Эпидемия «проявленности»: как искренность превратилась в коммерческий продукт
Что такое проявленность и почему об этом все говорят
«Визуализируй свой успех утром, повтори аффирмации днем, закрепи все медитацией вечером», «держи в уме только положительные образы — и вселенная откроется тебе». Термин «проявленность» сегодня вездесущ: он активно используется в рекламных кампаниях, онлайн-курсах, мотивационных статьях, корпоративных тренингах и, конечно, в кабинетах психологов. Этот феномен не имеет твердой академической прописки в классической психологии, являясь, скорее, продуктом современной культуры, оформившимся в самостоятельный феномен на стыке психологии, медиа и социальных практик.
В популярной психологии и повседневном языке «проявленность» понимают как способность человека аутентично раскрыть свой внутренний мир, делая его видимым и различимым для других через открытость в общении, публичное признание и узнаваемость, что нередко связывается с конкурентоспособностью и зрелостью. Она воспринимается как отражение внутреннего «я» в социальных связях, творчестве и публичных выступлениях, хотя в социальных сетях ее смысл все больше смещается к самопредставлению и личному брендингу.
В России «проявленность» постепенно становится модным словом с конца 2010-х годов, появляясь в коучинге, лидерских программах, консалтинге и блогах. Начинает появляться этот термин и в материалах современных психологов: постепенно акцентируется идея о том, что социальный успех невозможен без публичной самопрезентации; самооценка и чувство собственной ценности формируются на основании того, насколько человек ощущает и демонстрирует свою «явленность» миру.
Так складывается своеобразная идея: быть проявленным — значит быть включенным в социальную ткань, взаимодействовать с другими не только на уровне функций и ролей, но и на уровне смыслов, ценностей, эмоций. Идея звучит заманчиво. Но так ли все просто? Как проявленность стала новой ментальной ловушкой, мошеннической схемой, новым требованием и товаром в бесконечной гонке за признанием?
Оглушительный контраст эпох
Еще не так давно публичная откровенность была редким, единичным ритуалом — событием, которого, возможно, за всю жизнь с отдельным человеком не случалось ни разу и свидетелем которого он мог и не быть. Человек из прошлых веков тщательно охранял границы своего мира, понимая: показать себя — значит рискнуть если не всем, то многим. Исповедь в храме, признание влюбленному через письма, семейная тайна, которую не доверяют даже самому близкому другу — таковы были формы самораскрытия. В традиционном обществе каждый жест во вне требовал веской причины, сопровождался метаниями, неловкостью, порой стыдом или опасением быть осмеянным. Личное было действительно личным, невидимым для чужих глаз, а «откровение» звучало как слово из религиозного обряда.
Быть увиденным, быть замеченным — это всегда стоило слишком дорого. Даже в семейном кругу чувства и переживания прятались за молчанием, намеками, обрядами; внутреннее предпочитали удерживать в тени. Дневник, запертый на ключ, письмо, которое нельзя показывать никому, тайная молитва — вся культура сдержанности базировалась отчасти на интимности личного, отчасти на страхе общественного порицания. Публичная жизнь требовала выверенного самообладания, каждая эмоция контролировалась, а индивидуальность растворялась в коллективном.
Всплески эксцентричности воспринимались как вызов, почти всегда карались — исключением были разве что провидцы, гении или юродивые. Власть, церковь, соседи — все так или иначе следили за соблюдением приличий, установленным ходом жизни, где проявлять внутреннее вслух считалось неуместным, а подчас и опасным.
Сейчас иной культурный вектор: общество шагнуло в новую крайность — культ тотальной демонстративности.
Сегодня публичное высказывание себя стало нормой. Каждый несет свой внутренний мир на мировую витрину: соцсети, сторис, блоги, публичные признания, терапевтические марафоны, открытые дневники, флешмобы откровений, реалити-шоу. Чувства, страхи, сомнения, даже самые тонкие личные мотивы выставляются на общее обозрение — и не вызывают ни удивления, ни осуждения, разве что скуку. Теперь откровенность — это признак современности, а молчание и скрытность нередко расцениваются как странность.
То, что было исключением и событием, стало фоновым шумом цивилизации. Каждый человек обязан не только быть, но и казаться: оформлять личные открытия в продаваемый сюжет. Умение держать дистанцию утрачено, а интимное стало материалом для публичной дискуссии и лайков. Переживания сегодня обсуждаются на YouTube или в Telegram-каналах перед тысячами незнакомцев. Публичная исповедь перестала быть обрядом, стала механикой: лайк — новая форма признания, комментарий — современный аналог сочувствия, подписка — признание значимости, репост — непогрешимость авторитета.
Как проявленность превратилась в продукт
В эпоху Ренессанса, а затем Просвещения произошел сдвиг в том, как человек воспринимал свое место в мире. Раньше считалось, что внутреннее состояние человека влияет на внешний порядок вещей — эта идея встречалась как в герметических учениях, так и в античной философии. Чтобы жить в согласии с миром, человек должен был соблюдать строгую внутреннюю дисциплину, быть сдержанным, нести личную ответственность за свои мысли, слова и поступки.
Постепенно на первый план вышла идея личной значимости и индивидуальных прав. То, что раньше требовало духовного посвящения, стало рассматриваться как естественное право каждого — быть услышанным, выражать себя, участвовать в общественной и политической жизни. Эзотерические знания больше не были обязательным условием для признания: достаточно было иметь собственный опыт и желание о нем говорить.
По-настоящему радикальная трансформация случилась в тот момент, когда представления о проявлении внутреннего во внешнем были коммерциализированы и упрощены до степени универсального «инструмента успеха». В XIX веке, увлеченном пафосом промышленного прогресса и азартом зарождающегося массового рынка, рождается движение «Нового мышления» (New Thought). Оно предложило чрезвычайно соблазнительную идею: «мысли позитивно — и получишь желаемое». И эта идея была предложена чрезвычайно вовремя — в тот период США переживали бурный экономический рост, а весь капиталистический мир и философия стремительно росли и укреплялись благодаря бурному техническому прогрессу.
«Новое мышление» совершило акт великого интеллектуального упрощения: оно взяло сложную идею и превратило ее в простой, утилитарный рыночный продукт. Философская глубина была ампутирована. Болезнь — результат неверных мыслей. Богатство — результат правильных. Так древняя идея со‑творчества с миром, требовавшая самоограничения внутренней дисциплины, была упакована в потребительский продукт, который можно рекламировать, масштабировать и продавать наряду с железнодорожными акциями или патентами на зубной порошок.
Апофеоз случился уже в XXI веке: им стала книга-феномен австралийской писательницы Ронды Берн «Секрет» (The Secret), которая низвела все до слогана уровня детской считалочки: «Проси. Верь. Получай» и превратила вселенную в гигантский интернет-магазин с бесконечным каталогом товаров, где можно «заказать» себе не только новый автомобиль, но и здоровье, любовь и просветление.
Конвейер манифестаций: как проявленность стала массовым продуктом
Сегодня достаточно подписаться на канал или рассылку, где с утра до вечера льются готовые инструкции для массового потребления: «запиши свое желание три раза утром, шесть раз днем, девять — ночью», «повторяй, что у тебя всегда все получается». Каждый новый марафон, каждый поток — это не личное откровение, а дешевый технологичный конвейер, производящий одинаковые откровения на продажу. Все сопровождается агрессивным маркетингом — от топорных скриптов продаж до псевдоинтеллектуальных спичей с отсылками к науке и бесконечными нарративами успеха: «вчера не было ничего, сегодня — Porsche, и все благодаря правильной вибрации мысли».
В системе «проявленности» недостаточно просто существовать — надо ежедневно доказывать право на внимание, обновлять и перепаковывать свой «я-бренд» под алгоритмы лайков и просмотров. Перформанс не прекращается ни на минуту: каждая эмоция, каждая потеря, каждый триумф — только материал для новой серии на ленте. Этот рыночный шторм не возник случайно — он долго зрел, но пик его пришелся на пандемию 2020-го, когда миллионы людей, оказавшись в изоляции, выбрали не молчание, а тотальную демонстрацию: Google Trends зафиксировал взрывной рост интереса к manifestation именно в разгар глобального страха и неопределенности.
Публичное самораскрытие стало товаром, требующим непрерывных инвестиций — времени, денег, нервов, веры. В гонке за правом быть замеченным ставки только растут, правила ужесточаются. Новая порция «осознанности», новый марафон, новый коуч — и вновь армия идентичных личностей с одинаковыми мечтами. Чем больше становится «проявленных», тем меньше цена каждого нового «я»: каждый лайк разбавляет ценность, каждая сторис — превращает личность в инфляционную валюту рынка внимания.
Чем настойчивее человек старается «быть собой», демонстрируя миру честность и уникальность, тем плотнее он вплетает свою идентичность в ткань внешних алгоритмических оценок. И свобода, обещанная первоначальным призывом к проявленности, оказывается тонкой клеткой, чьи мощные прутья выкованы из непрерывной жажды всеобщего одобрения.
Инфляция личности и трагедия нарциссизма
Отто Кернберг, один из крупнейших и наиболее известных действующих психоаналитиков, в своих трудах признает, что нарциссические черты человека могут усиливаться в обществе, где ценятся внешнее признание и власть. Справедливо утверждать, что нарциссизм выходит за рамки патологии и проявляется в культурных контекстах, особенно там, где «быть увиденным» становится приоритетом. Это происходит из-за зависимости от внешнего одобрения, харизмы и культурных поощрений таких черт.
Где-то здесь случается переход от здорового нарциссизма, поддерживающего самоуважение, к патологическому грандиозному, где человек становится чуть ли не полностью зависим от внешних подтверждений собственной значимости. Кернберг подчеркивает: «Жизнь превращается в непрерывную борьбу за поддержание постоянного чувства превосходства, что приводит к нарушению отношений, постоянной уязвимости, одиночеству, и в худшем случае пациент страдает от постоянной агрессии в адрес других и самого себя, проявляющейся в разных формах антисоциального и саморазрушительного поведения».
На общественном уровне эта внутренняя трагедия превращается в эпидемию социальной инфляции ценности личности. Индустрия лайков и подписчиков подменяет зрелую самооценку зависимостью от случайного одобрения, а подлинная индивидуальность вытесняется цепочкой идеализированных самопрезентаций, заимствованных из общего котла нарциссической культуры. Для таких людей, отмечает Кернберг, материальные и символические знаки признания становятся единственным мерилом достоинства, «что нормально для детей, но не для взрослых».
Эта инфляция приводит к разрушению всех форм устойчивых отношений — от романтических связей до социальных институтов. В социальном пространстве нарастает чувство тревоги, пустоты и растерянности: все больше людей чувствуют себя чужими, теряют способность к эмпатии и зрелым отношениям. В мире, где самораскрытие стало валютой, а притворство — необходимостью, тревога и одиночество лишь усиливаются, обостряется расслоение общества.
Это и есть трагический парадокс нашего времени: желание быть увиденным не освобождает, а загоняет человека в новый цикл отчуждения и неудовлетворенности. В итоге трагедия нарциссизма становится трагедией культуры: чем больше социуму требуется внешней демонстрации успеха, тем меньше в нем остается пространства для подлинной человечности, взаимности и внутренней работы.
Единственный способ разорвать этот порочный круг — вернуть себе способность к подлинному, а не выставочному самоощущению, к зрелым отношениям, к любви и боли. Путь к честности начинается лишь тогда, когда мы перестаем казаться и, наконец, решаемся быть.
Массовая открытость — фундаментальная необходимость времени, человек все сильнее вынужден демонстрировать миру собственную нужность. Личная жизнь превращается в непрерывный маркетинговый отчет. Публичная исповедь перестала быть внутренней необходимостью, а стала социальной повинностью, навязанной рынком внимания и гонкой за все новыми формами обладания. Проявленность теперь — единственный доступный язык эпохи пустоты, в которой быть невидимым стало страшнее, чем быть фальшивым.
Экзистенциальная трагедия современности в том, что искренность уже не спасает. Жизнь постепенно свертывается до бесконечной череды презентаций, комментариев, сторис и искренних (или не очень) исповедей. Каждый вынужден формировать из себя продаваемую версию, где настоящие чувства, боль, одиночество, стыд и страх, если не могут быть проданы, выбрасываются как неликвид. Возможно, единственная настоящая проявленность сегодня — это мужество не участвовать в этом карнавале. Смелость молчать, когда все вокруг кричат о своем успехе. Смелость быть, а не казаться.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора