«Войну так снимать нельзя»: интервью режиссера Андрея Смирнова

Андрей Смирнов — режиссер, сценарист, актер. Наиболее известен по фильмам «Белорусский вокзал» и «Верой и правдой», после выхода которого он более чем на 30 лет оставил режиссуру, объясняя это решение несогласием с цензурой в СССР. В 2011 году вернулся в профессию, сняв картину «Жила-была одна баба» о событиях Тамбовского восстания времен Гражданской войны, показанных глазами крестьянки.

«Они против всего, чего добилась Россия»

«Cказать, что мы разобрались с собственной историей, невозможно до сих пор. Cейчас очень поднялись со дна, на котором они были, сталинисты всякого рода. В «Дзене» чуть не каждый день появляются статьи из истории советского государства и они все носят просталинский характер, антилиберальный. Я бы сказал, они против всего, чего добилась Россия в 90-е годы. Количество доносов друг на друга поражает. Доносчики, стукачи по-прежнему живут среди нас и, похоже, что пользуются доверием государства. Поэтому нам с нашей историей, 74 годами советской власти еще предстоит во многом разобраться. И рано или поздно придется поставить определенные точки. 

В 90-е годы мы не довели дело до конца. Не было суда над Коммунистической партией. Я думаю, что если был бы нормальный суд, то эта партия была бы у нас запрещена за те преступления, которые лежат на коммунистах. В их правление десятки миллионов людей погибли, сгнили в лагерях, были расстреляны и так далее. Это все осталось подвешенным, до конца эти вопросы не решены. Не сумели образовать новый независимый суд — это очень важно. КГБ как было, так и остается хозяином нашей жизни. Все это было не доделано, все это было оставлено. Поэтому, естественно, при малейшей смене, дуновении и у власти, и у ее подданных ожили все эти комплексы. Почему сегодня у нас столько доносов на тех, кто не одобряет политику власти? Потому что мы остались такими же, какими мы были под Сталиным».

«Гражданское общество — это наша мечта»

«[Пытаться влиять на общество] — это долг каждого художника, писателя, историка, режиссера. Мне кажется, это часть нашего ремесла, и очень важная часть. Другой вопрос в том, добиваемся ли мы своих целей или нет. В какой мере это может влиять на аудиторию, я не могу об этом судить. Мне кажется, что искусство в нашей стране очень мало влияет на зрителя, на рядовых наших сограждан. Но, тем не менее, мы все равно должны продолжать долбиться в ту же стену и пытаться разобраться.

Гражданского общества в России по сей день нет. Ни советские власти, ни постсоветские времена не воспитали настоящих граждан. Большинство наших соотечественников, мне кажется, глубоко равнодушны к тому, что делается наверху и даже порой рядом с ними. Они живут своей повседневной жизнью. Гражданское общество в России, я бы сказал, это наша мечта. Но она пока не осуществилась, не реализовалась.

Я в понимании сегодняшних активистов, которые печатаются в «Дзене», — типичный либерал. Я уверен, что никакого другого будущего у России нет, что все равно кончится либеральной экономикой и парламентской демократией. Конечно, будет меняться власть, будет меняться общество. Все равно когда-нибудь будет люстрация, опубликуют архивы ГБ и фамилии каждого стукача мы прочтем. Это неизбежно. Это все равно накоплено внутри этой сегодняшней пишущей доносы массы. И все равно Россия осознает себя как часть Европы – Европы, а не Азии. И кончится тем, что Россия вступит в НАТО (смеется)». 

Об эмиграции

«Куда я могу уехать? Мне 82 года, моей старшей дочери за 50 лет, у меня четверо детей. Конечно, я никуда не уеду. Я должен помереть здесь. [В советские годы] я взвешивал это. Была такая попытка подумать, во всяком случае. Когда началась реформа Гайдара, были тяжелые три месяца: ноябрь, декабрь, январь, уже в феврале стало чуть легче. А у меня был ребенок маленький, нужно было молоко. В декабре — холод собачий — я вставал в четыре утра и шел в очередь к молочному магазину. Он открывался в восемь, в полвосьмого приезжал грузовик, который привозил молоко. Бывало так, что приезжал грузовик и говорил: не будет. И тогда приходилось срочно бежать в другую очередь. 

И в этот момент мне предложили должность — по-нашему это завкафедры режиссуры — в киношколе в английском Беконсфилде. Я написал программу, был там, эту программу утвердили. Здесь молока нет, а тут мы в Англию поедем: жена, я и двое детей. Я сказал жене: «Ты подумай, пацану полгода, он грудной еще, значит первый язык, на котором он заговорит, будет английский. Этого я пережить не могу». И я не подписал контракт и никуда не поехал. 

Мой отец был писатель, написавший замечательную книгу о Брестской крепости. Я вырос в доме, где люди довольно много читают, говорят на неплохом русском языке и пишут на нем. Когда я ставил спектакль в Париже – «Месяц в деревне» –  я четыре месяца прожил там. Мне переводчик был не нужен, я профессиональный переводчик с французского, мне жилось легко, прекрасно. А когда я ехал назад на поезде, в Бресте меняли колеса, поезд часа два стоял. Я вышел, а там бабки белорусские сидят. Торгуют, кто чем может. Я услышал русский язык и все два часа проторчал около этих бабок. Это было наслаждение — так не хватало русского языка! Ну не хватает! Жить без этого для меня немыслимо».

О цензуре

Цензура присутствовала уже когда я снимал военную картину «Пядь земли» (1964 год). «Войну вот так можно снимать, а вот так нельзя» — это буквально на съемках было. И все время приходилось с этим считаться. Потом я сделал первую короткометражную картину, которая называется «Ангел», она на 20 лет легла на полку. Мне тогдашний замминистра сказал: «Мы тебе поможем сменить профессию». И не давали работы. Я какие-то передачи для радио писал, два диафильма сделал, всякой ерундой занимался, но в кино не мог получить работу. 

А следующим был «Белорусский вокзал» (1970 год). Эта картина уже на уровне сценария потерпела страшный урон от цензуры. Больше года мы мучились с цензурой, пока наконец нас вызвали в Госкино  и тамошний главный редактор заставил нас написать донос на самих себя. Мы письменно поклялись, что ничего антисоветского в фильме не будет. И запустили нас только благодаря помощи моего учителя Михаила Ромма, замечательного режиссера и педагога. Но дальше, пока я в течение года снимал фильм, его закрывали четыре раза. Художественный совет смотрел материал, потом партком смотрел материал, останавливали и говорили, что клеветнически показана реальность советская, очень много плохой погоды и заунывных мотивов. И каждый раз его открывали заново опять только благодаря Михаилу Ромму, благодаря его энергии. 

Дальше была «Осень», и ее в Москве вообще не выпустили. Москвичи, кто знал, ездил смотреть ее в Мытищи, в Балашиху. Я снимал ее три месяца, а сдавал восемь. «Эту сцену вырежи, эту сцену вырежи, напиши новую, сними ее». 

Ну и следующий фильм — «Верой и правдой» —  он был задуман как сатира. Это история архитектора в трех эпохах: сталинская, хрущевская и тогдашняя, при Брежневе. На середине картину остановили. Мне директор Мосфильма сказал: «Ты истратил миллион, ты думаешь, мы второй дадим? Пока ты не переделаешь это, ничего не будет». И мне пришлось сцену за сценой [править]. Я кино снимал в стиле гротеска, конечно. Но оказалось, что снимать про советскую реальность в стиле гротеск — это преступление. Ну в общем, я переделал. Картина вышла. Я ее не стыжусь, она достойная вполне. Смотреть можно, артисты замечательные. Но далеко не такая, как была задумана».

Опасная работа

«Естественно, во время специальной военной операции давление на культуру резко усиливается —КГБ в этих условиях поднимает головы, начинает хозяйничать повсюду, и тут же доносчики, которых у нас миллионы, идут навстречу. Не первый раз мы переживаем это, боюсь, что и еще будет. Но все равно наступит время, когда будет полегче.

На что надеяться? Да на него только! (показывает вверх) Больше не на что надеяться.  Эта работа – режиссура театральная, киношная, да собственно, в литературе то же самое – это работа опасная. Она никогда не была безопасной, в России, по крайней мере. Нашему брату не привыкать жить в условиях весьма стесненных и ограниченных, но настоящие таланты переходят через это. Надеяться по-прежнему не на что, я бы сказал. Но настоящие таланты с этим справятся».

Также в интервью Андрея Смирнова: можно ли сравнить нынешнюю цензуру с советской и на что рассчитывать уехавшим из России режиссерам. Полную версию смотрите на YouTube-канале Forbes.