Закончился ли переход к рынку?
После смерти Егора Гайдара в российском экономическом сообществе (в том числе и на посвященной его памяти конференции в Академии народного хозяйства) возобновилась дискуссия об итогах последних двух десятилетий. Вновь стали обсуждаться главные вопросы экономической политики. Закончился ли переход к рынку? Движемся ли мы в правильном направлении? Что еще осталось сделать? Насколько российская экономика похожа на другие переходные экономики?
В этом отношении показательны результаты дискуссии, состоявшейся на ежегодной конференции Американской экономической ассоциации в Атланте. Круглый стол был посвящен итогам 20-летнего перехода к рынку в 30 странах Евразии. Он был в первую очередь интересен разнообразным составом участников — кроме автора этих строк в обсуждении приняли участие президент Ассоциации сравнительных экономических исследований Питер Мюррелл, главные экономисты Всемирного банка и Европейского банка реконструкции и развития Джастин Линн и Эрик Берглоф, нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц.
Несмотря на то что участники круглого стола ожесточенно спорили по целому ряду вопросов, им все же удалось прийти к согласию по нескольким позициям. Никто уже не спорит с тем, что переход к рынку в основном закончен. Бывшие социалистические страны теперь почти не отличаются от других стран (развитых или развивающихся) с аналогичным уровнем доходов на душу населения.
Траектории перехода от командного хозяйства к рыночному можно разделить на три категории. Опыт трансформации в Центральной и Восточной Европе в целом успешен и понятен. Опыт России и многих других республик бывшего СССР тоже понятен, но скорее провален. Опыт Китая успешен, но непонятен.
Исходная модель перехода к рынку подразумевала, что институты плановой экономики будут разрушены, а вместо них появятся политические и экономические институты, свойственные развитому капиталистическому обществу: демократия, верховенство права, защита частной собственности и конкуренции. Основные институты были созданы в 1990-х во всех переходных экономиках — и все участники круглого стола согласились, что экономический рост 2000-х (и 1980–1990-х в Китае) объяснялся именно этим. Однако затем развитие институтов в переходных экономиках пошло совершенно по-разному. Связано это с тем, что для институциональных реформ необходимы стимулы. В Восточной Европе, России и Китае эти стимулы были совершенно различными.
В Центральной и Восточной Европе основным стимулом для построения институтов стало вступление в ЕС. В этих странах никогда не было сомнений в конечной цели. Поэтому переход увенчался успехом. Наиболее успешные восточноевропейские страны уже опережают беднейшие страны «старой Европы», а их менее удачливые соседи неуклонно их догоняют — и по уровню жизни, и по качеству институтов.
В России построение институтов остановилось (а по некоторым направлениям пошло вспять). В этом тоже нет ничего неожиданного и специфичного. Россия превратилась в обычную развивающуюся страну со средним уровнем дохода и «ресурсным проклятием». Этим она похожа не только на Казахстан с Туркменистаном или Белоруссию с Украиной, получивших ресурсную ренту за счет российских субсидий. От аналогичного «ресурсного проклятия» страдают и страны Латинской Америки и Африки, где у элит нет стимулов к построению институтов. Они пытаются удержаться у власти, чтобы продолжать получать ресурсную ренту, а развитие институтов повышает экономическую и политическую конкуренцию, то есть ставит власть элиты под угрозу.
В этом смысле интересен пример Китая. Китайское правительство действует в долгосрочных интересах страны. Китайские экономисты воспринимают это как данность, но объяснить это не так легко. Обычно говорят о том, что Коммунистическая партия Китая максимизирует долгосрочный экономический рост для того, чтобы удержаться у власти. Загадка не в этом. Загадка в том, почему руководители КПК заботятся о благополучии партии, а не действуют в своих личных интересах. Каким образом внутри КПК удалось создать меритократию и регулярную ротацию кадров (что, мягко говоря, пока отсутствует в «Единой России»)? Сможет ли КПК избежать судьбы поздней КПСС? На эти вопросы у современных исследователей пока нет ответов. Даже через 30 лет после начала перехода к рынку в Китае и через 20 лет — в странах Европы и бывшего СССР.
Автор — ректор Российской экономической школы, директор ЦЭФИР, доктор экономических наук