге «Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России» историк социальной и культурной жизни Кристин Воробец.
В русских деревнях нередко можно было услышать крик, раздавшийся прямо во время службы в церкви. Женщина падала на пол, билась в судорогах и рвала на себе одежду, ее голос становился хриплым и чужим, а лицо искажалось. Таких женщин называли кликушами — от слова «кликать», так как во время припадка женщина «кликала» разными голосами, «выкликивала» имя ведьмы или колдуна. Припадки чаще всего начинались в храме, при виде икон, креста или при запахе ладана. Считалось, что кликуша не может подойти к причастию или выпить святой воды, а после припадка не помнит, что с ней происходило. К одержимым относились двояко: с одной стороны, их боялись, с другой — верили в их способность предсказывать будущее.
Первые документальные упоминания о кликушах относятся к началу XVII века, ко временам Смуты. В 1652 году царь Алексей Михайлович издал указ о смертной казни за колдовство: царь боялся, что магия может быть использована в политической борьбе. Но к XVIII веку, под влиянием идей Просвещения, государство стало бороться не столько с самим колдовством, сколько с верой в его силу. При Петре I кликуш начали считать скорее симулянтками, чем одержимыми: император распорядился задерживать их и проверять, действительно ли они страдают психическими расстройствами или лишь разыгрывают припадки, чтобы очернить человека, которого обвиняли в «порче».
В церкви отношение к кликушам было неоднозначным. По словам Кристин Воробец, одни священники считали явление простым крестьянским суеверием, особенно распространенным в глухих деревнях, вдали от городов. Другие воспринимали припадки как реальное проявление бесовской одержимости и проводили обряды изгнания (например, к Иоанну Кронштадтскому приводили «бесноватых», ожидая от него исцеления). Количество случаев кликушества заметно выросло в XVII веке, во времена церковного раскола — неслучайно среди старообрядцев Поволжья и Верхокамья сохранялись представления об «икоте» (одержимости женщин) как о проявлении нечистой силы.
Воробец отмечает, что кликушество в первую очередь воспринималось как «женская болезнь». Ее слова подтверждают и медицинские записи психиатра Николая Краинского, сделанные в конце XIX века. «Кликушество в чистой своей форме свойственно почти исключительно женщинам. Хотя во многих случаях, особенно при эпидемиях кликушества, упоминаются заболевания мужчин, но это обыкновенно бывают либо настоящие душевнобольные, либо просто суеверные люди, приурочивающие свою старую болезнь к порче; типичных же проявлений кликушных припадков у мужчин почти не бывает», — писал врач.
В деревнях одержимость объясняли особой «женской природой». Считалось, что женщина ближе к миру потустороннего и потому легче становится «жилищем» для нечисти. Суеверия доходили даже до одежды: говорили, что юбка без нижнего белья открывает путь для порчи, а мужские штаны, наоборот, защищают.
Государство считало кликуш обманщицами — согласно Уложению о наказаниях 1845 года, за припадки грозило тюремное заключение сроком до года. Психиатр Николай Краинский замечал: у кликуш никогда не бывает прикусывания языка или непроизвольного мочеиспускания, их движения во время припадка остаются координированными и рассчитанными. Они могли биться «не щадя себя» и «обо что попало», но сознательно выбирали место падения и обращали внимание на окружающих. Во время припадка они различали людей и выделяли «колдунов», а остальным не причиняли вреда. Главное, отмечал Краинский, — женщины оговаривали только тех, против кого были негативно настроены, сохраняя контроль даже в исступлении.
Несмотря на жесткие меры, к концу XIX века кликушество превратилось в настоящую «эпидемию». «Кликуш в России следует считать многими тысячами, если не десятками тысяч», — писал Краинский. Чтобы разобраться в причинах, в 1899 году он отправился в деревню Ащепково, где случилась ссора между кликушей Василисой Алексеевой и Сиклитиньей Бабаевой.
Одержимая, зато свободная
Как выяснил Николай Краинский, женщины притворялись одержимыми не от скуки или каприза. Чаще всего это было следствием тяжелой жизни в патриархальных деревнях: постоянный труд в поле и дома, контроль со стороны мужа, ограниченные возможности для самовыражения. Припадки позволяли крестьянкам хотя бы на время выйти за рамки социальных и гендерных ограничений, привлечь внимание к себе и получить передышку в ежедневной борьбе за выживание.
«Жизнь деревенской русской женщины далеко не красна. Тяжелая работа, частые роды и кормление, частые неурядицы в семье, традиционная неприязнь со свекрами, вот те обычные условия, которые не очень красят ее жизнь. Вот эта предрасполагающая обстановка, глубокая религиозность и суеверная боязнь порчи дают самую благоприятную почву для развития кликушества. Если принять во внимание, что никто не разубеждает их в этом убеждении [что одержимость существует], а духовенство даже поддерживает его, то понятным станет, что с кликушеством не так то легко бороться», — писал психиатр.
Подобным образом о кликушах пишет Лев Толстой в повести «Крейцерова соната». Их поведение он называет «истерическими припадками», к которым приводит сексуализированное насилие в семье, побои и плохое отношение мужа к жене. «Именно то, что женщина, наперекор своей природе, должна быть одновременно и беременной, и кормилицей, и любовницей, должна быть тем, до чего не спускается ни одно животное. И сил не может хватить. И оттого в нашем быту истерики, нервы, а в народе — кликуши. Вы заметьте, у девушек, у чистых, нет кликушества, только у баб, и у баб, живущих с мужьями (считалось, что стать одержимыми могут только замужние женщины, однако психиатр Краинский описывал кликуш, которым было 12 лет. — Forbes Woman). Так у нас. Точно так же и в Европе. Все больницы полны истеричных женщин, нарушающих закон природы. Но ведь кликуши и пациентки Шарко (знаменитого французского невролога Жана-Мартена Шарко. — Forbes Woman) — это совсем увечные, а полукалек женщин полон мир», — рассуждал писатель.
По словам историка Кристин Воробец, для многих деревенских женщин кликушество становилось способом сбросить часть домашней нагрузки — особенно это касалось тех, чьи мужья уезжали на сезонную работу. Этнограф Сергей Максимов в конце XIX века в книге «Кликуши. Нечистая, неведомая и крестная сила» рассказывал: «От тяжелого труда их освобождают и дают поблажку даже в страдную пору (время сбора хлеба. — Forbes Woman), при скоплении утомительных работ: они обыкновенно редко жнут, а в иных местах и не молотят. Когда, после удачных опытов домашнего врачевания, больная совершенно успокоится, и семейные убедятся в том, что злой дух вышел из ее тела, ей целую неделю не дают работать, кормят, по возможности, лучшею едою, стараются не сердить, чтобы не дать ей возможности выругаться «черным словом» и не начать, таким образом, снова кликушничать».
Как отмечает Марков, популярность кликушества в удаленных деревнях поддерживалась еще и слепой верой в дар прорицания. Притворные кликуши принимали на себя образ медиумов и иногда использовали это с явной целью — заработать внимание или власть. Одержимых женщин считали провидицами: к ним приходили, чтобы погадать или получить ответ на вопрос. Так они получали незначимую, но все же власть над жизнью деревни — могли указать время посева или сбора урожая.
Помимо криков и припадков, признаком «одержимости» могла быть и икота, которая, согласно поверьям, попадала в женщину в виде мушки и росла в ее теле. Антрополог Ольга Христофорова в книге «Одержимость в русской деревне» пишет, что, хотя икота считалась недугом, «бес внутри женщин» помогал им стать центром внимания. Как и кликуши, икотницы считались прорицательницами — они гадали для односельчан и получали за это еду или водку.
Иногда одержимость превращалась в инструмент мести: кликуша могла назвать имя «колдуна» или «ведьмы», тогда деревенская община обращалась против названного человека. «Жительница Невьянского завода Заплатина превратилась в кликушу, когда, заметив «в приготовлении пищи неопрятность», сделала нанятой на время покоса стряпке Медведевой «за то выговор»… Елена Веснина из селения Нижнего Уткинской слободы пострадала [стала кликушей] по причине «существующей с давнего времени вражды» к своей золовке Марии Лямтиной», — приводит примеры историк Светлана Голикова.
Ко всему прочему, как указывает Ольга Христофорова, одержимость давала некоторым женщинам возможность выразить подавленные чувства и вести себя «по-мужски» — курить, пить алкоголь, ругаться и даже драться. Припадки становились способом выйти за социальные рамки, которые строго ограничивали женское поведение в деревне.
Больше не надо притворяться
До сих пор в деревнях Архангельской области иногда встречаются женщины, убежденные в своей одержимости «икотой». В 2024 году писательница Полина Максимова, выросшая на Пинеге, вспоминала, как в детстве видела женщин, которые «говорили двумя разными голосами — икоты и своим собственным», а одна из местных жительниц призналась ей, что «держала икоту собственными руками».
С развитием психиатрии кликушество и другие проявления «одержимости» стали относить к разным психическим расстройствам. К середине XX века упоминания о кликушах сошли на нет, а «икота», как показывают документы 1970-х годов, которые приводит в своей книге Ольга Христофорова, успешно лечились психиатрами. При этом, хотя вера в «одержимость» ослабевает, она не исчезает полностью, отчасти из-за стигматизации психиатрии.
По мере того как женщины получили больше контроля над своей жизнью, одержимость перестала быть исключительно «женской болезнью». Сегодня это скорее социальная проблема: за помощью к «специалистам», обещающим избавление от одержимости, обращаются люди разного пола, возраста, профессий и достатка. Иногда это люди с психическими заболеваниями, которые ищут у экзорцистов и священников хотя бы какую-то поддержку в безвыходной ситуации.
Любопытно при этом, что о ментальном здоровье женщины в России заботятся тщательнее (данные Страхового Дома ВСК), чаще обращаясь к психологам, а вот среди пациентов психиатров их меньшинство.