К сожалению, сайт не работает без включенного JavaScript. Пожалуйста, включите JavaScript в настройках вашего браузера.

«Чумные цветы»: как сестры взялись разгадать семейную тайну и что из этого вышло

Питер Брейгель Старший, «Триумф смерти» (Фото Public domain )
Питер Брейгель Старший, «Триумф смерти» (Фото Public domain )
В издательстве Albus Corvus («Белая ворона») выходит книга ​​Матса Страндберга «Чумные цветы». Это история с элементами ужасов и мистики, события которой происходят в Швеции XVIII века во время эпидемии чумы. В интервью Страндберг признается, что давно хотел написать одно­временно исторический и готический роман о таинственном замке и семейных тайнах, а также «затронуть такие важные вопросы, как жизнь и смерть, бедность и богатство, горе и надежда, Бог и наука». Forbes Young публикует первую главу из книги «Чумные цветы»

В середине февраля в издательстве Albus Corvus («Белая ворона») на русском языке выходит книга писателя и журналиста, мастера шведского хоррора ​​Матса Страндберга «Чумные цветы». Сюжет разворачивается осенью 1710 года, когда эпидемия чумы накрывает Стокгольм. «В «Чумных цветах» есть все необходимые ингредиенты страшной истории в правильном соотношении. Кроме того, Страндберг затрагивает вопросы прав женщин и предрассудков о том, каким должен быть «настоящий мужчина». Это делает книгу актуальной, несмотря на то что действие происходит в XVIII веке», — пишет шведское издание Skånska Dagbladet.

Telegram-канал Forbes.Russia
Канал о бизнесе, финансах, экономике и стиле жизни
Подписаться

В интервью для российских читателей Матс Страндберг рассказал, что с детства любил «ужастики», при этом был очень тревожным ребенком и боялся всего на свете, от ядерной войны до СПИДа. «Больше всего на меня повлияли два со­бытия: чернобыльская авария и убийство нашего премьер-­министра Улофа Пальме. Кроме того, моя мама очень болела, так что я всегда сознавал, насколько уязвимо наше тело. И хоррор стал для меня своего рода клапаном, способом справляться с опасными чувствами», — делится писатель. По словам Страндберга, самое страшное время для него — это реальность. 

Во время пандемии COVID-19 автор «Чумных цветов» много читал о прежних эпидемиях: «Это утешало — я напоминал себе, что мы одолели куда более страшные бо­лезни в куда худших обстоятельствах. Чума XVIII века в Швеции меня очень будоражила, и мне показалось, она как раз позволит мне напи­сать такую книгу для подростков, которую мне давно хотелось: одно­временно исторический и готический роман. О таинственном замке и семейных тайнах. И в то же время затронуть такие важные вопросы, как жизнь и смерть, бедность и богатство, горе и надежда, Бог и наука». 

 

Forbes Young публикует отрывок из книги ​​Матса Страндберга «Чумные цветы».

Книга ​​Матса Страндберга «Чумные цветы»

«Я поведаю вам о той осени. И начну с признания в самом страшном: мне хотелось одного — чтобы она перестала кричать.

 

Осенью 1710 года мне было пятнадцать лет. Я жила тог­да с матерью, отцом и младшей сестренкой Эббой. Вме­сте с прислугой мы занимали просторный этаж в доме на острове Риддархольм, в самом аристократическом из приходов Стокгольма, сплошь состоящем из двор­цов и нарядных особняков.

Я верила в Бога и всегда поступала в согласии с Его заветами. А еще крепче я верила в отца. Он был мой герой. Рядом с ним я не страшилась ни призраков, ни убийц, ни русских солдат1. Я не сомневалась: он станет защищать нас до последней капли крови и сумеет пере­хитрить хоть бы и самого дьявола. Дома отец бывал редко. Зато там всегда была матушка. Это в ее надежные объятья я бросалась в детстве, стоило мне упасть и ушибиться. Это она шептала мне на ухо ласковые сло­ва, когда я искала утешения.

Я не сомневалась, что и весь остальной мир устроен точно так же. Все в нем просто: есть добро и зло, рай и ад, жизнь и смерть. Я была уверена, что жизнь спра­ведлива. Если хорошо себя вести, если быть послушной и поступать как должно, никакая беда тебя не коснется.

 

Летом пошел по городу шепоток, будто кораблем с дру­гого берега Балтики в Стокгольм завезли чуму. Боль­шинство, по крайней мере в моем спокойном мире, слухам не верили. Чума — это что­-то из дедовских вре­мен. Не может она вернуться. «Это совсем иной не­дуг, — уверяли врачи. — Вовсе не опасный». Но чуме не было дела до тех, кто не желал смотреть правде в лицо. Сперва она распростерла свои черные крылья над кварталами бедняков, где люди жили в тесноте. А по­том полетела дальше над городом. Все чаще церковные колокола звонили по душам усопших. Однако я не бо­ялась, даже в сентябре, когда о чуме заговорили в от­крытую и весь Стокгольм заперли в карантин. Только те, кто мог доказать, что здоров, имели право покинуть город. Но мне-­то что было за дело? Я сроду не выезжала из Стокгольма. Остальная Швеция казалась мне чужедальней страной, точно из сказки. Я творила молитву на ночь и крепко засыпала, уверенная, что толстые сте­ны нашего жилья защитят нас от всякого зла. К тому же я слышала, будто бодрость духа — сильное оружие против чумы. Так стоит ли зря тревожиться?

Однажды повозка мортусов2 прибыла на Риддар­хольм за сыном ювелира. Следом увезли сына кон­дитера. Он часто играл с моей сестренкой. Внезапно болезнь поразила тех, кого я знала. Беда пробралась в мой мир. Это не укладывалось в голове.

Матушка с отцом не хотели нас тревожить, поэтому я подслушивала разговоры прислуги. Как именно пере­дается болезнь, никто толком не знал, но считалось, буд­то ей способствует дурной воздух. На улицах и площа­дях жгли огромные костры, чтобы дым прогнал заразу. Он туманом висел над городом и щипал глаза до слез.

Каждое утро и каждый вечер нас с сестренкой осма­тривали на предмет чумных бубонов. Мы щупали лбы друг у друга, проверяя, нет ли лихорадки. Эббе было только пять, и матушка убедила ее, что это лишь весе­лая игра, но я впервые ощутила подлинный страх.

Из­-за этого страха мне стало казаться, что я уже забо­лела. Грудь сдавливало, и делалось трудно дышать. Мыс­ли лихорадочно кружили в голове, не находя выхода.

 

Все случилось, когда мы сидели в столовой за обе­дом. Раздался звон, такой громкий, что я вздрогнула. И, подняв глаза, увидела, что мать выронила ложку. По скатерти жирными пятнами расплывался проли­тый мясной суп.

Лицо матери было бледно и покрыто испариной. Лихорадка поразила ее молниеносно, и, когда матушка попыталась нам улыбнуться, ее уже трясло.

— Я всего лишь устала, — произнесла она. — Вам не­зачем тревожиться.

Матушка всегда умела успокоить меня одним взгля­дом — но не теперь. Теперь ее улыбка была такой на­пряженной, что вздрагивали уголки губ. И я все поняла уже тогда. 

 

— Мне нужно ненадолго прилечь, — сказала мать го­лосом таким же напряженным, как улыбка.

Мы молча смотрели, как она медленно поднимается и покидает столовую.

Когда отец предложил помочь ей, она лишь покача­ла головой.

— Магдалена, — шепнула Эбба. — Матушка тоже те­перь умрет?

 

Ответить ей я не сумела. Плач комом стоял в горле, и я боялась не совладать с голосом.

Я боялась говорить вслух о том единственном, что занимало все мои мысли. Что нам делать, если матуш­ки не станет? Что будет с нами всеми?

Отец с решительным видом доедал свой суп, но я видела, как он испуган. Впервые я поняла: он всего лишь обычный человек. А человек против чумы бес­силен.

Наутро отец сообщил мне и прислуге, что у матушки под мышками появились первые бубоны. Черные узел­ки, не более перечной горошины, но мы знали, что они означают.

 

Мне все еще верилось в то, что жизнь справедлива. Разве матушка, никогда никому не причинившая зла, может умереть? Есть же люди, которые пережили чуму, пусть их и немного? Я молила Бога, чтобы мать стала одною из таких людей.

Мы проветривали комнаты и курили там можже­веловой хвоей. Отец весь день пыхтел своей трубкой, чтобы табачный дым выгнал заразу вон. Но матери ста­новилось только хуже. Бубоны расцветали по всему ее телу. Они были твердые, как камень, и такие болезнен­ные, что она вскрикивала, стоило их задеть.

Мне поручили следить, чтобы Эбба не заходила в спальню, и я, чтобы отвлечь сестренку, читала ей свое собрание древнеримских мифов. Но Эбба ерзала в моих объятиях. Битвы богов друг с другом и с людь­ми, которые их разгневали, были ей неинтересны.

— Хочу к матушке, — жалобно говорила она, и ниж­няя губа у нее дрожала.

 

Я не знала, что ей на это сказать. Ответственность за младшую сестру меня тяготила. В последний год я чувствовала себя почти взрослой, я предвкушала, что вот-­вот начнется моя собственная жизнь, — а теперь будто снова стала ребенком. Испуганной маленькой девочкой, которую надо утешать. И зачем мне так хоте­лось поскорее вырасти? Почему я не ценила того, что имею, не понимала, что в любой миг могу всего этого лишиться?

Снова настало утро, и я проснулась раньше всех. Осто­рожно выбралась из постели и встала в дверях роди­тельской спальни. За окном уже брезжил бледный рас­свет, но в комнатах теснились тени.

С кровати доносилось тяжелое дыхание. Частое и прерывистое. Меня больно обожгла тоска и неж­ность.

— Я тебя люблю, — проговорила я. — Больше всех на свете.

 

Мне казалось, она меня не слышит, но, когда я уже собралась уходить, она шепнула мое имя:

— Магдалена. 

Это был почти вздох, тихий и призрачный, точно она уже покинула этот свет. Хотелось удержать ее сре­ди нас, но я не знала как. Знала только, что соблюдать запрет больше не могу.

Я вошла в спальню.

 

Там пахло болезнью, несмотря на проветривания и окуривания. Я старалась не дышать, чтобы чума не попала мне в легкие.

Уловив краем глаза некое движение, я замерла. С колотящимся сердцем обернулась, но тот, кого я за­метила, была я сама — в драгоценном зеркале с фили­гранной серебряной рамой. На столике перед ним ле­жала серебряная щетка для волос с таким же узором на колодке. По вечерам мать садилась перед зеркалом, и горничная расчесывала ее длинные волосы, покуда я рассказывала о том, что произошло днем, или о том, что прочитала в книге. Лучшее, что я помню, — как мне однажды удалось рассмешить мою матушку.

Я уже не надеялась, что однажды неким волшебным образом стану такой же красавицей, как она. Вся ее бе­локурая красота досталась Эббе. А у меня волосы были темными и непослушными, как у отца, а лицом с углова­тыми чертами я не напоминала ни одного из родителей.

Я подошла поближе к кровати. Одеяло мать сбро­сила, мокрая от испарины ночная сорочка задралась. Ноги исчертили черные полоски. Но похолодеть меня заставило ее лицо.

 

Существо, чья голова покоилась на подушке, не было моей матушкой. Я стояла у постели. Пыталась загнать слезы обратно. Пыталась не показать, как мне страшно. 

Белокурые волосы потемнели от пота и облепили свинцового цвета кожу. Сухие растрескавшиеся губы завернулись внутрь, за зубы, точно у затравленного зве­ря. Глаза блуждали, пустые и блестящие.

Я услышала, что всхлипываю.

Матушкин взгляд прояснился. Она снова прошепта­ла мое имя, точно молитву. Когда она протянула ко мне руки, я увидела на них бубоны. Огромные, точно розы, и полные гноя.

 

Если я дам себя обнять, она утащит и меня в свою болезнь. Я стану такой же, как она.

Ноги мои приросли к полу. Не знаю, сколько я про­стояла так, пока сумела уговорить собственное тело: «Беги!»

Отцу пришлось выложить немыслимые деньги, чтобы уговорить врача прийти к нам домой. Эбба расплака­лась, едва увидев его маску. Та закрывала все его лицо и заканчивалась клювом, набитым ароматическими травами для защиты от заразы. Он вошел в спальню в развевающемся черном плаще и напоминал птицу, прилетевшую прямиком из преисподней.

Я пошла прочь, но в дверях остановилась. Я видела все. Врач пытался прижечь бубоны. Сперва огнем, по­том едкой кислотой. Не преуспев, попробовал их вы­резать, но бубоны глубоко укоренились в мясе. Мать кричала без умолку. И не прекратила, даже когда отец вышвырнул лекаря прочь.

 

Эти бессловесные крики буравили толстые стены, преследуя нас по комнатам. Я зажимала уши, но напрас­но. От этих криков никуда было не деться. Не убежать.

Я слышала их даже в те короткие мгновения, когда ухи­трялась заснуть. Мне снились черные птицы.

Матушкин голос, всегда такой нежный и ласковый, сделался низким и хриплым. Она кричала и кричала, точно демон отчаяния и ярости.

Отец пригласил пастора, чтобы мать смогла пока­яться в грехах и принять последнее причастие. Пастор держал во рту губку, пропитанную уксусом. Даже не знаю, заметила ли мать его присутствие или нет. Долж­но быть, ее крики заглушили слово Господне.

 

Под конец эти крики стали проникать в мое тело. Становиться частью меня. Мне казалось, я сойду с ума, и я молила Бога о том, чтобы больше их не слышать.

Настала ночь, и молитвы мои исполнились. И я узна­ла, что есть нечто пострашнее матушкиных криков.

Наступившая следом за ними тишина».

1 Действие романа происходит на десятый год Великой Северной войны (1700– 1721) между Швецией и Россией. (Здесь и далее прим. пер.) 

 

2 Мортусы — в XIX веке так называли служителей при карантинных учреждениях во время эпидемий. В их обязанности входил в том числе и вывоз тел умерших.

Наименование издания: forbes.ru

Cетевое издание «forbes.ru» зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций, регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации: серия Эл № ФС77-82431 от 23 декабря 2021 г.

Адрес редакции, издателя: 123022, г. Москва, ул. Звенигородская 2-я, д. 13, стр. 15, эт. 4, пом. X, ком. 1

Адрес редакции: 123022, г. Москва, ул. Звенигородская 2-я, д. 13, стр. 15, эт. 4, пом. X, ком. 1

Главный редактор: Мазурин Николай Дмитриевич

Адрес электронной почты редакции: press-release@forbes.ru

Номер телефона редакции: +7 (495) 565-32-06

На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети «Интернет», находящихся на территории Российской Федерации)

Перепечатка материалов и использование их в любой форме, в том числе и в электронных СМИ, возможны только с письменного разрешения редакции. Товарный знак Forbes является исключительной собственностью Forbes Media Asia Pte. Limited. Все права защищены.
AO «АС Рус Медиа» · 2025
16+