На прошлой неделе состоялся административный суд по делу одной известной НКО. Прокуратура обвиняла ее в неисполнении требований в рамках закона об иностранных агентах. Это был Тверской суд Москвы, максимальная санкция предполагала 100 000 рублей и приостановление деятельности. Наш адвокат защищала организацию, которая в итоге получила 70 000 рублей штрафа. «Я поняла, что всё будет примерно так, когда перед нами эта судья за кражу арестовала в зале и отправила на два года в колонию девушку лет 20 с маленьким ребенком при полном признании вины. Ребенка, кстати, тут же определила в детский дом», — сказала мне адвокат после суда, а еще добавила, что «судья смотрела на меня в упор с демонстративно скучающим видом и отрицательно покачала головой, когда я поинтересовалась, интересно ли ей, что я говорю».
На той же неделе исполнилось 10 лет со дня задержания совладельца нефтяной компании ЮКОС Платона Лебедева. Суд в нашей стране внезапно скончался как раз во время процесса по делу Лебедева и Михаила Ходорковского. Вспомните ощущения, когда прокуроры на первом процессе по делу владельцев ЮКОСа озвучивали придуманные конструкции, за которые судьи потом назначили им по 9 лет. Виновен не тот, кто украл, а тот, чья вина убедительно доказана незаинтересованному наблюдателю. Так гласит теория и здравый смысл.
В России же виновен тот, против кого возбудили уголовное дело.
Инспирированное еще в 2010 году дело в отношении Навального, тогда просто виртуального борца с коррупцией, несколько раз прекращалось, но год назад политическая воля, ломающая здравый смысл и все процессуальные преграды, заставила его возобновиться. Встреча главного следователя Александра Бастрыкина с президентом, последовавшая публичная порка главой СКР закрывшего дело начальника Кировского следственного управления, «утяжеление» обвинения до грозящего реальным сроком, дешевая сделка купли-продажи между следствием и бывшим главой «Кировлеса» Вячеславом Опалевым — незатейливая хронология уголовного дела.
Основная задача обвинения в суде была не допустить откровенных «косяков» и подготовить свидетелей, вооружив их формулой «я уже не помню». Текст приговора и срок, очевидно, определены за пределами Вятской губернии. Параллели дела Навального с делом Ходорковского этим не заканчиваются. Алексей явно страдает за то, что бросил вызов Владимиру Путину, символизирует собой массовый московский протест конца 2011-го — начала 2012-го, вызвавший панику в Кремле. Пресс-секретарь СКР Владимир Маркин довел до общественности, что причиной уголовного преследования политика стали его провокации в отношении властей. Не преступные действия, замечу, а законная, пусть даже кому-то сильно неприятная, политическая деятельность. У Навального, как в свое время и у Ходорковского, тоже на подходе второе и третье уголовные дела. Обвинительный приговор оппозиционеру, безусловно, никаких сомнений не вызывал с момента возбуждения дела. Следствие и судебный процесс сохраняет лишь интригу — реальный срок или условный. Параллельно остается интрига — останется Навальный в стране или уедет. Дилемма Ходорковского с предсказуемым итогом, учитывая, что Алексей давно для себя решил остаться.
Остальные атрибуты отечественного правосудия — скучающий судья, невзрачные и неубедительные прокуроры, отказы в большинстве ходатайств защиты, игнорирование очевидного и откровенные ляпы в присутствии камер и пишущей прессы, шокирующее избирательной строгостью наказание — замыкают это десятилетие «диктатуры закона». Гиперпубличные дела Алексея Козлова, Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной, Таисии Осиповой, Аксаны Пановой, 12 «узников Болотной» и Навального — вне зависимости от исхода последних трех — показывают, что Кремль не только независим от мнения интеллектуального слоя россиян и западной публики, наоборот, он сознательно делает всё диаметрально противоположное их чаяниям.
У судейского корпуса после этих бесконечных судебных репортажей последнего года больше нет профессионального достоинства.
Фраза адвоката Давыдовой, сказанная в прениях: «Всё, что я тут говорю, не имеет никакого значения», — служит на самом деле приговором не Навальному с Офицеровым, а отечественному правосудию. Подсудимому остается только трибуна на его последнем слове, которую он и использовал, внеся этот судебный процесс в новейшую историю России.