Как Крымская война повлияла на дальнейшее развитие Турции и изменила облик Стамбула
В азиатский Стамбул ведут разные дороги. Если вы едете на машине, то вам предстоит прокатиться по двум мостам, перекинутым через Босфор; третий мост строится. Можно сесть на метро (Мармарай) там, где раньше была конечная точка маршрута «Восточного экспресса», — об этом мы еще поговорим. Кроме того, между берегами Босфора курсируют паромы, на них вы за полчаса под крики чаек доберетесь до азиатской части Стамбула.
Наш пункт назначения — первая остановка после подводного тоннеля: мы в Ускюдаре — густонаселенном районе, который раньше назывался Скутари и хранит память о Крымской войне; о ней теперь редко заходит речь, однако она не только сыграла большую роль в военной истории, но и повлияла на политико-религиозные отношения между православным миром, христианством в целом и исламом. В Париже о ней напоминают мост Альма (неподалеку от которого была убита принцесса Диана) и широкий Севастопольский бульвар; кстати, в Турине есть Севастопольский проспект, а также улица Черная, названная в честь Черной реки, где в годы Крымской войны произошло сражение между пьемонтцами и русскими войсками, причем улица Черная есть и в Риме тоже. Какое отношение имеют Турин и Рим — по крайней мере, в части топонимов — к русско-турецкой войне, мы скоро поймем.
А теперь вернемся в Скутари. Здесь находится свыше ста мечетей, многие из которых были построены (по проектам знаменитого архитектора Мимара Синана) специально для женщин султанского гарема. Подальше от берега Босфора, между красивейшим фонтаном Ахмеда III и мечетью Шемси-паши высятся мечети, возведенные в память о матерях некоторых султанов.
Азиатская часть Стамбула представляет большой интерес с туристической точки зрения, однако наша цель здесь — не мечеть или другой исторический памятник, а маленький музей. Он расположен на территории казарм Селимие и посвящен англичанке, которой современники дали прозвище Дама с лампадой, — Флоренс Найтингейл. В исторической перспективе порт Скутари можно считать хранителем памяти, во-первых, о Крымской войне, и во-вторых, об этой английской леди.
Флоренс Найтингейл тоже вела борьбу, но не за права женщин, а за создание современной больницы. Пожалуй, рассказ об этой леди следует начать с рассуждения о причинах, подтолкнувших Россию и Турцию к войне, которая, хоть и была сравнительно короткой (она длилась двадцать шесть месяцев, с 4 октября 1853 года до 1 февраля 1856-го), оказалась крайне жестокой.
В 1846 году даты католической и православной Пасхи совпали. В Иерусалим стекались толпы паломников, стремившихся посетить Пещеру Рождества и места Страстей. По данным историков, 10 апреля того года, в Страстную Пятницу, в Иерусалим прибыли не менее двадцати тысяч верующих. Кому должна была выпасть честь украсить алтарь к празднику? Католики полагали, что это их право, но, прибыв в храм, они обнаружили, что православные греки их опередили. Вспыхнула ссора, которая вскоре переросла в драку, так что даже церковное убранство пошло в ход в качестве оружия. Подобные недоразумения уже случались в истории и еще случатся в последующие эпохи — они не редкость и в наши дни. Одним из поводов для стычек был вопрос, вправе ли католические священники иметь ключи от храма Рождества Христова в Вифлееме (хранителем которых считалось православное духовенство), чтобы беспрепятственно попадать в грот, где родился Иисус, — последнее, в сущности, являлось прерогативой католиков. Православные священники воздвигли стену, чтобы помешать своим соперникам попасть в Пещеру Рождества, и эта мера только ухудшила ситуацию и сильно обострила противоречия.
В 1846 году напряженная международная обстановка усугубилась битвой на церковных канделябрах и распятиях. Русская православная церковь хотела укрепить позиции своих прихожан в Святой земле (территория которой тогда входила в состав владений Османской империи), полагая, что эти места чуть ли не неотъемлемая часть русского духовного наследия. Концепция «Святой Руси» не предполагала четких географических границ, и, согласно ей, территория Руси совпадала с контурами православного мира греческой традиции — а мир этот начинался, разумеется, с Иерусалима.
Французы и англичане тоже отстаивали свои зоны влияния, движимые не столько религиозными соображениями, сколько вполне явными политическими мотивами: они видели упадок Османской империи и претендовали на лакомый кусок, который от нее останется. С точки зрения французских правящих кругов у Франции (которая издавна пользовалась привилегией «старшей дочери церкви») с Палестиной была особая связь, возникшая еще во времена крестовых походов, и это ставило Францию в выгодное положение. С точки зрения Наполеона III, который недавно взошел на императорский трон, унаследованный от славного дяди (Наполеон I (1769–1821), победа Франции в войне с османами могла дать стране возможность играть первую скрипку в концерте мировых держав.
Великобритания, как всегда, стремилась защитить собственные интересы на Ближнем Востоке от России и, главное, в Средиземноморье, за которым прочно закрепилась слава «английского озера».
Но главной осью напряжения оставалось противостояние России и Турции, между этими двумя странами часто возникали трения насчет границ и территорий. Если смотреть на их отношения через призму политики и религии, то на первом плане оказывалось стремление России, которое она считала своей духовной миссией, освободить от османского владычества десять миллионов православных (греков, болгар, албанцев, молдаван, валахов, сербов), живших на Ближнем Востоке и на Балканах. Представители духовенства, которые дрались в святых местах, где разворачивались Страсти Христовы, похоже, не отдавали себе отчета в том, проявлением каких сложных факторов стал их безудержный гнев; зато политики — в Европе, в Москве и в Константинополе — прекрасно понимали это. Предметом споров (одним из многих) между русскими и турками был Крымский полуостров, обозначавший условную границу между православным миром и мусульманским. В 1783 году Российская империя присоединила Крым, численность населения которого стремительно росла, к своим владениям: он стал первой территорией, перешедшей из рук турок к христианам. С середины XVII века уже владевшая Украиной Россия не скрывала своего интереса к Крыму: там находились стратегически важные порты, дававшие выход в Средиземное море, и, кроме того, Черное море не замерзало зимой.
По тем же причинам турки считали северное побережье Черного моря и Крым буферной зоной, которую необходимо сохранить, чтобы противостоять русской экспансии. В годы долгого правления Екатерины Великой (1762–1796) Российская империя вела успешные войны с Турцией и лелеяла надежду возродить православную Византийскую державу.
Екатерина объявила грекам, что Россия поддержит их национально-освободительное движение против османского владычества. Великая императрица предпочитала называть Крым по-гречески — Тавридой, связывая тем самым полуостров с византийской цивилизацией. Она дала своему внуку имя Константин в честь первого и последнего императоров Константинополя; по случаю его рождения (1779) она приказала чеканить монету с изображением базилики Святой Софии, купол которой венчал православный крест. Я привожу все эти факты не только для того, чтобы объяснить причины Крымской войны, которая иначе может показаться немотивированной, но и для того, чтобы показать подоплеку некоторых эпизодов современной истории: она коренится в далеком прошлом, в событиях, о которых теперь уже мало кто помнит. Борьба за Крым стала следствием не одних только политических интересов и раздела сфер влияния: российская императрица Екатерина II Алексеевна грезила об идеальной, необъятной православной вселенной и тот же идеал вторгался в ночные кошмары турецких султанов.
Войну начала Россия, оккупировав летом 1853 года Молдавию и Валахию. В Вене незамедлительно собрались европейские политики, чтобы попытаться разрешить ситуацию мирным путем, но это оказалось невозможно. В ноябре русский флот потопил несколько турецких кораблей. Франция и Великобритания ввели свои военные суда в Черное море — сегодня эти действия мы назвали бы превентивной мерой. В феврале 1854 года война была официально объявлена.
Силы противников оказались неравными с точки зрения как вооружения, так и оснастки флота. Так, турецкие корабли, равно как и значительная часть русских, были еще парусными, в то время как французы и англичане располагали фрегатами с паровыми двигателями — такие суда могли покрывать бóльшие расстояния и гораздо быстрее. Вооружение стран-участниц тоже было неравноценным. Солдаты союзных армий сражались оружием с нарезным стволом, а русские и турки — гладкоствольным оружием, которое уступало в точности и дальнобойности.
Несмотря на эти различия, Крымская война была жестокой и неслучайно считается первым «современным» столкновением — в том числе из-за огромного числа жертв среди мирного населения, пострадавшего прежде всего во время долгой осады Севастополя, которая обернулась настоящим санитарным бедствием. От болезней (губительных холеры и дизентерии), голода, холода, постоперационных инфекций погибло больше людей — как военных, так и гражданских, — чем в ходе собственно боевых действий.
Крымская кампания была «современной» также потому, что оставила после себя обширный фотоархив и всесторонне освещалась в прессе. Военным корреспондентам, которых посылали на фронт разные периодические издания Европы, позволяли проникать на передовую, и их репортажи, полные натуралистических, подчас ужасающих подробностей, быстро переданные по телеграфу, вызывали немедленный отклик в крупных городах Старого континента.
Война оказалась трудной из-за крымского климата, скверных санитарных условий и общего уровня развития затронутых ею территорий. Когда первые британские войска прибыли на Галлипольский полуостров, к узкому входу в Дарданеллы, сопровождавший их английский хирург не преминул заметить: «Из всех убогих мест, которых не коснулось благо цивилизации, Галлипольский полуостров — самое ничтожное. Он отстал в развитии по меньшей мере на три века по сравнению с любым другим местом, где вам, скорее всего, доводилось побывать». Однако именно недальновидность и спесь английских генералов стали причиной трагического исхода знаменитой «атаки легкой бригады», которая впоследствии вдохновила романистов, поэтов, кинорежиссеров.
Неудача атаки английской кавалерии на позиции русской армии во время Балаклавского сражения была следствием неразберихи при отдаче приказаний и недостойного соперничества среди британского командования. Перед нами пример легендарного слепого героизма. Не стану повторять здесь рассказ об этом безумном стратегическом решении, которое я осветил в своей написанной несколько лет назад книге «Секреты Лондона».
В противоположном лагере, то есть среди русских, драматизма тоже хватало. Вот что увидел хирург Николай Иванович Пирогов на подъезде к Севастополю: «Раненые, в том числе с ампутированными конечностями, по двое и по трое лежали на повозках под холодным дождем, стоная и дрожа. Люди и скот брели по колено в грязи; повсюду лежала мертвая скотина с разбухшими под дождем боками, на которых с треском лопалась шкура; слышались мольбы раненых и крики стервятников, стаями кружившихся над добычей, и вдалеке — грохот севастопольских пушек».Лев Толстой, офицером прибывший в осажденный Севастополь, участвовал в ряде сражений, а в марте 1855 года собрался покинуть боевые позиции. В тот период он написал среди прочего свой рассказ-репортаж «Севастополь в декабре месяце», где описывает русские тылы: «Теперь, ежели нервы ваши крепки, пройдите в дверь налево: в той комнате делают перевязки и операции. Вы увидите там докторов с окровавленными по локти руками и бледными угрюмыми физиономиями, занятых около койки, на которой, с открытыми глазами и говоря, как в бреду, бессмысленные, иногда простые и трогательные слова, лежит раненый под влиянием хлороформа. Доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом ампутаций. Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, — увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, в смерти». Великий писатель вспомнит о Севастополе десять лет спустя, когда будет писать «Войну и мир».
В середине XIX века противоборствующие армии, как правило, вступали в битву в таком построении: в центре — цепь пехотинцев, впереди которой располагалась артиллерия, а по обоим флангам — кавалерия. Этот порядок приводил к большим человеческим потерям. По подсчетам историков в сражении на реке Альме (сентябрь 1854 года), севернее Севастополя, погибли почти десять тысяч человек. День выдался пасмурным, до этого лили дожди, и все утопало в грязи, так что маневренность войск была сильно ограничена, а число погибших очень велико. Победа, добытая ценой большого кровопролития, стала торжеством Наполеона III: он сразу приказал построить еще один мост через Сену, чтобы запечатлеть триумф французской армии в далеком Крыму.
Помощь раненым, пострадавшим от огнестрельного и холодного оружия, представляла серьезную проблему. Несчастные, которых смерть не избавила от мучений, агонизировали часами, напрасно моля о помощи. Арсенал военных врачей был крайне скудным, им не хватало жгутов, пинцетов для извлечения пуль, ниток для наложения швов, хлороформа, дезинфицирующих средств. Раненых грузили на телеги и свозили в тыл, а там укладывали на голую землю, часто в грязь. Если ранения конечностей были тяжелыми, чаще всего хирурги прибегали к ампутациям, которые производили сами понимаете как и в каких условиях.
Как это ни парадоксально, больше всего солдат скончались вовсе не от боевых ран, но от болезней — подобно гражданскому населению, — прежде всего от тифа, дизентерии и холеры, которые сопровождались страшной диареей. По свидетельствам очевидцев, больницы окружал такой смрад, что он чувствовался издалека.
Русские отправляли своих раненых в Севастополь, англичане же перевозили на кораблях в Скутари — туда, куда мы прибыли в начале этой главы. Холера причиняет больным ужасные страдания. Помимо непрекращающейся диареи их мучают мышечные судороги и рвота со спазмами, которые нередко напоминают припадки эпилепсии, и людям в таком состоянии приходилось взбираться на борт корабля по отвесным веревочным или деревянным лестницам. Их укладывали прямо на палубе, где они лежали несколько дней кряду, накрытые тонкими одеялами, пропитанными кровью и испражнениями.
В Скутари султан отдал в распоряжение армии британского короля старую казарму — в ней устроили больницу, и именно здесь сегодня находится крошечный музей Флоренс Найтингейл.
Своим именем Флоренс обязана Флоренции, где она родилась 12 мая 1820 года. Ее родители были состоятельными англичанами, любителями неоклассического искусства. Вторую свою дочь, родившуюся в Неаполе, они назвали Партеноп. Очень быстро стало ясно, что Флоренс — необычная девочка. В феврале 1837 года, когда ей не исполнилось и семнадцати, она записала в своем дневнике: «Господь разговаривал со мной и повелел служить Ему». У Флоренс Найтингейл никогда не было связей с мужчинами, а ее биографы предполагают, что она, скорее всего, подавляла в себе лесбийские наклонности и умерла девственницей. Свои огромные душевные силы и человеколюбие Флоренс направила на помощь больным.
В первые десятилетия XIX века еще не существовало такой профессии, как медсестра. Женщины, которые заботились о больных, часто были просто ни на что больше не годны и вдобавок охочи до спиртного. Если молодым девушкам случалось прикоснуться к обнаженным частям тел пациентов, общественное мнение приравнивало их к проституткам. Юная Флоренс Найтингейл выбрала именно эту трудную, тернистую стезю. Проработав в немецкой больнице, Флоренс вернулась на родину и вскоре была назначена управляющей частным госпиталем в Лондоне — на этой должности она проявила свой исключительный организаторский талант. Когда стало ясно, что война в Крыму приняла серьезный оборот, Найтингейл отправляется на помощь раненым. Она прибыла в Скутари 4 ноября 1854 года, спустя десять дней после Балаклавского сражения и накануне битвы под Инкерманом. Она взяла с собой помощниц. Некоторые из них вдохновлялись идеей христианского служения и милосердия, большинство же — обещанным денежным вознаграждением и, возможно, духом приключений.
Санитарные условия в так называемой больнице оказались ужасающими: помещение, где лежали больные, кишело насекомыми, для новоприбывших не стелили свежие простыни даже после того, как с тех же коек уносили мертвецов, лекарств не хватало, а те, что имелись, были скверного качества, и с едой дело обстояло не лучше. Флоренс Найтингейл, которой тогда было чуть больше тридцати лет, могла бы прийти в отчаяние, увидев все это, — и мы бы поняли ее. Но нет. Ей был свойствен душевный жар, который сродни фанатизму и толкает охваченных им людей на поступки порой немыслимые. Эта сестра милосердия, прибывшая из Лондона, была не сострадательным ангелом, но женщиной с железной волей, способной на почти сверхчеловеческую самодисциплину. Она излучала спокойствие, проявляла участие к раненым, была заботлива и чутка, не слишком жалея при этом больных. Тихим и ровным голосом раздавала указания врачам и пациентам — настолько твердо и решительно, что те беспрекословно слушались.
Рассказывают, что, стоило только Флоренс Найтингейл приблизиться к операционному столу, как само ее присутствие внушало несчастному раненому, испытывавшему страшные боли, удивительную покорность своей доле, наделяло его терпением и мужеством. Казалось, Флоренс вообще не спала. Она хлопотала без передышки в стационаре и лишь иногда заходила к себе в каморку, чтобы ответить на письма и уладить бюрократические формальности; по просьбам раненых она даже брала на себя отправку их родственникам денежных сбережений. Ночью Флоренс с лампадой в руках обходила больницу (отсюда ее прозвище — Дама с лампадой), чтобы проверить, все ли в порядке. Спустя примерно полгода, к весне 1855-го, больница в Скутари изменилась до неузнаваемости: несравнимо улучшились санитарные условия, от прежнего беспорядка и неряшливости не осталось следа, стали удовлетворяться самые основные потребности пациентов, резко сократилась смертность.
Сегодня в музее Флоренс Найтингейл можно увидеть комнаты, где она жила и работала, а также некоторые из ее личных вещей — журналы учета и формуляры, письменные принадлежности, фотографии и, главное, легендарную лампаду. Замечу, что, если вы захотите побывать там, придется оформить предварительную заявку, поскольку вход на территорию казарм Селимие закрыт.
В июле 1856 года, через четыре месяца после заключения мира, Флоренс Найтингейл покидает Крым. У нее больное сердце и общий упадок сил, она часто теряет сознание, нервы расшатаны. Вернувшись на родину, она продолжит свое дело сестры милосердия, но так никогда и не поправит свое здоровье. В конце жизни британцы почитали ее как национальную святую; свои последние дни Флоренс Найтингейл была прикована к постели. Она умерла в возрасте девяноста лет (13 августа 1910 года) — тучная женщина, которая постоянно улыбалась и отвечала невпопад.
Но вернемся назад и попытаемся понять, почему сражение у Черной речки и осада Севастополя сохранились в памяти итальянцев благодаря названиям улиц и площадей. Как мы помним, к коалиции Англии, Франции и Турции, объединившихся против России, присоединилось также маленькое Сардинское королевство (Пьемонт): этот политический шаг был следствием проницательности графа ди Кавура.
Кавур ясно сознавал, что война положит конец союзу двух империй — Российской и Австро-Венгерской, а от последней напрямую зависело сохранение в Европе статуса-кво, который установился после Венского конгресса 1815 года. Этот перелом в отношениях России и Австро-Венгрии приведет к росту националистических настроений в Европе, в том числе в Италии. Вдобавок, если победу в Крымской войне одержит англо-франко-турецкая коалиция — а такой исход виделся наиболее вероятным, — Пьемонту тоже достанется лакомый кусок за столом мирных переговоров. Кавур, премьер-министр Виктора Эммануила II, распорядился отправить в Крым корпус из восемнадцати тысяч военных и трех с половиной тысяч лошадей под командованием генерала Алессандро Ла Марморы. В Вене, столице Австро-Венгерской империи, сразу разгадали политический расчет крошечного Сардинского королевства. Франция и Великобритания уверили высшее командование, а может быть, и сам императорский двор, что сардинское войско будет играть в войне второстепенную роль и примет участие в сражениях на положении подчиненных, причем его финансирование возьмут на себя британцы, что обеспечит послушание сардинцев. В этой политико-дипломатической схватке Кавур отказался от английского финансирования. Он заявил, что примет от британцев деньги только взаймы, с умеренной ставкой три процента.
Однако в полной мере граф ди Кавур проявил свой талант уже по окончании войны, за столом переговоров, ведь ради этого момента Королевство Сардинии и посылало в Крым свой корпус. Мирные переговоры состоялись в Париже в 1856 году, и среди победителей, помимо Лондона, Парижа и Константинополя, был Турин. Его представители оказались на равных с колоссами Европы (а следовательно, всего мира) благодаря искусной тактике Кавура, и две или три резолюции, выдвинутые Пьемонтом, были приняты. Впервые Италия отстаивала свои интересы перед лицом Европы. После этого между Сардинским королевством и Австро-Венгрией продолжались прения по поводу лишь одной территории.
Эти прения разрешились три года спустя, в ходе Второй войны за независимость Италии (апрель — июль 1859 года), когда Франция сражалась на стороне Пьемонта до тех пор, пока не было заключено Виллафранкское перемирие, по условиям которого Австро-Венгрия уступала Сардинии Ломбардию.
С этого момента ход событий ускорился — в том числе благодаря Гарибальди и его Тысяче, — и наконец в марте 1861 года родилось единое Королевство Италии. Утверждать, что подоплекой всех этих событий была Крымская вой-на, — значит явно преувеличивать. Тем не менее этот конфликт, несомненно, стал одной из предпосылок того, что произошло в последующие годы. В годы войны погибли около четырех с половиной тысяч пьемонтцев, и только три десятка из них пали в бою. Не считая троих, покончивших с собой, остальные стали жертвами болезней. Здесь, в Стамбуле, на латинском католическом кладбище в квартале Пангалты есть часовня, в центре которой расположен любопытный кенотаф пирамидальной формы в память о погибших на Крымской войне.
Гениальный — хотя и обернувшийся кровопролитием — военно-политический ход Кавура получил трагикомическое преломление в деятельности Бенито Муссолини. 18 октября 1943 года, через полтора месяца после заключения перемирия, в своем обращении к офицерам маршал Пьетро Бадольо объ-явил: «Второго июня [1940 года] Муссолини вызвал меня к себе и сказал, что десятого числа мы вступим в войну, и я возразил: «Да разве вам не известно, что нам не во что одеть солдат? Нет даже рубах, не говоря уже о мундирах». А Муссолини ответил: «Знаю, но мне лишь нужны несколько тысяч погибших, чтобы усесться за стол переговоров бок о бок с победителями». Если все было именно так, как рассказывает Бадольо, можно предположить, что дуче хотел подражать Кавуру, только вот он был не Кавуром, а Муссолини, и Вторая мировая война оказалась куда тяжелее и страшнее, чем незначительная, хотя и жестокая, Крымская война.
Для Османской империи, клонившейся к упадку, эта короткая война имела ряд важных негативных последствий. В 2015 году в Греции произошел так называемый долговой кризис — следствие жестких условий, на каких Европа предоставила ей финансовую ссуду. После Крымской кампании, потребовавшей значительных расходов, Турцию тоже охватил «долговой кризис». Османское правительство, подобно греческому в 2015 году, попыталось исправить ситуацию с помощью займов, взятых у иностранных го-сударств и банков. Однако почти все полученные деньги ушли не на погашение долгов, а на выплату процентов. Под давлением Европы был создан Имперский оттоманский банк, которым фактически управляли Лондон и Париж.
В 1881 году возникло Управление государственного долга, обладавшее полномочием брать средства из государственных налоговых поступлений, чтобы платить кредиторам. В совет администрации Управления входил среди прочих Бернардино Ногара, представитель Коммерческого банка Италии. Несмотря на все принятые меры, внешний долг Османской империи продолжал расти. Франция предложила кредит. Отношения между двумя государствами в какой-то момент улучшились, но лишь на короткое время. В 1914 году Турция допустила серьезный промах и ошиблась в расчетах, выступив в войне на стороне Германии. Исход войны пагубно отразился на Турции.