Как Большой за 250 лет пережил и царей, и большевиков и стал главным театром страны

10 января 1781 года на Петровке открылось каменное здание нового театра, где не только давали представления, но и устраивали концерты, лекции, маскарады и балы. В 1805 году Петровский театр сгорел, а в 1812-м сгорел и Арбатский театр, созданный Карлом Росси для Московской императорской труппы. В 1820-м на Петровке по проекту архитекторов Михайлова и Бове началось строительство нового театра. Его назвали Большим Петровским и открыли 18 января 1825 года. После пожара 1855-го здание театра восстанавливал архитектор Альберт Кавос. В Большом Петровском театре отмечали коронации императоров — от Николая I до Николая II. В 1920-м представляли план ГОЭЛРО. В 1922 году со сцены Большого объявили о создании СССР. Перестав быть императорским, Большой театр стал просто главным театром страны. Почему новая власть большевиков отказалась от планов закрыть Большой и уже к 1930-м годам обеспечила театру привилегированное безотчетное финансирование (театр был освобожден от аудиторских проверок до распада СССР)?

В июне 1917 года указом Временного правительства Владимир Теляковский, с 1898 года служивший управляющим Московской конторой дирекции Императорских театров, а затем возглавлявший всю дирекцию Императорских театров, был уволен (официально по собственному прошению, ввиду болезни). 

Комиссаром трех Императорских театров Петрограда (Мариинского, Михайловского и Александринского), как и других учреждений бывшего Министерства Императорского двора, стал Федор Головин, один из учредителей кадетской партии. Комиссаром Большого театра (и бывшей Оперы Зимина, которая была национализирована и названа театром Московского Совета рабочих депутатов) после Февральской революции был назначен тенор Леонид Собинов. После Октябрьского вооруженного восстания в Москве, буквально на следующий день, как отгремели бои, Елена Малиновская, большевичка с дореволюционным стажем, помощница Розалии Землячки в Московском комитете партии (за организацию массовых расстрелов в Крыму в 1920–1921 годах Землячка заслужила прозвище Демон), получила мандат комиссара всех московских театров.

Иван Бунин в марте 1918 года писал в своем дневнике, который позднее был издан под заголовком «Окаянные дни»: «Жена архитектора Малиновского <...> за всю свою жизнь не имевшая ни малейшего отношения к театру, теперь комиссар театров: только потому, что они с мужем друзья Горького по Нижнему». И несколькими днями позже добавляет: «Жены всех комиссаров тоже все сделаны комиссарами».

Справедливо то, что Елена Малиновская действительно оказалась в ряду жен высших руководителей Страны Советов, получивших государственные посты. Наталья Седова-Троцкая заведовала музейным отделом Наркомпроса, театральным отделом в 1918–1919 годах руководила Ольга Каменева, сестра Троцкого и жена председателя Моссовета Льва Каменева.

Нижегородский и московский архитектор Павел Малиновский в 1917–1919 годах был председателем комиссии Моссовета по охране памятников искусства и в 1918-м исполнял обязанности наркома государственных имуществ республики.

Его жена Елена Малиновская была не так далека от театра, как полагал Бунин: в Нижнем Новгороде она вместе с мужем занималась созданием Народного дома, при котором должен был работать общедоступный театр по типу Московского Художественного. «Художественники» помогли нижегородцам собрать труппу и постановочную команду: в качестве сценографа в нее вошел театральный художник, участник «Мира искусств» Николай Сапунов.

Пайщиками театра, кроме четы Малиновских, были Максим Горький и его жена Екатерина Пешкова. Проект здания бесплатно подготовил Петр Малиновский. На открытии, состоявшемся 5 сентября 1903 года, пел друг Горького Федор Шаляпин. Но театр в Народном доме просуществовал недолго, в мае 1904 года труппа была распущена. Скорее всего, это было связано с отъездом Горького: в 1904 году он покинул родной город и вернулся в него только спустя четверть века. 

Опыт руководства театром Елена Малиновская имела более чем скромный, но финансовое руководство было для нее привычным делом. «С 1905 года я член партии, — указала Малиновская в автобиографии, написанной при ее вступлении в члены Всероссийского общества старых большевиков в марте 1930 года. — Мне поручено было заведовать финансами нижегородской парторганизации, добывать которые мне удавалось легче и лучше, чем другим товарищам, благодаря общественному положению мужа-архитектора». Гости Малиновских в Нижнем, заполняя подписной лист, и не догадывались, что их деньги идут не только на благотворительность, но и на содержание партии большевиков.

В Москве, куда супружеская пара перебралась из-за частых обысков и слежки, усилившейся после поражения революции 1905 года, Малиновская продолжала заниматься финансами партии. В 1909–1911 годах она входила в левую группу «Вперед», созданную за границей Богдановым и Луначарским, будущим главой Наркомпроса, ездила в Италию, чтобы принять участие в работе партийных школ в Болонье, в Париже познакомилась с Лениным. После возвращения на родину продолжала работать в финансовом комитете Московского совета. 

Музыка революции

Став комиссаром московских театров, Елена Малиновская столкнулась не только с путаницей в управлении, но и с тем, что не все товарищи по партии разделяют ее стремление сохранить эти осколки прежней жизни. «Дело в том, что принятый Советским правительством курс на сохранение бывших императорских театров встретил возражение некоторых представителей советской общественности, — писала Малиновская в воспоминаниях. — Они смотрели на эти театры как на нечто чужое, ненужное трудящимся».

Владимир Теляковский 28 апреля 1917 года отметил в своем дневнике приезд в Петроград Собинова: «[Он приехал] главным образом, выяснить денежный вопрос по Большому театру. Москва, конечно, очень этим интересуется и каждый день запрашивает его по телефону, но едва ли придется получить желаемое удовлетворение — денег не хватит».

Об одной из таких поездок, продолжавшихся и после Октябрьского переворота, вспоминал артист Большого театра Александр Гулин. От заместителя наркома просвещения он и его товарищи услышали, что Большой театр должен работать на принципах самоокупаемости, без дефицита. Такая установка очень озадачила артистов, они считали, что Большой театр должен быть сохранен как мировой образцовый театр, а коммерческий подход не дал бы возможности провести это в жизнь. Кроме того, при таком положении театр был бы недоступен для широких рабочих масс. Но идея самоокупаемости не исчезала, субсидировать его молодая советская власть не хотела (да и не могла), поэтому угроза закрытия после Октябрьской революции пять лет висела над Большим театром.

Театр или бани

Первая попытка закрыть Большой театр была связана с «топливным кризисом». Начавшийся еще в годы Первой мировой войны из-за снижения нефтедобычи и общей дезорганизации экономики кризис достиг к зиме 1918–1919 года масштаба катастрофы. 10 ноября 1919-го на заседании Совета обороны обсуждался вопрос о милитаризации рабочих и служащих завода «Нефтегаз», приравнивавшей завод к фронту. Самовольно оставившие завод рабочие считались дезертирами — со всеми вытекающими последствиями. Малый Совнарком утвердил проект постановления, которое предписывало всем московским учреждениям сократить штат до минимума и уплотнить свои площади до 0,75 квадратных сажени (примерно 3,4 кв. м) на человека. Выставки, музеи, театры, библиотеки, кроме Румянцевского музея, и вузы, кроме последних курсов медицинского факультета, приказывалось немедленно закрыть. Московской ЧК поручили проверить церкви и, если в каких-то будет найдено топливо, конфисковать его и передать Главтопу.

Решение о закрытии театров было перенесено на заседание Большого Совнаркома под председательством Ленина, которому и предстояло решить судьбу Большого театра. Хотя Елены Малиновской на заседании не было, она подробно восстанавливает этот эпизод в воспоминаниях: «Докладчик — представитель Малого Совнаркома Ф. В. Галкин взволнованно, даже страстно, доказывал, что в условиях начавшейся эпидемии сыпного тифа гораздо важнее отдать предназначенное для государственных театров топливо баням, которые благодаря этому, может быть, спасут сотни рабочих от болезни и смерти. А гос.театры, по его мнению, не были нужны рабоче-крестьянской республике, так как они обслуживали эстетические вкусы буржуазии, щекотали нервы барынькам в бриллиантах да спекулянтам, а рабочим и красноармейцам ничего не давали. «Лучше использовать подмостки Большого театра для агитации и пропаганды!» — убеждал докладчик».

Ленин поставил вопрос на голосование, но предварительно, как бы мимоходом бросил фразу, которая и определила результат. «Мне кажется, — сказал он с улыбкой, — что товарищ Галкин имеет несколько наивное представление о роли и назначении театра». После таких слов докладчика, конечно же, никто поддерживать не стал. Большой театр был спасен, но кредиты на топливо ему были выданы только после того, как Малиновская, знакомая с Лениным еще по Парижу с 1910 года, записалась к нему на прием.

К сезону 1918/1919 года в театре многое изменилось. У него появился новый зритель. Продажа абонементов была ликвидирована, специальная комиссия распространяла билеты в рабочих организациях, красноармейских частях и учебных заведениях. С осени 1918 года артисты начали выезжать в красноармейские части с концертами. 

Появился и порядок в управлении театром, которого Елена Малиновская последовательно добивалась. После того как Собинов покинул директорское кресло, театром руководила директория, состоящая из выборных лиц и назначенцев из Наркомпроса. В 1920-м управление стало единоличным — Малиновская заняла директорский пост, совмещая его с должностью управляющей всеми московскими театрами.

Став директором, Малиновская кропотливо собирала распыленные по стране творческие силы, ездила в «хлебные места», чтобы вернуть массово бежавших на юг в голодные годы артистов, приглашала в театр «художественников» Лужского, Санина и Немировича-Данченко, вела переговоры (ничем не закончившиеся) с Комиссаржевским, убеждая его вернуться и взяться за постановку. Практика приглашения драматических артистов и режиссеров на постановку балета была заложена именно в те годы.

Асаф Мессерер в книге «Танец. Мысль. Время» рассказывает о Большом театре начала 1920-х: «Созвездие выдающихся танцовщиков, певцов, дирижеров работало в театре. Мировые знаменитости. Кроме них были звезды помельче и  вовсе неразличимые величины, и все это звалось ГАБТом — сложное хозяйство!.. О спокойную выдержку директора (этим она напоминала самого наркома по просвещению) разбивались истерики, козни, амбиции, конъюнктурные комплименты — Малиновская искусство чувствовала нутром». 

«Уже в сезоне 1921–22 Большой театр становится значительно выше по качеству репертуара и исполнению, чем довоенный», — пишет Малиновская в воспоминаниях. И в это время театр снова пытаются закрыть.

Театр или школы 

Попытки закрыть театр, сократить его труппу до минимума или просто перестать субсидировать постановки всегда возникают в трудные для страны моменты.

1921 год, голод в Поволжье, переход к нэпу и переговоры о первых иностранных концессиях. Ленин начинает думать о том, чтобы сдать в концессию не только заводы, но и театры. Поскольку желающих инвестировать в искусство найти не удается, в январе 1922-го он отправляет в Политбюро письмо: «Узнав от Каменева, что СНК единогласно принял совершенно неприличное предложение Луначарского о сохранении Большой оперы и балета, предлагаю Политбюро постановить:

1. Поручить Президиуму ВЦИК отменить постановление СНК.
2. Оставить из оперы и балета лишь несколько десятков артистов на Москву и Питер для того, чтобы их представления (как оперные, так и танцы) могли окупаться, т. е. устранением всяких крупных расходов на обстановку и т.п.
3. Из сэкономленных таким образом миллиардов отдать не меньше половины на ликвидацию безграмотности и на читальни.
4. Вызвать Луначарского на пять минут для выслушания последнего слова обвиняемого и поставить на вид как ему, так и всем наркомам, что внесение и голосование таких постановлений, как отменяемое ныне ЦК, впредь повлечет за собой со стороны ЦК более строгие меры».

Луначарский отправил Ленину письмо с пометкой «Лично» и «Весьма срочно» и объяснил, что о миллиардах нет речи, Большой театр обходится государству не так дорого, как представляется людям, далеким от театра. «Дорогой Владимир Ильич, — писал Луначарский. — Вы сразу поймете из этих немногих строк, что Вас ввели в заблуждение. Дефицит Большого театра при царском режиме доходил до миллиона рублей в год, что составляет на наши деньги не менее ста миллиардов. В будущем 1922 г. государство имеет уплатить Большому театру в золотых рублях сто сорок четыре (тысячи) всего, т. е. менее шестой части прежних расходов. При этом первое место в Большом театре при царе стоило пять рублей, в настоящее время оно на золотые деньги стоит тридцать копеек. 25% всех мест, включая самые дорогие, отдаются органам ВЦСПС даром. Вы, конечно, спросите после этого, каким же чудом можем мы содержать этот театр. Действительно, это настоящее чудо и в административном отношении, и в отношении жертв, которые приносят этому делу все артисты, ибо ни один из них не получает более 20% своего прежнего заработка, а некоторые значительно меньше. При этом сохранено и многомиллиардное имущество этого театра в замечательном порядке, с каким вряд ли может сравниться даже лучший склад ВСНХ. За все это следовало бы наградить тов. Малиновскую орденом Красного Знамени, вместо этого она награждена потерей здоровья вследствие целой массы клеветы, в которой участвует не только актерская шпана и шныряющие вокруг театра жулики».

Письмо длинное и дипломатичное, Луначарский пишет, что содержание здания, которое необходимо для советских заседаний, будет стоить почти тех денег, которые сейчас тратятся на театр, напоминает о том, что нужно сохранить оркестр Большого театра как лучший в России, и просит подумать, что будет с сотрудниками театра (полторы тысячи человек), которых выбросят на улицу. 

Но все это напрасно: Ленин руководствовался соображением, которое Луначарский приводит в своей статье «Ленин и искусство»: «Неловко содержать за большие деньги такой роскошный театр, когда у нас не хватает средств на содержание самых простых школ в деревне».

Дебаты о судьбе театра шли до осени и закончились вышедшим 2 ноября 1922-го постановлением Политбюро о закрытии не только Большого, но и Мариинского театра. Субсидия остальным государственным театрам сокращалась более чем наполовину (на 350 млн рублей).

Обмен письмами и решениями напоминает хронику военных действий. 16 ноября бывший эсер Колегаев, который выполнял разные деликатные поручения руководителей советского государства и к театрам никакого отношения не имел, получил мандат на закрытие Большого и Мариинского театров. 17 ноября Малиновская и Эскузович, управляющий гостеатрами Петрограда, получили распоряжение о закрытии театров с 1 декабря. Малиновская в тот же день объявила о предстоящем событии в Большом и обещала всем сотрудникам выплату ликвидационных.

В Российском госархиве социально-политической истории есть документ, который позволяет предположить, что закрыть собирались и Московскую консерваторию. 22 ноября 1922 года Клара Цеткин пишет во ВЦИК Авелю Енукидзе, что перерыв в работе консерватории кажется ей очень вредным. «Он будет приветствоваться всеми контрреволюционными элементами, которым культурная работа в Советской России — как бельмо на глазу».

Политбюро 5 декабря по предложению Троцкого решает продлить срок полномочий Колегаева на месяц, но Сталин предлагает другой вариант: «Признать миссию т. Колегаева исчерпанной и освободить его от дальнейшей работы по театрам». Сталина поддержал только Калинин. Троцкого — Молотов, Зиновьев, Каменев и Ленин, который через своего секретаря Лидию Фотиеву сообщил, что считает необходимым продлить полномочия Колегаева не на месяц, а на два. Но здоровье Ленина резко ухудшилось, 16 декабря он пережил второй инсульт, который привел к частичному параличу, и отошел от решения первоочередных партийно-правительственных дел. Сталину, в 1922 году ставшему Генсеком РКП(б), хватило влияния, чтобы убедить Политбюро отменить принятое по настоянию Ленина решение. Вопрос о закрытии театров был снят и  больше никогда не поднимался. 

Театр сталинской империи

Елена Малиновская была отправлена в отставку с поста директора Большого театра. Формально она ушла по собственной просьбе, но этой просьбе предшествовали обвинения в хищениях. Стараниями Луначарского Малиновскую не отдали под суд, но от работы освободили. В кабинет директора Большого театра она вернулась шесть лет спустя, в марте 1930-го, и это был уже совсем другой театр.

С начала 1923 года по протекции Енукидзе, члена Правительственной комиссии, или «пятерки», руководившей Большим театром, театр освободили от уплаты налогов. Прилегающие к нему здания национализировались и передавались в его ведение.  

В книге Елены Власовой «1948 год в советской музыке» приводится записка, адресованная Авелю Енукидзе: «Солистка балета Вера Васильева, ожидавшая своей очереди приема у Малиновской в ложе дирекции, невольно подслушала разговор Малиновской с А. Коутсом (английский дирижер и композитор, выступавший в Москве и Ленинграде. — Forbes). Как поняла Васильева, Малиновская разъясняла Коутсу систему управления ГАБТ. По этому объяснению выходило, что роль директора в ГАБТ является весьма незначительной, что фактически ГАБТ управляется Правительственной комиссией, которая, в свою очередь, работает под руководством самого тов. Сталина».

В 1930-е годы Большой театр получил статус главного, «правительственного» театра страны. Собинов с семьей в 1933 году получил возможность выехать на все лето на отдых в Латвию и Италию с командировочными в валюте. 

«Декорации и костюмы стоят миллионы рублей, потому что в создании их на пятьдесят процентов применяется ручной труд — из-за отсутствия нужных материалов, машин и т. д. Народ гордится своим театром и не отдает себе отчета в том, что сам платит за его содержание. Конечно, — не Сталин же из своего кармана платит за все эти соборы и избы чуть ли не в натуральную величину, полностью загромождающие сцену», — писала в мемуарах Галина Вишневская, дебютировавшая в Большом в 1952 году. 

Система привилегий и льгот для театра и его звезд начала складываться в 1920-е и с годами лишь усиливалась. Кроме высоких окладов, заграничных командировок и Сталинских премий для ведущих артистов, «правительственный» театр получил и разрешение на более высокие в сравнении с другими театрами страны расходы. Расширялись мастерские, строились дачи и дома отдыха. В 1931 году ЦИК принял решение «О запрещении обследования и ревизии Большого театра и его филиала». Освобождение Большого театра от аудиторских проверок действовало до распада СССР.