Силовики, окончательно «приватизировавшие» Россию, наверняка расскажут, что любой обычный гражданин недооценивает существующую опасность и на оборону надо тратить намного больше. Между тем имеются три обстоятельства, которые показывают, что это не так
В последнее время в новостях все чаще мелькают сообщения о неожиданных военных маневрах, об успешных испытаниях новых ракет, о росте объемов российского оружейного экспорта — и в целом о «возвращении» России на мировую сцену как мощной военной державы. Я не буду рассуждать о политических и моральных аспектах того, насколько нужна современному миру новая гонка вооружений, в которую Россия пытается его затянуть, начав пересмотр послевоенных границ в Европе. Ограничусь чисто экономическими моментами.
В 2015 году Российская Федерация потратила на «оборону» (я ставлю это слово в кавычки, так как на нас никто не нападал и не собирался этого делать — истории неизвестны случаи агрессии в отношении ядерной державы) 3,28 трлн рублей — 5,4% ВВП (по оценке SIPRI) страны, войдя в пятерку мировых лидеров по росту расходов на эти цели за последние десять лет. Замечу: в европейских странах НАТО военные расходы составили в прошлом году 1,75% ВВП, а в США — 3,9%.
Еще больше впечатляет тот факт, что американцы из федерального бюджета тратят на армию на 35% меньше средств, чем на здравоохранение, а мы — в 8,4 раза больше. В Германии оборонные расходы составляют лишь 9% выплачиваемых в стране пенсий, а у нас — почти 40%. Насколько разумно заниматься военными играми сегодня, когда, с одной стороны, они провоцируют те же страны НАТО на наращивание своих сил у наших границ и, с другой стороны, пожирают бюджетные средства, которых критически не хватает на большинство социальных программ (пресловутая индексация пенсий в соответствие с темпом инфляции в 2016 году потребовала бы 540 млрд рублей, или 1/6 военных расходов)?
Силовики, окончательно «приватизировавшие» Россию, наверняка расскажут, что любой обычный гражданин недооценивает существующую опасность и на оборону надо тратить намного больше. Придворные экономисты привычно расскажут о поддержании «высокотехнологичных отраслей» и о выгодах оружейного экспорта. Однако не секрет, что до 80% применяемой в ВПК электроники поступает по импорту (на «замещение» этой продукции уйдет, по признанию самих чиновников, до 15 лет), а экспорт вооружений из России приносит столько же, сколько экспорт нефти за 34 дня — так что, если бы мы вкладывались в современные технологии нефтедобычи, выгод было куда больше. Между тем имеются три обстоятельства, которые существенно обесценивают всю эту риторику.
Во-первых, военные производства в России обладают исключительно малым мультипликационным эффектом. Если, например, Boeing или Airbus в США и Европе производят 25-40% военной продукции и 60-75% гражданской, то у нас ВПК отсутствует на рынке потребительских товаров или оборудования для «гражданки», и, следовательно, никакого spillover экономического роста не происходит. Компании, получающие госзаказ в «оборонке», не пускают часть средств и не реинвестируют прибыли в своих «дочек», работающих на рынок, — и тем самым мы лишены возможности простимулировать широкий экономический рост, чего удается достичь в других странах.
Во-вторых, военный сектор в России (как в свое время и в СССР) остается предельно огосударствлен. Если в США в среднем деньги, полученные победителем тендера Пентагона, доходят до более чем 400 фирм по сложной цепочке субподрядов, то в России они практически полностью «вертятся» внутри сложных конгломератов, выстроенных не ради повышения эффективности производства, но исключительно для того, чтобы не выпустить бюджетные деньги «на сторону», т. е. не поделиться ими с частным сектором. Это не только снижает конкуренцию и повышает издержки, но и создает стимулы к еще большей консолидации и огосударствлению в данном секторе.
В-третьих, что также немаловажно, часто упоминаемый «трансферт» военных технологий в гражданский сектор хорошо работал до тех пор, пока и в военной, и в гражданской индустрии доминировало массовое производство — тогда самолеты, строившиеся как военные, позднее перепрофилировались в гражданские, танки превращались в трактора, а устройства радарного излучения — в микроволновые печи. Но по ходу прогресса ситуация изменилась: как показано в работе Дж. Элика и его коллег, конец 1980-х стал последним десятилетием, на протяжении которого был заметен чистый трансферт военных технологий в гражданский сектор [Alic, John A., et al. Beyond Spinoff: Military and Commercial Technologies in a Changing World, Cambridge (Ma.): Harvard Business School Press, 1992]; 1990-е отметились затишьем, а с 2000-х поток начисто развернулся в противоположную сторону.
Нынешние военные расходы при всей коррумпированности цепочки, по которой проходят бюджетные деньги, добавляют к ВВП до 1,5%, тем самым превращая практически неизбежный (например, в 2016 году) спад в минимальный, но рост. Кроме того, учитывая, что в ВПК работают до четверти занятых в обрабатывающей промышленности, расходы на этот сектор поддерживают благосостояние 5-6 млн россиян (вместе с членами семей «тружеников тыла»), что ни много ни мало 10% активных избирателей.
Однако и то и то приносит лишь иллюзорный эффект, создавая мифы об экономическом росте и электоральной поддержке. Мифы, которые рассеются в тот же миг, когда растают бюджетные резервы. Но, к сожалению, тогда новая гонка вооружений может оказаться уже реальной — и ситуация вполне повторит историю четвертьвековой давности. Задумываются ли об этом те, кто нынче предпочитает генерировать иллюзии, а не оценивать реальность? Похоже, что нет.