Как фотограф Рино Бариллари снимал Одри Хепберн, принцессу Диану и 12 раз ломал ребра

В портфолио Рино Бариллари не только все первые имена от Одри Хепберн и Элизабет Тейлор до принцессы Дианы, но и перечень травм и разрушений: взбешенные герои 12 раз ломали ему ребра и разбили 78 фотоаппаратов и 40 вспышек. 

Рино Бариллари родился в 1945 году в маленьком провинциальном городке в Калабрии, на юге Италии, что тогда звучало нарицательно, означая крайнюю степень бедности. В 14 лет, надев отцовский пиджак и дедушкино пальто, он убежал из дома в Рим. Ночевал на скамейках в саду Боргезе и помогал уличным фотографам, например выгонял из кадра людей при съемке у фонтана ди Треви. Так начался его путь в профессию, название которой дал Федерико Феллини в культовой «Сладкой жизни», где навязчивого фотографа звали Папараццо.

В 1950-е годы римская киностудия «Чинечитта» привлекала голливудских продюсеров дешевизной своих павильонов и красотой натурных съемок в городе, а итальянское кино переживала свой «золотой век». Летописцем этих событий стал Король папарацци, как его прозвал Феллини, фотограф Рино Бариллари. 

— Были ли какие-то негласные договоренности между вами и вашими героями перед началом съемки? Был ли заложен в процесс элемент игры?

— Бывали случаи, когда знаменитости сами просили сфотографировать в той или иной ситуации. Но, как правило, эти фотографии не попадали на страницы журналов и газет, потому что выходило неинтересно: внезапность нельзя сымитировать.

Конечно, бывает, когда герои съемки дают какие-то советы, но фотограф сам принимает решения. Например, оказавшись в доме какой-то знаменитости, я успевал снять, как хозяин стоит у плиты на кухне, — это всегда смотрится интереснее, чем когда герой позирует в гостиной. 

— Сколько времени занял ваш путь в профессии от уличной съемки до того, как вас стали приглашать в дома знаменитости?

— После того, как меня в 1963 году избил Питер О’Тул, открылось много дверей. Агентства, газеты, еженедельные издания — все хотели публиковать мои снимки. 

— Получается, с того момента, когда вы 14-летним подростком удрали из родительского дома в Рим и стали снимать на улице, путь к успеху занял четыре-пять лет?

— Я все еще был несовершеннолетним, то есть мне было меньше 21 года. Я стал известен в 18–19 лет. Но мне, конечно, не хватало опыта. Я смотрел, как фотографируют коллеги, и притворялся дурачком, чтобы они поделились со мной их секретами. Так, сами того не замечая, они рассказывали, как проявлять пленку, как стать тем, кому позвонят, какие гостиницы могут поделиться информацией о постояльцах. Видя меня, совсем мальчишку, они не боялись что-то сказать, потому что думали, что я дурачок.

— То есть по сути вы в роли маленького дурачка выступали как персонаж комедии дель арте, участник представления  на улицах Рима? Эта внезапная съемка голливудских знаменитостей и итальянских звезд — своего рода продолжение традиций карнавальной культуры, уличного театра? Чувствовали ли вы себя персонажем этого представления? 

— Нет, это не так. Это совсем другая история. Это проще сравнить с обучением, когда подмастерье получает уроки. И пока ты в подмастерьях, то не должен казаться важнее, талантливее своего мастера. Ты должен ему подыгрывать, быть милым и скромным, чтобы он помогал тебе. А если ты пристаешь с какими-то расспросами, везде суешь свой нос, то никто не хочет с тобой делиться. Но как у бедного паренька, у меня не было иной возможности выжить. Разумеется, будь у меня деньги, я б не стал заниматься ничем подобным.

— Но это же было очень романтично, что переживает репортер Грегори Пек в фильме «Римские каникулы». И вы тоже снимали Одри Хепберн на улицах Рима.

— Действительно поражало, когда перед твоими глазами были знаменитости, которых до этого видел только в кино. А если эта знаменитость с тобой еще и здоровается?! В те годы мне казалось, что это знак нашей настоящей дружбы. К тому же, на свое счастье, я не знал английского. Поэтому даже если звезды говорили «нет», «не надо», я этого не понимал и продолжал работать. А если бы я знал английский, многое выглядело бы не так жизнерадостно.

— Великие итальянские режиссеры, мастера неореализма и авторского кино, попадали в ваш кадр. С ними-то вы могли поговорить? Давали ли они какие-то советы про построение кадра, удачные ракурсы?

— Нет, советов не давали. Но Феллини каждый раз говорил, что возьмет меня оператором в свой следующий фильм. Но до этого так и не дошло. Что поделать, Феллини был враль. Но он был другом. Глядя на то, как я, мальчишка, общаюсь с самим Феллини, ко мне начинали относиться по-другому. Но об этом я догадался много позже.

— Возможна ли вообще дружба фотографа-папарацци с кем-то из своих героев?

— Да, дружба иногда возникает. Но на этом заканчивается работа. Потому что если это твой друг, ты его подаешь в самом лучшем свете. И выходят такие фотографии, что нет смысла публиковать. 

В любом случае, когда ты работаешь на какое-то издание, то должен делать то, что тебе заказал редактор. Иначе тебя попросту попросят. Так что дружба с уличным фотографом невозможна. Но Феллини, Мастроянни, Альберто Сорди старались со мной подружиться. Они знали, что я слежу за ними и пытаюсь их подловить. Так что им было бы выгодно, чтобы фотограф был на их стороне. Но не получалось.

До сих пор, когда я снимаю тех, с кем давно знаком, я делаю это тайком. По ночам. Потому что иначе они увидят меня. Подойдут поздороваться. Скажут: «Давай присядем». Но так не годится, дело не пойдет. Если ты хочешь заниматься этой работой, ты принимаешь ее особенности, иначе — сиди дома.

— Есть ли у вас сейчас особенная медицинская страховка? Пресс-релиз к выставке звучит как полицейская хроника, сколько камер вам разбили, сколько ребер сломали.

— Нет, поскольку это вещи ерундовые, не удар ножом. Но в любом случае эта ерунда попадала на страницы газет. То, что я делаю, так или иначе становится новостью, а остальным это не всегда удается. Посмотрите на фотографию с Брюсом Уиллисом. Он сказал: «Не фотографируйте». Но я уверен: лучше одна фотография, чем четыре папки описания того, что случилось. 

— Можно ли сказать, что профессия закончилась  с гибелью принцессы Дианы?

—  Начнем с того, что Диана погибла не по вине фотографов, а по вине британских секретных служб. Сегодняшний кризис профессии связан прежде всего с появлением мобильных телефонов. Но пока существуют фотографы с уникальным видением, профессия не погибнет. Потому что фотограф должен быть журналистом, понимать суть новостей, уметь рисковать, не попадаться на глаза всей этой публике, которая бегает вокруг с телефонами. Несколько щелчков, и тогда ты — настоящий папарацци.

— Снимаете ли вы на телефон?

— Конечно. Буквально сегодня — посмотрите. Нужно постоянно фотографировать, продолжать тренироваться.

— Какие из новых технологий вы применяете? Насколько допустима обработка снимков?

— Если я отретуширую фотографию, то где правда? Это уже не подлинное событие, а вымысел. Важно подписывать свою фотографию. Ты отвечаешь за нее так же, как журналист за свою статью. За каждой фотографией стоит событие. Если ты фотографируешь Кеннеди или Нуреева, то что еще нужно вдобавок к этому?

— На вашем снимке Роберт Кеннеди — безупречный, педантичный красавец, Нуреев на его фоне — деревенский простачок. Притом что мы знаем, своей энергией, сексуальностью Нуреев завораживал, он держал залы до последних дней своей жизни. 

— Действительно, для тех, кто знаком с историей Нуреева и кто смотрит на эту фотографию, портрет героя выглядит нехарактерным. Но получилось как получилось. В те годы, когда сделан снимок, идет война во Вьетнаме. И с одной стороны воюют вьетнамцы, которых поддерживает США, с другой те, которых поддерживает Советский Союз. Снять в одном кадре выходца из Советского Союза и брата американского президента значит выразить свой взгляд на ситуацию. 

Рудольф Нуреев произвел на меня впечатление невероятно вежливого, доброжелательного человека. Его всюду приглашали. Куда ни придешь, обязательно встретишь Нуреева. Он был знаменитостью, другом Дзеффирелли. 

— Бывают ли коллекционеры снимков папарацци?

— Конечно. Например, фотография папы римского Иоанна Павла II, который играет в петанк, сегодня очень востребована. В последние годы появились новые коллекционеры, молодые врачи, адвокаты, которые ценят именно репортажную фотографию. Они покупают снимки по €150–200. Например, уже продано 4000 экземпляров фотографий с папой. 

— Есть ли рынок для фотографии папарацци сейчас, или это исключительно музейные трофеи? 

— Конечно, рынок есть, ведь выходят еженедельные издания. Но деньги уже не такие, как раньше. Ведь мы можем найти любые фотографии, взяв в руки мобильный телефон. Но настоящий репортаж, съемки какого-то человека в естественной среде — это все еще работает.