К сожалению, сайт не работает без включенного JavaScript. Пожалуйста, включите JavaScript в настройках вашего броузера.
Наш канал в Telegram
Самое важное о финансах, инвестициях, бизнесе и технологиях
Подписаться

Новости

Кто и когда доказал, что Сахалин — остров


Вышел в свет новый исторический роман Андрея Геласимова «Роза ветров» о завоевании Россией Дальнего Востока

В издательском доме «Городец» вышел в свет новый роман «Роза ветров» лауреата премии «Национальный бестселлер», писателя Андрея Геласимова о российской империи времен Николая Первого и об амурской экспедиции капитан-лейтенанта Геннадия Невельского.

Основные игроки на геополитической арене те же, что и сегодня: Британия, США, Россия, Китай… А на кону — возможно, ценнейший за всю мировую историю приз: возможность фактического освоения Дальнего Востока.

ForbesLife публикует главу из начала романа, где завязывается сюжет:

 

8.

– Так что же, Геннадий Иванович? – тронул его за рукав на минуту тоже о чем-то задумавшийся господин Семенов. – Знаком ли вам кто-нибудь из руководства Российско-Американской Компании?

 

Не дождавшись ответа, он принялся уже без умолку рассказывать о добыче пушнины, составлявшей крупную долю российской торговли со всем остальным миром, о деятельности Компании на Американском континенте, о недавних экспедициях Миддендорфа и Агте в Сибирь, а также о тех задачах, которые были перед ними поставлены и, по его мнению, намеренно не достигнуты. Вернее – достигнуты, но в такой форме и таким образом, каким выгодно было скорее руководству Компании, нежели государству.

Прямо господин Семенов никого в своей пламенной речи не обвинял, однако из его слов очень гладко и как-то само собой, совершенно нечаянно, вытекало, что обнаруженные Миддендорфом на юге Сибири каменные столбы на руку прежде всего Российско-Американской Компании. Предположив их назначением разметку границы между Китаем и Россией, а главное – доведя до Государя сведения о таковой разметке, граф Нессельроде в известной степени закрывал вопрос о ничейности земель в бассейне Амура, предполагая их принадлежность Китаю, а, следовательно, любые попытки России снова продвинуться в этот регион становились юридически неприемлемы.

Невельской не сразу уловил как это может быть выгодно Российско-Американской Компании, но господин Семенов уже без обиняков пояснил, что в отсутствие надлежащих государственных органов и подотчетной правительству администрации Компания может осуществлять все свои действия в тех местах таким образом, как только ей заблагорассудится.

 

– Они ведь в прошлом году свою факторию на три сотни верст к югу перенесли. Был порт Компании в Охотске, а теперь – в Аяне. Улавливаете для чего?

– Нет.

– Вот и в Петербурге не все уловили. А вы представьте себе карту. Это ведь не просто на три сотни верст южнее. Это на триста верст ближе к Китаю.

– И как это может служить выгоде Компании? – заинтересовался Невельской, поворачиваясь уже всем телом от окна к своему собеседнику.

– А вы поставьте себя на место начальника Охотской фактории. Пушнины из Америки идет на многие миллионы рублей. При этом контроля со стороны государства почти никакого. Известное дело, вы отправляете в Иркутск и далее – в Россию столько, сколько примерно от вас ждут. Но кто вас может проверить? И почему бы не построиться как-нибудь так невзначай подальше в тайге двум-трем лишним амбарам? Кто о них узнает, если ни одного чиновника, ни одного полицейского, ни одного жандарма поблизости нет. А есть лишь сотрудники вашей Компании. Подумайте: зачем вам в таком Эдеме государство российское под боком? И не сделаете ли вы всё, что от вас зависит, только бы и дальше положение дел оставалось таким же? Не придумаете ли какие-нибудь каменные столбы на границе с Китаем? Даже если на самом деле границы никакой там и нет.

 

– Погодите, а перенос фактории какой цели при этом мог послужить? Вы так и не объяснили.

– А сами вы не догадываетесь, Геннадий Иванович? Пушнина в Китай официально идет у нас исключительно через Кяхтинскую торговлю. Но всем китайским купцам русских соболей там не хватает. Они ведь чуть не дерутся за них в этой Кяхте, когда из России приходит обоз. Прямо за бороды друг дружку таскают. А тут, глядь – фактория, куда этих соболей со всей Русской Америки свозят, сама вдруг на триста верст ближе к Китаю подвинулась. Перепрыгнула! Ну, разве не чудо? Разве не прелесть для маньчжурских-то несунов? И надзору при этом со стороны государства практически никакого. Эдем, Геннадий Иванович, чистый Эдем!

Господин Семенов буквально сиял от счастья и потирал руки с таким видом, словно одним этим своим рассказом он сам приобщался к описываемой райской жизни. То и дело поминая графа Нессельроде и светлейшего князя Александра Ивановича Чернышева, который возглавлял военное министерство и, судя по всему, поддерживал канцлера и министра иностранных дел в любых начинаниях, господин Семенов изъявлял открытое, но слегка язвительное восхищение этим союзом. Именно Карл Васильевич Нессельроде, сочетавший в одном лице фигуру главного дипломата и канцлера Российской империи, благоволил по какой-то причине Российско-Американской Компании, создавая для нее на государственном уровне режим наибольшего благоприятствования. Господин Семенов, разумеется, не входил в подробности касательно той части, до которой простирались персональные интересы графа в этой вполне очевидной протекции, однако, прямо уверял Невельского, что все издержки, понесенные Компанией по нынешней экспедиции поручика Гаврилова к устью Амура, оплачены будут непременно из бюджета Министерства иностранных дел.

– Вот попомните мое слово! На эту липовую затею Компания не потратит ни гроша. Донесут Государю, что Амур в устье несудоходен, да еще выставят за это немалый счет. А все для чего? Чтобы император счел продвижение в этот край нецелесообразным. Уж слишком много внимания нынче отдаленному востоку общество стало уделять. Вот и переполошились компанейские господа. Не желают к себе никого. Вид просто сделали, что откликнулись на всеобщее одушевление.

 

Одной из причин происходящего господин Семенов считал смену руководства. Компанию, созданную некогда русскими купцами, возглавляли теперь исключительно выходцы из лютеранских семей. Даже в том, что директор Компании Фердинанд Петрович Врангель выдал свою племянницу замуж за морского офицера малороссийского происхождения, подозрительный господин Семенов был склонен усматривать лишь слабую и неубедительную попытку замаскироваться.

– Шесть лет назад этот Завойко на ней женился, в том же году перешел на службу в Компанию и сразу получил под свое начало Охотскую факторию. Неплохо для лейтенанта? До этого события карьера у него – не шатко, не валко, а после женитьбы – прямо как на дрожжах. А вот теперь попробуйте угадать: кто предложил перенести факторию поближе к Китаю?

Господин Семенов улыбался так безмятежно и так счастливо, как умеет улыбаться только дитя.

– Ну? Сдаетесь, Геннадий Иванович?! А вот именно Завойко и предложил. И не просто предложил, но сам и исполнил.

 

Казалось, эти совпадения доставляют господину Семенову настоящую радость. Впрочем, скорее всего, это был тот энтузиазм, который охватывает засидевшегося вечерком за картами человека, когда он уже и носом клюет, и свечи совсем оплыли, но вдруг пасьянс у него все же начинает сходиться, а на пасьянс этот загадано было всего немало.

Поезд подходил к лондонскому вокзалу, однако господин Семенов не унимался. Он продолжал свою явно пристрастную лекцию, указывая на возможные контакты чиновников Российско-Американской Компании с британскими эмиссарами, на многочисленную европейскую родню лютеран из правления и, главное, на то, что в свете вероятного конфликта с Англией нельзя исключать прямого предательства.

– Для чего, по-вашему, внедряются слухи о китайской силе? – настойчиво спрашивал он, усаживаясь рядом с Невельским в тесном экипаже.

– Какие слухи?

 

– Да Бог с вами! Неужели до вас не доходили?

Невельской вместо ответа пожал плечами и выглянул из окна. Несмотря на то равнодушие, с каким он обычно относился к плодам и соблазнам городской цивилизации, Лондон был ему интересен, и сейчас он не хотел упускать возможности снова увидеть этот необычный, как будто занесенный сюда из будущего, мощный и в то же время причудливый город. Однако спутник его уже устремился мыслями к новому предмету, беспокоившему его, судя по всему, ничуть не меньше, нежели всё, изложенное им в поезде, и Невельскому пришлось вытерпеть рассказ о мифическом флоте империи Цин, который был якобы замечен у берегов Татарского залива, а также о неприступной китайской крепости, едва ли не в одну ночь возникшей в тех же местах. Слухи об этой силе просочились из китайской столицы, причем доставлены к русскому политическому столу они были через православного священника, исполнявшего там свою нелегкую миссию.

– И ни одна ведь живая душа не задумалась, откуда у него эти сведения! – хватал Невельского за рукав господин Семенов. – А я вам скажу – откуда! Либо от англичан, либо прямиком из Российско-Американской Компании. Потому как еще древние римляне говорили: «Cui prodest». А сие у нас что означает? Ищи, кому выгодно! Римляне, я вам скажу, Геннадий Иванович, были не дураки! Изрядные не дураки они были, эти жители великого Рима!

Невельской слушал его вполуха, стараясь наперед наглядеться картинами другого великого города, чтобы потом в пути до Кронштадта остались у него перед глазами не одни только, пусть и милые его сердцу, морские волны да полоса горизонта.

 

– А мне говорили, что в прошлом году здесь театр морской устроили, – перебил он внезапно господина Семенова. – Вы, случайно, его не видели?

От неожиданности тот не сразу нашел, что ответить. Попытавшись увязать вопрос Невельского с ходом своих размышлений и никакой связи в итоге не обнаружив, он вынул из кармана сюртука большой зеленый платок, вытер вспотевший лоб и отрицательно покачал головой.

– Нет, не видел. Что за театр?

– Общедоступное представление, – оживился Невельской. – Повествующее о Трафальгарском сражении. Рассказывают, построили под открытым небом настоящий театр, сделали море вместо сцены и напустили туда кораблей.

 

– Как это – море вместо сцены? – удивился господин Семенов.

– Вот и я не пойму. Думал, может, вы знаете.

– Нет, я про это не слышал... Хотя, похоже на правду. Изрядные выдумщики эти англичане, я вам скажу. Они еще и не такое вам сочинят.

И он снова пустился во все тяжкие, припомнив англичанам все их имперские амбиции, политическое вероломство, козни и даже недавно вышедший в Петербурге сборник сочинений литератора Гоголя, откуда на память привел буквально следующую цитату: «Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли».

 

Невельской, однако, старался больше не слушать его, нарочно отвлекаясь на картины вечерней лондонской жизни. Экипаж двигался в необычном даже для обитателя Петербурга непрерывном потоке закрытых колясок, изящных ландо, наемных кэбов и прочего колесного транспорта, собравшегося, казалось, на этих улицах именно теперь, именно в этот вечер со всей Англии. На узких тротуарах царили такая же толчея, гвалт и всеобщее стремление к неведомой, но, видимо, крайне желанной цели. У входа в каждый магазин, которые попадались на пути примерно через десять-пятнадцать метров, крутился обязательный зазывала, хватавший прохожих за рукава и тащивший недотеп, стоило кому-нибудь из них зазеваться, вглубь своей пещеры Али-Бабы. То и дело за окном экипажа мелькали зазывалы другого рода. За последние годы в большую моду здесь вошли самые разнообразные научные аттракционы, и всего за один шиллинг всякому желающему предлагалось ознакомиться то с малыми мирами, узрев их в солнечный микроскоп, то с «Косморамой», то с огромным музыкальным инструментом, именовавшимся «Аполлоникон» и заменявшим собой целый оркестр.

Все эти чудеса науки вперемешку с бойкой торговлей, толкотней и плотным потоком транспорта превращали город в один бурлящий котел жизни, и Невельской вдыхал эту жизнь и это бурление почти с тем же самым удовольствием, с каким он дышал обыкновенно на палубе корабля. Город напоминал ему море, отчего привычная в других городах неприязнь ко всему окружающему на сей раз оставила его.

Однако полный энергии в той же мере, как и вся целиком столица Великой Британии, господин Семенов оставлять его в покое явно не собирался. Он продолжал бубнить о коварных замыслах англичан касательно берегов Татарского залива, настаивая на своей правоте, хотя ни подтвердить ее, ни опровергнуть Невельской был не в силах. Недостаточная осведомленность его в этой области внешних сношений России не позволяла ему делать каких бы то ни было заключений, поскольку до нынешнего момента он если даже интересовался отдаленным востоком, то лишь в географическом, на худой конец – навигационном отношении, но отнюдь не в политическом. Поэтому он вполне допускал, что господин Семенов может намеренно вводить его в заблуждение, вот только причина подобной намеренности, если таковая все же имелась, была ему непонятна.

– А вот знаете, чем я больше всего обеспокоен? – внезапно повысил свой до этого вполне монотонный голос господин Семенов, давно уже примечавший, что Невельской слушает его вполуха.

 

– Чем же?

– Вашим поведением.

– Моим поведением? – Невельской удивленно повернулся к своему спутнику.

– Да, да, – закивал тот. – Вы только представьте, а что если вот прямо сейчас вдруг землетрясение? Что если улица под нами провалится? Что если мы с вами сгорим сей же момент в отверстой под нами геенне огненной?

 

– Мне кажется, я вас не понимаю...

– Да нечего тут особенно понимать, Геннадий Иванович! Господь наш всемогущий припомните-ка, что завещал? «В чем Я найду вас, в том и буду судить». Ну? Разве не так?

– Так, наверное... Только причем здесь все это?

– А при том, что вот явитесь вы к Нему на суд, ну, вот хотя бы сейчас, в эту вот самую, так сказать, минуту – и каким, скажите на милость, вы пред Ним предстанете?

 

Господин Семенов замолчал, хитро глядя на Невельского, словно действительно ожидал от него исчерпывающего ответа.

– Каким же? – наконец, не выдержал тот.

– Нераскаявшимся! – торжественно объявил господин Семенов, воздевая правую руку над головой. – А вам каяться надобно постоянно. Сиюминутно, если позволите.

– В чем же мне каяться?

 

– Да как в чем? Он еще спрашивает! В поведении вашем относительно вашей собственной матушки.

Невельской настолько не ожидал подобного разворота, что на несколько мгновений оказался совершенно обезоружен, и за всегдашней его вежливо безучастной миной человека из ближнего окружения августейшей особы мелькнула простая детская растерянность.

– Что, простите? – неловко спросил он.

– Вы прекраснейшим образом меня слышали, – беспощадно продолжал господин Семенов. – Грех перед родителями есть грех самый тяжкий, ибо родители наши впустили нас в мир сей. Гостеприимно отверзли, так сказать, врата земной юдоли.

 

Он сделал руками широкий жест, долженствующий, очевидно, практически иллюстрировать эту гостеприимность, и тут же продолжил:

– Поэтому любая неблагодарность, а пуще того – нерадение, грехом являются ничуть не меньшим, нежели прямое и непосредственное, так сказать, покушение на священный образ родителя.

Невельской молчал, неподвижно сидя в углу накренившегося в этот момент экипажа, поэтому господин Семенов решил эффектно закончить:

– А нерадение, кстати, еще и первейший признак неверия.

 

– Да с чего же вы взяли, что я неблагодарен? – глухо проговорил наконец Невельской.

Экипаж снова качнуло, и на этот раз Невельскому пришлось ухватиться за дверцу, чтобы не упасть на господина Семенова.

– А как бы вы сами назвали ваше поведение? – отстранился от него тот. – Вам сообщают, что матушка ваша пребывает в страшной опасности, что ей грозит суд и тюрьма, если не каторга, что она уже взята под стражу, – и какова же ваша реакция?.. Вы молча убираете письмо об ее нынешнем положении в карман и больше уж не возвращаетесь к этому предмету. К предмету, каковым является участь вашей родительницы! Да есть ли у вас, дорогой Геннадий Иванович, сердце? Мы ведь почти целый день с вами бок о бок тут провели, а я от вас не то что беспокойства по этому поводу – слова единого о судьбе вашей матушки не уловил! Неужели так вам все это безразлично? И что вы за человек такой? Все молчком, да молчком! Положим, вот мне бы доставили такие известия – так я бы уже и не знаю что. В море бы, наверное, прыгнул с отчаяния да поплыл бы домой без всякого корабля. А вам – хоть бы хны!

Сложившийся к этому моменту у Невельского образ господина Семенова, все его странные поступки и циничные разговоры на протяжении этого долгого дня так сильно не вязались теперь с фигурой трогательно любящего сына, которую господин Семенов неуклюже пытался представить из себя, что Невельской не просто взял на себя смелость не поверить в эту метаморфозу, но решительно отмел ее как недостойное ни самого себя, ни своего спутника кривляние. И все же фиглярские стрелы, с какой бы задачей они ни были обрушены на голову лейтенанта, отчасти достигли своей цели. Господин Семенов хоть и паясничал, обвиняя Невельского в черствости и в сыновней неблагодарности, однако наверняка знал, что по большому счету тот признает за собою оба этих греха.

 

За те два дня, что прошли после памятного разговора и чтения письма в адмиральском салоне, вахтенный офицер великого князя успел, как и положено было человеку его ранга и круга служебных обязанностей, взять себя в руки. От бури охвативших его тогда чувств не осталось уже и следа, и тем не менее, где-то глубоко в сердце он ощущал пусть и умело прикрытую, но все еще саднящую рану. Правда, саднила она вовсе не по той причине, что его мать оказалась в тюрьме, – нет, на самом деле ему было больно из-за того, насколько быстро он сумел взять себя в руки. Вот это беспокоило сейчас Невельского, и господин Семенов, каким-то невероятным чутьем уловивший наличие уязвимого места, нанес удар именно туда.

В далеком детстве, когда маленький Гена еще нежно любил свою матушку и когда ничто не предвещало его теперешнего спокойствия перед лицом грозившей ей участи, Федосья Тимофеевна однажды застала его за какими-то чудесными мечтаниями в цветущем яблоневом саду и, решив, очевидно, что сын ее может со временем обратиться в бездельника, предупредила его пуще всего оберегаться от скуки. На его невинный вопрос, почему нельзя иногда поскучать, она заявила, что скука придет и обглодает ему лицо. Что это значило и как именно могло быть обглодано скукой его лицо, мальчик, разумеется, даже представить не мог, однако слова матери его напугали, а больше всего напугал тон, с каким они были произнесены. Из этого тона он и вывел самое важное понимание о существе своей матушки, и понимание это состояло в том, что его не любят.

После эпидемии оспы у него появилось еще больше поводов укрепиться в своем открытии, а ко времени отъезда в Морской корпус Невельской уже твердо знал, что пословица «Кровь – не вода» придумана не про их семью. В любом случае – не про ту ее часть, которая осталась в живых после оспы. Совершенно посторонние и даже враждебно чужие друг другу люди, прихотью слепой судьбы оказавшиеся родственниками, никак не могли, по его мнению, составить круга любящих единомышленников, готовых пожертвовать всем ради близкого не на том лишь физическом основании, что близкий этот был одной с ними крови, а по причине искренней и простой привязанности к тому внутреннему нематериальному существу, каким он являлся. Единственный, о ком он горевал в эти два дня, был его младший брат Алеша, угодивший под стражу за чужое преступление. В сторону матери Невельской испытывал скорее досаду за то, что карьера его могла встать в угрожающее положение, и это чувство неизбежно приводило его к стыду за себя самого.

– Приехали, – объявил не дождавшийся никакого ответа господин Семенов.

 

Экипаж остановился рядом с невзрачным двухэтажным зданием, похожим на недавно перестроенные казармы Семеновского полка, и оба пассажира шагнули на тротуар. Сводчатые окна второго этажа были ярко освещены. У входа в здание толпились нарядные люди. Указав на толпу рукой, господин Семенов по-хозяйски широко улыбнулся и хотел что-то сказать, но в этот момент Невельскому почудилось, будто от группы изысканно одетых дам отделилась та самая девушка, что выманила великого князя из театра в Лиссабоне. Не доверяя своим глазам, он двинулся к ней, чтобы убедиться в своей ошибке, но девушка прибавила шаг. Невельской побежал, господин Семенов растерянно крикнул, а в следующую секунду и беглянка, и русский офицер исчезли за углом здания.

Мы в соцсетях:

Мобильное приложение Forbes Russia на Android

На сайте работает синтез речи

иконка маруси

Рассылка:

Наименование издания: forbes.ru

Cетевое издание «forbes.ru» зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций, регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации: серия Эл № ФС77-82431 от 23 декабря 2021 г.

Адрес редакции, издателя: 123022, г. Москва, ул. Звенигородская 2-я, д. 13, стр. 15, эт. 4, пом. X, ком. 1

Адрес редакции: 123022, г. Москва, ул. Звенигородская 2-я, д. 13, стр. 15, эт. 4, пом. X, ком. 1

Главный редактор: Мазурин Николай Дмитриевич

Адрес электронной почты редакции: press-release@forbes.ru

Номер телефона редакции: +7 (495) 565-32-06

На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети «Интернет», находящихся на территории Российской Федерации)

Перепечатка материалов и использование их в любой форме, в том числе и в электронных СМИ, возможны только с письменного разрешения редакции. Товарный знак Forbes является исключительной собственностью Forbes Media Asia Pte. Limited. Все права защищены.
AO «АС Рус Медиа» · 2024
16+