«Это как любовь»: самый молодой ученый в РАХ Ксения Коробейникова — о науке и музеях

На этой неделе произошло важное событие для Российской академии художеств (РАХ): звание члена-корреспондента (первая ступень членства в Академии) как искусствовед получила 30-летняя Ксения Коробейникова — исследователь, куратор и автор Telegram-канала «ку-ку» (более 42 000 подписчиков). Коробейникова — самый молодой искусствовед в составе РАХ. 

«РАХ всегда ищет новые таланты и обращает пристальное внимание на выдающиеся заслуги и творческий потенциал молодых специалистов. <...> Очень важно, чтобы молодые специалисты становились частью большой команды РАХ. Ксения является прекрасным искусствоведом, у нее много прекрасных наработок, именно поэтому отделение искусствознания приняло решение рекомендовать ее на звание члена-корреспондента РАХ. Для меня это большая радость, что энергичный молодой специалист будет заниматься своей профессиональной деятельностью, и убежден, что это будет направлено на благо искусства в целом», — поделился самый молодой президент в истории РАХ Василий Церетели в комментарии Forbes Young.

РАХ — высшее творческо-научное учреждение в России, работающее в разных направлениях, ключевыми из которых являются изучение, сохранение и развитие искусства и искусствознания в России. Академия объединяет как художников, так и ученых и музейных работников и помогает выстраивать диалог между ними. Для людей искусства РАХ имеет такое же значение, как для ученых-физиков — Российская академия наук (РАН): членство в ней престижно и перспективно. Многие художники и ученые получают приглашение в Академию в зрелом возрасте, на пике или под конец своей творческой или исследовательской карьеры — как знак признания. 

Forbes Young поговорил с Ксенией Коробейниковой и выяснил, без чего невозможно развитие искусства, какие задачи решают современные искусствоведы и почему музеи все еще важны для общества. 

Серьезное отношение

— Вы стали самым молодым членом-корреспондентом Российской академии художеств. Что для вас значит это признание?

— Узнав эту новость, я порадовалась не столько за себя, сколько за наше поколение 25–35-летних. Еще недавно к нам не относились серьезно, говоря дословно, что нам бы еще «помариноваться», набраться ума-разума и опыта. А как это сделать, если сложно устроиться на практику, работу и напечататься? Коллеги, которые старше нас в полтора-два раза, часто держатся до последнего за свои места и неохотно пускают молодежь в музеи, университеты и редакции. Вместо принятия в свои ряды и передачи знаний отстреливают на подлете, а потом лукаво списывают все на кадровый голод. Так у нас в сфере образовался уже не голод, а истощение на грани вымирания. 

РАХ выбивается из списка художественных институций и идет противоположным путем. Приобщение к ней людей моего поколения и выбор Василия Церетели как самого молодого президента в истории Академии — тому доказательство. Это дает надежду на обновление и здоровую эволюцию процессов, без которых невозможно развитие искусства в стране. 

— Вы сказали об «отстреленной» молодежи. Но может ли молодой блогер-искусствовед влиять на культурную повестку так же, как традиционные институции?

— Сравнивать сложно и бессмысленно. Я отвечу так: журналист-искусствовед сегодня может влиять на культурную повестку. Именно журналист, а не блогер, потому что я 14 лет в журналистике, сотрудничаю с ведущими федеральными СМИ и веду Telegram-канал по тем же законам. Меня цитируют коллеги от «Коммерсанта» до The New York Times по тем эксклюзивам, которых нет даже у них. Мне их доверяют, и я этим горжусь. А доверяют, потому что знают, что я никогда не сдам источник, напишу только с благой целью и всегда разберусь в ситуации. Для этого приходится общаться с чиновниками и музейным руководством, иногда выступать своего рода медиатором между ними. Через такие разговоры, когда обе стороны открыты, получается чего-то добиться. Это идеальный путь, но есть и другой, когда люди закрыты и не хотят слышать про проблемы. Тогда приходится выносить это в инфополе — это тоже работает. 

— Василий Церетели в интервью вам же сказал, что его миссия — вернуть РАХ образовательную функцию. Как в этом контексте, на ваш взгляд, выглядит присуждение вам статуса члена-корреспондента? Создается ощущение, что РАХ готовится к экспансии на широкую аудиторию, включая в свои ряды вас с вашими медиаактивами. 

— Этот вопрос корректнее задать Василию Зурабовичу (комментарий Церетели выше. — Forbes Young). От себя могу лишь сказать, что моя медийная поддержка РАХ только усилится. Скоро объявят о еще одном моем назначении (о каком именно назначении, Ксения Коробейникова рассказать отказалась, сославшись на договор о неразглашении, но намекнула, что речь идет о должности федерального уровня. — Forbes Young), и с учетом новых поставленных задач и доверенных мне ресурсов я смогу сотрудничать с РАХ плотнее. Я сразу вписала этот блок в план и нашла поддержку своих новых коллег. В списке потенциальных партнерств — не только РАХ, но и наши музеи, университеты, арт-институции, независимые искусствоведы, художники и коллекционеры. Я смотрю на все как на экосистему, которую надо поддерживать и развивать комплексно. 

— По вашему мнению, как должна меняться Академия, чтобы она соответствовала современности?

— Я надеюсь, она продолжит обновляться и вести межпоколенческий диалог. В этом сила и решение. Мы со старшим поколением не должны друг друга бояться, избегать и не слышать. Наоборот, чем больше мы будем общаться, делиться идеями, проблемами и опытом, тем плодотворнее будет деятельность каждого из нас вместе и по отдельности. Хочется, чтобы РАХ стала более заметной на арт-карте страны: переосмыслила себя, свою миссию и шаги в этом направлении. Главное здание на Пречистенке могло бы превратиться в межмузейное пространство для выставок. Например, недавно был юбилей художника Александра Бенуа, но не было ни одной посвященной ему большой выставки. Академия, с которой он был так тесно связан, прекрасно бы для этого подошла. Она могла бы стать не только выставочным партнером для музеев, но и стратегическим — для университетов и независимых исследователей. На ее базе можно продолжить организовывать дискуссии и образовательные обменные практики, издавать книги, особенно с учетом того, что у РАХ есть НИИ теории и истории изобразительных искусств. Академия имеет потенциал стать в отечественном мире искусства платформой по объединению всех участников сферы. 

— Есть ощущение, что Академия оценила ваш визионерский вклад. В чем, по-вашему, должна заключаться визионерская роль искусствоведа сегодня?

— Нет общего ответа на этот вопрос, все дело в частностях и индивидуальностях. У каждого искусствоведа свои цели и свой путь. Главное, чтобы каждый его нашел. Мой путь — в поддержке и развитии сферы. Для этого я придумала свои инструменты, потому что мне скучно делать то, что уже сделано, хочется делать что-то и сразу видеть результат, и хочется, чтобы это помогало большему количеству достойных героев, которым больше некому помочь. Я бы не назвала это визионерским подходом, скорее рабочим. Вы видите проблему или пробел и находите способ их решения или устранения. Если это кому-то приносит пользу, значит, все не зря. Вот это дело, а с громкими словами оно порой ничего общего не имеет. 

Часть семьи

— Если говорить о делах, то какие новые задачи и возможности вы видите для себя в роли члена-корреспондента Академии?

— Если я с чем-то связываю жизнь, то живу этим полностью. Академия приняла меня в свою семью, и я хочу стать ее частью. Я готова быть полезной и как искусствовед, и как журналист, и как PR-специалист; меня уже пригласили к участию в релевантных моим научным интересам конференциях и изданиях Академии. РАХ неформально подошла к юбилею Победы. Вице-президент Татьяна Кочемасова как куратор собрала тонкую выставку «Вера — Подвиг — Победа». Коллеги изучают тематическое наследие художников, проводят дискуссии, издают книги; предъявляют фундаментальный подход — это для меня в Академии особо ценно. Такое сложно представить где-то еще, ведь вокруг — суета, дедлайны, KPI. Как в таком режиме сделать что-то вдумчивое и уж тем более на общее благо? Академия живет в своем ритме, который делает возможным такие научно-художественные дела. 

— А что насчет научного вклада? 

— Я внесу скромный вклад своим исследованием, которое посвящено эвакуации музейных ценностей во время Великой Отечественной войны в Новосибирск. 

— Почему именно эта тема? 

— Меня потрясло, что история спасения икон Рублева, передвижников, (пост)импрессионистов моими сверстницами — музейщицами Третьяковки — полноценно не изучена и неизвестна даже среди специалистов. А эти женщины, рискуя жизнями и претерпевая вместе с детьми 50-градусный сибирский мороз и голод, создали филиал Третьяковки в Новосибирском оперном театре (НОВАТ) и спасли сокровища Галереи, ГМИИ, «Царского Села» и еще минимум 15 музеев. Говорю «минимум», так как точных цифр и единого списка до сих пор нет. Данные семи архивов и перечисленных музеев легли в основу моего исследования, которое используется при создании фильма НОВАТа для «России 1». 

— О чем будет этот фильм? 

— Мы покажем и расскажем, что помимо ежедневного сохранения и реставрации сокровищ они писали диссертации, сделали более 20 выставок и ездили с лекциями про искусство по Сибири, в том числе по госпиталям. Никто из музейщиц не погиб. Ни одно из десятков тысяч спасенных ими произведений, судя по архивам, не утрачено. После окончания войны они вместе с шедеврами вернулись в Москву и в рекордные сроки восстановили и открыли Третьяковку. Своим исследованием я хочу каждой из них выразить благодарность. 

Импульс для работы

— Ваш бэкграунд сочетает академическое искусствоведение и активную медийную и общественную деятельность. Как эти направления дополняют друг друга?

— Мой многослойный опыт и интерес не просто дополняют друг друга, а усиливают. Сначала я думала, что в этом даже не раздвоении, а растроении личности нет ничего путного. Позже осознала, что в этом моя сила и инструмент решения больших задач. Я исследую искусство и музейные процессы — как искусствовед; защищаю музейщиков, художников и шедевры — как активист; продвигаю их — как пиарщик и освещаю их — как журналист. К этому добавилась кураторская (куратор — специалист по проектированию и реализации выставочных проектов. — Forbes Young) оптика, которая позволяет переосмыслить и визуализировать пути музейного развития. На последнем фестивале «Интермузей» мы вместе с «Красным квадратом» и Ильей Кривицким представили в Третьяковке выставку «Как улучшить музей». По формату это навигатор с чек-листами, по дизайну — «оживший Telegram», как ее охарактеризовала глава музейного департамента Минкульта Елена Харламова. Проект побуждал осмыслить бренд вашего музея и усилить его с помощью бытовых, маркетинговых и технологических ходов. Эти советы сделаны на примере достижений музейщиков и главных технокомпаний, которые работают с музеями. В итоге музейщики попросили Минкульт и нас провести выставку по стране как визуализированный учебник. Чиновники поддержали, уже работаем над этим.

— Вы защищаете архитектурные памятники и музейных работников. Чем эта общественная работа важна для вас?

— Важна тем, что она результативна и порой кроме меня ее некому сделать. Так, не без моего участия сохранили от сноса Цирк на проспекте Вернадского, здание СЭВ, защитили ряд музейных директоров от несправедливых увольнений, а один из музеев — от возможного закрытия. Это тяжелая работа, о которой я не люблю и не могу говорить в деталях. Куда приятнее открыто помогать с помощью единомышленников. Вместе мы спасли музейщиков из Орска и Оренбурга после наводнения, Музей минералов Ферсмана от обвала крыши, помогали арт-деятелям бороться с болезнями, собирая миллионы [рублей] за считаные дни через «ку-ку» и подключившиеся медиа. Такие дела для меня важны еще и потому, что они дают импульс для дальнейшей работы. 

Общение с искусством

— На ваш взгляд, какая у искусства роль сегодня? 

— Первостепенная. Невозможно жить без искусства. Мы можем не отдавать себе отчет в этом, но сути это не меняет. Можем откладывать общение с искусством, но тогда обкрадываем себя. Ведь чем больше мы с ним взаимодействуем — тем больше развиваем себя. На всех уровнях. 

— Когда, на ваш взгляд, стоит начинать знакомиться с искусством, а когда — осознанно его изучать?

— Изучать стоит тогда, когда появится к этому минимальный интерес. У ребенка его надо распознать. А вот знакомить его с искусством стоит с самого раннего возраста. Вкус формируется под воздействием визуального ряда. Не сразу, это накопительный эффект. Но чем раньше его запустите, тем больше получите. У меня так и вышло: я еще в животе мамы оказалась в музее. Моя прабабушка создавала один из музеев и музейный двор при нем. Мама проводила там много времени, если бы папа не успел отвезти ее в роддом, то, может, я бы и родилась в музее. Хотя все равно там всю жизнь и провожу. 

— Что для вас музей? 

— Музей — это почти Эдем. Здесь вы выключены из суеты и забот. Можете размышлять, любить, страдать, мечтать. В музее вы можете делать все что угодно — в рамках дозволенной свободы, гуманности и хорошего вкуса. Музеи формируют их в вас. Здесь нет насилия, разве что назидание, которое каждый трактует и обретает по-своему. Музеи это место, где мы — это мы. Здесь не надо играть. Здесь надо жить. Час, день, год — жизнь. За час в этих стенах вы меняетесь, совершенствуетесь, а может, и нет, но точно выходите из музея другим. И я желаю всем обрести свой музей. Это как любовь.