Вдовий дом, богадельня и приют для малолетних преступников: кому и как помогали московские меценаты прошлого
Народная столовая на Новой Басманной, 9, дом Фрола Ермакова
Раннее утро, но парадные двери дома под номером 9 на Басманной улице широко распахнуты. В дом вереницей заходят женщины в черном и поднимаются на второй этаж по широкой лестнице, украшенной ковром и пальмами. Хозяин в парадном мундире Ведомства учреждений императрицы Марии с улыбкой кланяется гостьям, вкладывая в руку серебряный рубль, и приглашает в зал с пасхальными угощениями.
Так начинался ежегодный Пасхальный бал в доме купца-мануфактурщика Фрола Ермакова после праздничной утренней службы. Гостьи бала — монахини-«сборщицы», приезжавшие в Москву за пожертвованиями для своих монастырей. Для них во флигеле купец устроил пансион с питанием. Во время сборных сессий там останавливалось по 200 монахинь.
На первом этаже главного дома Ермаков организовал «народную столовую», где ежедневно за стол усаживалось более 500 человек.
Фрол Ермаков принадлежал к золотой когорте московских купцов, которые в конце ХIX — начале ХХ века отдавали колоссальные суммы денег на благотворительность. Историк Галина Ульянова подсчитала: в период с 1866 по 1914 год промышленники и предприниматели Первопрестольной пожертвовали более 39 млн рублей на благотворительность разного рода.
Купеческая благотворительность возникла в Москве как реакция на острую социальную ситуацию. Вскоре после отмены крепостного права в 1861 году в городе случился коллапс. Сотни тысяч крестьян в поисках лучшей жизни пришли в Москву. Государство не справлялось с массовой люмпенизацией города. Выручали купцы. Многие из них были старообрядцами, свою благотворительную деятельность представляли как «своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою на выполнение какого-то свыше назначенного долга», пишет Павел Бурышкин в книге «Москва купеческая».
В конце XIX — начале XX века разбогатевшие купцы располагали значительными средствами, а благотворительность, поощряемая государством, давала им возможность подняться по социальной лестнице. Фрол Ермаков недаром надевал по случаю своих балов парадный мундир государственного Ведомства императрицы Марии. Три богадельни, им основанные и носившие его имя, — Мариинское отделение на 480 человек, Александровское, или Сокольническое, на 500 человек и Мясницкое на 2000 человек — действовали под патронажем Ведомства императрицы Марии. Такой статус не только давал благотворительному заведению гарантию стабильности, но и двигал вверх основателя богаделен. Ермаков был пожалован чином действительного статского советника и стал дворянином. В конце концов он оставил прибыльное дело производства ситца, получившего в народе название «ермак», и, после того как умерли его первая жена, два сына и отец, целиком посвятил себя филантропии.
Дом Ермакова, не раз перестроенный, стоит по адресу Новая Басманная, 9. Это типичный пример здания благотворителя-
рационалиста. Изначально в XVIII веке это был роскошный дворец с портиком и большим балконом в стиле классицизма. В списке бывших владельцев дворца немало знатных фамилий, а среди авторов многочисленных реконструкций множество звездных имен архитекторов, включая Матвея Казакова.
Во второй половине XIX века дворец купил Фрол Ермаков. Он убрал все дворянские «архитектурные штучки», превратив здание в большой дом. Ермаков полагал, что назначение жилища сугубо практическое — давать кров, приют и пищу. Но не только и не столько семье Ермаковых. Дом приобрел широкую известность среди московских «голубков», как называли тогда нищих. Еженедельно к парадному входу слеталось до пяти тысяч человек. Там они собирали «крупу», мелкие серебряные монеты, которые раздавал хозяин. Сейчас в особняк на Новой Басманной по утрам слетаются другие птички: в здании расположен Российский государственный университет инновационных технологий и предпринимательства.
Вдовий дом на Софийской набережной, 26/1
Совсем по-другому выглядит Вдовий дом имени братьев-миллионеров Александра и Василия Бахрушиных на Софийской набережной. Бахрушиных называли профессиональными благотворителями не только из-за огромных сумм пожертвований, но и из-за делового подхода. Они вникали во все детали своих проектов, сами выбирали архитекторов, нанимали строителей и следили за процессом строительства.
Огромный дом на Софийской набережной проектировал «домашний» архитектор Бахрушиных Карл Гиппиус, известный своими работами в стиле эклектики и модерна. Нетрудно представить чувства 2000 жильцов, большинство которых составляли обедневшие вдовы с отпрысками, когда они впервые переступали порог каменного чудо-муравейника. Все 456 квартир на центральной набережной с видом на Кремль имели самые передовые для начала XX века удобства, включая паровое отопление и электрическое освещение. Также там были лазарет с медперсоналом, два детских сада, школа, ремесленное училище для мальчиков и швейная мастерская для обучения девочек. Проблем с обучением обитавших в доме 1300 детей не возникало. Читальные залы и библиотека, баня и спортзал, а еще бесплатная столовая для курсисток — вот неполный список бесплатных услуг в доме на Софийской набережной.
Комплекс из трех зданий и домовой церкви обошелся Бахрушиным более чем в миллион рублей. Основное здание (сейчас здесь офис «Роснефти») до сих пор привлекает внимание своим внушительным видом, а в начале ХХ века оно произвело сенсацию. Открывшийся в 1902 году Вдовий дом пресса назвала «крупнейшим и единственным в своем роде учреждением во всей России». Отличная реклама для благотворителя!
Бахрушинский Вдовий дом на набережной был лишь одним из 11 040 благотворительных учреждений Российской империи. В Москве их было 628: сиропитательные дома, богадельни, приюты, вдовьи дома, ночлежки, бесплатные народные столовые и читальни, дома трудолюбия. Только на деньги Бахрушинской династии, помимо Вдовьего дома, строились и содержались храмы в Москве и их родном Зарайске, были построены и полностью финансировались бесплатная лечебница на 200 мест для неизлечимых больных и городской сиротский приют.
Вдовий дом на Баррикадной улице, 2/1, стр. 1
Особняк с римским дорическим ордером на Кудринской площади занимает целый квартал. Своими строгими очертаниями здание напоминает учреждение военного ведомства. До революции особняк занимали вдовы военных.
Вдовий дом относился к Ведомству учреждений императрицы Марии, одному из двух государственных учреждений, курировавших вопросы благотворительности с конца XVIII века. Другое ведомство носило название Императорского человеколюбивого общества.
До XVIII века под благотворительностью понимали милостыню, размер которой определяла сила религиозного чувства. Оказание помощи сирым и убогим традиционно было делом церкви и монастырей, при которых существовали богадельни. Первые ростки государственного регулирования благотворительности появились при Петре I. Была признана обязанность государства поддерживать незащищенные социальные слои населения, например отставных и получивших увечья солдат, а также незаконнорожденных.
В начале XIX века государство определилось с современным нам понятием благотворительности. Закон «О непринятии от порочных людей пожертвований и ненаграждении их за оные» определил основные критерии отбора благотворителей. При этом порок не исключался из средств финансирования. Ведомство императрицы Марии частично содержалось казной, и одним из источников дохода служила карточная монополия. Каждая колода карт облагалась налогом, который шел на благотворительные цели, в том числе и на кудринских вдов.
Из 600 пансионерок бесплатное проживание предоставлялось пятидесяти, двадцать находились на испытании, столько же имели категорию «сердобольных», то есть имеющих право ухода за больными. Остальные жилицы вносили небольшую плату, как, например, княжна Кулунчакова, мать будущего писателя Александра Куприна. «Не подумайте, что это какая-нибудь богадельня или приют для нищих старух», — говорил он впоследствии.
Вдовы в течение многих лет с комфортом проживали в просторных помещениях особняка в стиле «послепожарного» ампира. Здание еще до войны с Наполеоном предполагалось отдать вдовам, но 1812 год внес свои жесткие коррективы. В огромном особняке расположился госпиталь, куда привозили раненых в Бородинском сражении. После войны особняк восстанавливали отец и сын Жилярди.
С 1930-х годов в здании располагается Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования, прежде она называлась Институтом усовершенствования врачей.
Клиника ушных болезней Юлии Базановой на улице Россолимо, 15/13
На частные пожертвования были созданы многочисленные больницы и клиники, многие из которых по-прежнему работают по своему прямому назначению. Например, Клиника ушных, носовых и горловых болезней (сейчас часть Московской медицинской академии имени И. М. Сеченова на улице Россолимо, 15/13) построена и оснащена на деньги вдовы купца из Иркутска Юлии Базановой и в начале ХХ века считалась лучшей в Европе. Сумма пожертвования составляла миллион рублей.
Из пяти представленных ей на рассмотрение проектов Юлия Базанова выбрала самый дорогой, в котором отводилось место и клиническому обучению студентов, и лаборатории для научных исследований, и небольшой больнице на 25 коек. Консультантом, а затем и директором клиники стал Станислав фон Штейн, известный лор-специалист. Стройку доверили зодчему Льву Коромальди. Двухэтажное каменное здание поражало прежде всего продуманной планировкой помещений, где были оборудованы редкие по тем временам кабинеты сравнительной и патологической анатомии. А кабинет акустики и вовсе не имел аналогов в мире.
Открытие клиники состоялось в 1896 году в присутствии членов правительства. В холле установили мраморный бюст с табличкой: «Юлии Ивановне Базановой в знак глубочайшей признательности». В 1990-е годы табличку от бюста нашли на больничной свалке.
Больница Ивана Медведникова на Ленинском проспекте, 27
Больница на Ленинском проспекте, 27, в наши дни известная как Центральная клиническая больница святителя Алексия, митрополита Московского, строилась на деньги купца Ивана Медведникова. Он сколотил огромное состояние на торговле чаем с Китаем и золотом и мехами с Аляской.
Вдова Медведникова Александра завещала на больницу миллион рублей. Исполняя ее волю, архитектор Соловьев выполнил три малоэтажных корпуса и примыкающие к ним храмы в неорусском стиле, а фасадам придал черты псковских храмов и знаменитых Поганкиных палат. Внутренняя отделка стилизована под XVII век — архитектор, будучи известным реставратором, принимал участие в реставрации храма Василия Блаженного. Илья Печенкин, заведующий кафедрой истории русского искусства РГГУ, считает, что Соловьеву удалось воплотить образ «древнерусского городка».
Медведниковская больница, предназначенная «для неизлечимых больных христианского вероисповедания, без различия званий, пола и возраста», претендовала на звание лучшей московской больницы. Одним из условий завещания Александры Медведниковой было: «Здания… должны быть возведены из нового строительного материала лучшего качества».
В стилизованных под сказочные хоромы корпусах были оборудованы водопровод и канализация, электрическое освещение, вентиляция и пароводяная система отопления. Соловьев не пожалел квадратных метров для больничных палат с потолками высотой 3,9 м. Четыре одноместные палаты, например, имели по 12 кв. м, и две двухместные — по 17 кв. м. Принимая во внимание тот факт, что большинство пациентов до болезни проживали в так называемых коечно-каморочных квартирах и спали на одиночных или «половинчатых» (то есть посменных) койках, нетрудно предположить, что пребывание в больнице могло ими рассматриваться как промежуточный пункт на пути в рай.
Доходные дома на улице Гиляровского, 57 и 65
Только одно благотворительное заведение Гаврилы Солодовникова осталось без государственной награды. Зато добрым словом купца поминали более 1200 холостяков и 183 семейные пары, проживавшие в доходных домах на 2-й Мещанской (теперь улица Гиляровского, 57 и 65; в доме 65 расположен ВНИИалмаз). Два пятиэтажных здания, названные «Свободный гражданин» и «Красный ромб», были построены городской управой в 1909 году на деньги Солодовникова после его смерти. Он завещал часть своего огромного состояния на «строительство домов дешевых квартир для бедных людей, одиноких и семейных».
Архитекторы Мариан Перетяткович и Иван Рерберг создали проекты в стиле модерн с элементами неоготики. Облицованные красным кирпичом здания с нарядной белой отделкой деталями фасада напоминают готический замок. Узкие окна, навесные бойницы-машикули, декоративные башенки и остроугольные щипцы и витражные окна отсылают к рыцарским временам. В начале ХХ века меблированные комнаты и квартиры располагались по одну сторону коридора. В соответствии с коммунальным принципом каждый этаж имел дамские и мужские умывальные комнаты с горячей и холодной водой, кухню с русской печью и холодные кладовые на каждого проживающего. При домах имелись бани и прачечные. Кроме того, семейные пары из «Красного ромба» могли пользоваться детскими яслями, амбулаторией с аптекой и шестью большими залами для детских игр на нижнем этаже. Жильцы вначале с опаской относились к электрическим лифтам. Арендная плата в доме для холостяков составляла 5 рублей в месяц, а для семейных — 10 рублей. Дневная зарплата рабочего в то время составляла 1 рубль 48 копеек.
Клинический городок на Большой Пироговской улице
«Не себе, а Родине» — лозунг на гербе новоиспеченного дворянина, железнодорожного магната и щедрого благотворителя Петра Губонина отражает трансформацию купеческого сознания в XIX веке. Если в его первой половине многие купцы руководствовались принципом «нищий богатым живет, а богатый нищего молитвой спасается», то к концу века благотворители начинают ощущать потребность жертвовать во благо общества. На первый план выходит поддержка народного образования и здравоохранения.
«Дорогой жизни» называли выросший за 10 лет клинический городок на Девичьем поле, образец коллективной благотворительности. Среди жертвователей Гаврила Солдатенков, Юлия Базанова, Варвара Морозова. По соседству с Большой Пироговской улицей выстроился целый ряд именных клиник, основанных на деньги благотворителей, — Морозовские, Хлудовская, Шелапутинская, Базановская. К проекту приложили свои силы архитекторы Михаил Никифоров и Роман Клейн. Вдохновленный идеями общественного блага, Клейн отказался от вознаграждения за работу. Большинство зданий принадлежит университетскому архитектору Константину Быковскому. В своих проектах Быковский учитывал специфику каждого медицинского учреждения и одновременно старался подчинить весь ансамбль единому архитектурному замыслу. Главные фасады по одной стороне Большой Пироговской улицы выдержаны в классицистическом направлении эклектики с использованием симметричных ордерных элементов, характерных для классицизма, и асимметричной и функциональной композиции.
Театральный зал купца на Большой Дмитровке, 6 и Клиника кожных болезней на Большой Пироговской, 4, стр 1 Гаврилы Солодовникова
«Вот умру, тогда узнаете, кто таков был Гаврила Гаврилович», — говорил оптовый торговец Солодовников в моменты душевной печали. Он оказался прав. Москва ахнула после его смерти: 20 млн из своего 22-миллионного состояния Солодовников отдал на разнообразную благотворительность, став одним из самых щедрых филантропов своего времени.
Скупой и в отношении себя (говорили, что свои халаты он занашивал до дыр), и в отношении других (его прозвище Храпоидол), Солодовников не скупился на щедрые дары во имя общего блага. На 200 000 солодовниковских рублей вымостили мрамором лестницу Московской консерватории. В театральном зале на Большой Дмитровке, построенном на деньги мецената, сейчас находится Театр оперетты.
Благодаря Солодовникову в Москве появилась отлично оснащенная Клиника кожных и венерических болезней, которая по-прежнему открыта по адресу Большая Пироговская улица, 4, стр. 1.
При этом у расчетливого купца была своя корысть, правда, не материальная. За вклад в строительство Московской консерватории его наградили орденом. Профинансировать строительство клиники упиравшегося Солодовникова настоятельно просила Городская управа, но зато и наградила его достойно — купец стал дворянином.
К концу XIX века в России существовало 27 наград для поощрения благотворительной деятельности: 15 орденов и 12 чинов, которые открывали доступ в ранее недоступные для купцов сферы. Что благотворно сказывалось и на предпринимательской деятельности.
Дом призрения в Сыромятническом проезде, 4–8
Смерть единственного сына перевернула жизнь купца Герасима Хлудова. Хлудов был скуп и жесток с рабочими на своих текстильных фабриках, а после смерти сына отписал в завещании 500 000 рублей на открытие и содержание богоугодного заведения.
Дом призрения для бедных имени Хлудова строился с размахом. В конце 1880-х годов на берегу Яузы вырос целый благотворительный городок: богадельня, несколько палат для неизлечимо больных, богато украшенная домовая церковь. Позже к ним добавились ремесленная школа и корпус бесплатных квартир. Заказ отдали одному из самых дорогих и модных зодчих Борису Фрейденбергу. Полуколонны и башенки, украшающие высокий фронтон богадельни, делали здание лаконичным по форме, но визуально выразительным. Перед Первой мировой войной в квартирах проживало 570 вдов с детьми, а в приюте содержалось более 100 сирот. В 1917 году в здании расположился райком партии большевиков, затем его сменил районный загс, а в 1960-е — фабрика щетинно-щеточных изделий. Сейчас корпуса бывшей богадельни, включая церковь (Сыромятнический проезд, 4–8), занимают офисы.
Психиатрическая больница на Загородном шоссе
Еще одним примером коллективной благотворительности служит Алексеевская психиатрическая больница на Загородном шоссе, в народе более известная как Канатчикова дача, или Кащенко в советские времена. Открытое в 1894 году заведение представляло собой передовой образец больничного комплекса для душевнобольных.
На строительство сбросились 86 человек. Сумма пожертвований составила более 1,5 млн рублей. Среди благотворителей имена Морозовых, Баевых, Абрикосова, Солдатенкова, Ермакова, братьев Третьяковых. Имени купца Канатчикова среди них нет. И тем не менее просторечное название приписывает ему авторство проекта. Объясняется это просто: участок земли под больницу был выкуплен у Козьмы Канатчикова.
Инициатива сооружения психиатрической больницы принадлежит городскому голове Николаю Алексееву, двоюродному брату основателя МХТ Константина Станиславского (Алексеева). Прогрессивный городской деятель, отдававший свое жалованье на нужды города, обратился к москвичам, описав ситуацию: «В Москве нет большей нужды, как устройство помещений для душевнобольных».
В основе проекта лежал прогрессивный принцип «нестеснения», который проповедовал психиатр Виктор Буцке, первый главный врач больницы. Принцип подразумевал свободное передвижение больных по территории, на окнах отсутствовали решетки (в палатах для буйных окна установили из закаленного корабельного стекла), не было смирительных рубашек.
Первоначальный комплекс больницы состоял из нескольких небольших двухэтажных корпусов-павильонов. Две половины больницы, мужская и женская, располагались симметрично относительно центрального корпуса с церковью. На каждой половине было разбито несколько садиков для прогулок. В 1905 году в больничном комплексе появился новый корпус с лечебными мастерскими и развлечениями по проекту Александра Мейснера. Его соорудили на средства вдовы Николая Алексеева, к тому времени по иронии судьбы убитого психопатом.
Приют для малолетних преступников на Смоленском бульваре, 30
Николай Рукавишников происходил из известной династии уральских золотопромышленников, жертвовавших немалые суммы на благотворительность. В числе опекаемых семьей заведений было дворянское Общество трудолюбия, располагавшееся в усадьбе на Смоленской-Сенной площади (сейчас Смоленский бульвар, 30). Три брата Рукавишниковы, в том числе и Николай, были его попечителями.
Николай учился в Горном институте, и отец надеялся со временем передать ему дело. Но сын увлекся модной идеей перевоспитания малолетних преступников. В 24 года Рукавишников-младший, к немалому огорчению своей семьи, стал во главе приюта.
Молодой директор выкупил у Общества трудолюбия особняк на Смоленской и основал там образцовое заведение, которое несколько лет спустя указом императора Александра II получило его имя.
Судьба дворянского особняка на Смоленской характерна для второй половины XIX века. Дворянство беднело, и многие семьи продавали свои городские имения, не имея средств на их содержание. Покупателями часто становились разбогатевшие купцы и предприниматели. Они перестраивали особняки под доходные дома, а то и вовсе сносили.
Дом на Смоленской-Сенной, типичный образец городской усадьбы, в конце XVIII века приобрел классические черты, как полагают, благодаря работе Матвея Казакова. Центр фасада был украшен портиком с четырьмя парами коринфских колонн.
Главное здание отдалялось от красной линии улицы, уступая место двум флигелям по обеим сторонам. Именно в таком виде его приобрел в 1864 году Николай Рукавишников. Внешний вид главного здания остался прежним, но внутренние помещения приспособили для нужд приюта: бальный зал стал актовым, большие парадные комнаты переделали под учебные классы и спальные комнаты.
Николай Рукавишников взял на попечение 30 мальчиков разного возраста. Это были не малолетние «рецидивисты», а впервые нарушившие закон подростки от 14 до 18 лет. Рукавишников не только дал им кров и приют, но организовал хорошо продуманное обучение в специально открытой при приюте гимназии. Профессиональные же навыки прививались воспитанникам в учебных мастерских. Успех рукавишниковского педагогического опыта подтверждает статистика. Более 95 процентов воспитанников приюта не возвратились в преступную среду.
Один из зарубежных посетителей приюта назвал молодого энтузиаста «святым человеком». Судьба отвела Николаю Рукавишникову только 29 лет жизни. Он умер, простудившись на прогулке с воспитанниками. Дело Николая продолжил его брат Константин. Он расширил приют, чтобы тот мог принимать на воспитание уже 150 подростков. В конце 1880-х годов усадьбу перестроили по проекту архитектора Александра Обера. Приют обзавелся собственной домовой церковью Николая Чудотворца, а затем еще одним корпусом. В 1920 году воспитанникам приюта указали на дверь, а их место заняли советские граждане.