«Миссис Харрис едет в Париж»: винтажная комедия о приключениях лондонской уборщицы

Все началось несколько лет назад, когда, убирая в доме леди Дант, миссис Харрис открыла гардероб, чтобы навести в нем порядок, и перед нею предстали два платья. Одно было осколком рая из шелка цвета слоновой кости и кремового, с кружевами прозрачного шифона; второе — застывшим взрывом, созданным из гладкого алого шелка и того же цвета тафты, и его украшали пышные алые банты и не менее пышный красный искусственный цветок. Миссис Харрис стояла как громом пораженная — никогда в жизни не приходилось ей видеть что-либо столь совершенно прекрасное.

Какой бы бесцветной и унылой ни могла бы показаться ее жизнь, мисс Харрис всегда стреми- лась к прекрасному, к ярким краскам и красивым формам. Эта тяга к красоте нашла свое выражение в любви к цветам. У миссис Харрис были, как говорит поговорка, «зеленые пальцы», и природный дар, соединяясь с умением, позволял ее любимцам благоденствовать там, где у всякого другого они бы просто не выжили.

За окнами ее полуподвальной квартирки размещались два ящика с геранью — любимыми ее цветами; а в комнате и на кухне повсюду, где находилось место, стояли горшочки все с той же геранью, мужественно цветущей в этих условиях; иногда, впрочем, это была не герань, а гиацинт или тюльпан, купленные на заработанный тяжелым трудом шиллинг.

Кроме того, не так уж редко кто-нибудь из клиентов отдавал ей слегка подвядшие цветы из букетов; тогда миссис Харрис приносила их к себе и любовно выхаживала. Наконец, изредка — обычно весной — она позволяла себе купить немножко анютиных глазок, подснежников или анемонов. И пока у нее были в доме цветы, миссис Харрис не видела оснований серьезно жаловаться на жизнь. Цветы были ее прибежищем в мрачной каменной пустыне, где ей приходилось жить. К ним стоило возвращаться вечером и просыпаться по утрам.

Но теперь она стояла перед дивными творениями, висящими в гардеробе леди Дант; это была совсем новая красота, красота рукотворная, созданная художником-мужчиной, но коварно нацеленная прямо в женское сердце. В один миг миссис Харрис пала жертвой этого художника — в этот самый миг родилось в глубине ее души желание обладать подобным платьем. Это было бессмысленно: где бы она могла носить его? В жизни миссис Харрис не было места таким вещам. Но то была чисто женская реакция. Она увидела платье — и захотела иметь его, захотела с невероятной силой. Что-то внутри нее сразу же с томлением потянулось к удивительному платью; так младенец в колыбели тянется к яркой игрушке. Но в этот миг миссис Харрис не знала еще, как сильно и глубоко ее желание. Она просто стояла, восхищенная и очарованная, перед открытым гардеробом, опираясь на швабру, — в мешковатом запачканном комбинезоне, туфлях словно прямо с ноги клоуна из мюзик-холла, со свисающими на уши мокрыми прядями, — классический портрет уборщицы.

Такой и застала ее, войдя в комнату, леди Дант.

— О! — воскликнула она. — Так вы заметили мои новые платья?

И, видя позу и выражение лица миссис Харрис, леди Дант добавила:

— Вам они нравятся? Я еще не решила, которое надену сегодня вечером.

Миссис Харрис едва слышала леди Дант — ее полностью захватили и покорили удивительные, почти живые создания, сотканные из шелка, тафты, шифона, поражающие воображение комбинациями оттенков, содержащие какие-то хитрые каркасы, благодаря которым даже на вешалке они стояли как бы сами по себе...

— У-у-у-уу... — выдохнула миссис Харрис. — Ну вот это да!.. Красиво-то как!.. И должно быть, стоят кучу денег...

Леди Дант, конечно, не могла устоять перед искушением поразить воображение миссис Харрис: в конце концов, не так-то просто поразить лондонскую уборщицу, ибо известно, что лондонские уборщицы — наименее впечатлительные представительницы вида homo sapiens. Леди Дант всегда немножко боялась миссис Харрис — а тут подвернулась такая возможность сравнять счет. Поэтому она засмеялась своим ломким смехом и ответила:

— Н-ну, признаться, да. Вот это платье — «Ивуар», то есть «Слоновая кость», — стоило триста пятьдесят фунтов, а это — большое красное, оно называется «Обаяние», — около четырехсот пятидесяти. Я, видите ли, всегда покупаю платья от Диора. Так можно быть уверенным, что не ошибешься в выборе.

— Че-етыреста пятьдесят монет!.. — эхом повторила за ней миссис Харрис. — Да откуда только берутся такие деньги?..

Нельзя сказать, чтобы миссис Харрис была вовсе незнакома с парижскими модами, наоборот — она была постоянной и усердной читательницей старых журналов мод, которые иногда дарили ей клиенты, и слышала, конечно, такие имена, как Фат, Шанель, Баленсиага, Карпантье, Ланвен и Диор, — и последнее из этих имен зазвенело теперь, точно колокол, в ее жаждущей красоты душе.

Ведь одно дело — видеть платья на фотографиях, перелистывая глянцевые страницы журналов «Вог» или «Эль»: на снимках — неважно, цветных или черно-белых, — это были просто платья. Красивые — да, но платья настолько же вне ее мира и ее досягаемости, что и, скажем, луна или звезды. И совсем иное дело — увидеть такое платье въяве, насладиться каждым совершенным стежком, потрогать ткань, обонять аромат, восхититься — и почувствовать вдруг, что тебя снедает огонь страстного желания обладать этим платьем.

Правда, сама миссис Харрис не успела еще осознать, что в ее ответе леди Дант уже прозвучала решимость обладать чудесным платьем. На самом-то деле, ее слова «откуда только берутся такие деньги» следовало понимать как «откуда я возьму такие деньги?..». Ответа на этот вопрос, конечно же, не было. Вернее, был, но один. Такие деньги можно надеяться выиграть. Но подобный выигрыш был опять-таки столь же недостижим, что и луна...

Леди Дант была до крайности довольна впечатлением, какое, казалось, ей удалось произвести на миссис Харрис. Она даже сняла по очереди оба платья с вешалки и приложила к себе — показать, как примерно должны выглядеть создания Диора на своей хозяйке. Более того, она разрешила уборщице пощупать материал (ибо работящие руки миссис Харрис были безупречно чисты от воды, мыла, порошков и паст) — и маленькая лондонская уборщица коснулась платьев так благоговейно, как если бы это был сам Святой Грааль.

Откуда было знать леди Дант, что в этот самый миг миссис Харрис осознала наконец, что превыше всего на земле и на небе она мечтает обладать платьем от Диора — чтобы такое же чудо висело в ее собственном шкафу. Исподволь улыбаясь, довольная собой леди Дант закрыла гардероб, но она не могла, конечно же, помешать миссис Харрис видеть в своем воображении то, что предстало только перед ней: красота, совершенство, абсолютная вершина искусства украшения, какого только может пожелать женщина. А миссис Харрис была женщиной ничуть не меньше, чем леди Дант или любая другая из дочерей Евы. И она хотела, хотела, хотела такое платье из самого дорогого магазина в мире — Дома мсье Диора в Париже.