«С опытом сложнее удивляться»: как коллекционер Сергей Лимонов покупает искусство

В сентябре в Москве показали два проекта Сергея Лимонова. Первый — «Глазами коллекционера» — подборка произведений, купленных Лимоновым после 24 февраля 2022 года. Второй — «Фантомная семья Каспара Хаузера» арт-группы «Цветы Джонджоли», созданный при поддержке Фонда Сергея Лимонова. 

— Сергей, на выставке «Глазами коллекционера» вы представили работы, созданные или купленные вами и коллекционером Денисом Химиляйне после 24 февраля. Что их объединяет?

— Многие работы, конечно же, были созданы раньше. Те акценты, которые мы на них накладываем с учетом последних событий, довольно условны. Если и есть какие-то ассоциации, то они крайне тонкие, может даже показаться, притянутые за уши. Порой можно услышать, что тот или иной художник предсказал некое событие, например пандемию. Ничего он не предсказывал. Но настоящие художники остро чувствуют общественные катаклизмы или движения человеческой души. Я специально не приписывал работам на выставке какого-то пророческого смысла. Но при их покупке чувствовалось влияние времени. Ты понимаешь, что твое решение соотносится с окружающей действительностью, отражает внутренний запрос.

Но была и работа, действительно созданная после этой даты. Речь о серии Варвары Гранковой «Цветы и трава», составленной из фрагментов одежды, собранной волонтерами для помощи нуждающимся, беженцам. Название серии «Цветы и трава» отсылает к песне Виктора Цоя. В этом случае смысл абсолютно совпадает с текущей действительностью.

— Как будет развиваться российский арт-рынок в ситуации, когда выход на мировую арену практически закрыт?

— Тут, как на бирже, существуют разнонаправленные тренды. Экономика будет сжиматься, что не может не сказываться и на арт-рынке. Дисбаланс между уровнем потребления состоятельных людей и уровнем самого рынка должен постепенно сглаживаться. Грубо говоря, если раньше люди регулярно покупали вещи Balenciaga и черные джипы, а картину — в лучшем случае раз в год, то теперь ситуация должна поменяться. 

Что касается взаимодействия с внешним художественным миром, мы от него не сильно зависели, так как по сути были догоняющими, как и многие десятилетия до этого. Нам бы на локальном уровне решить проблемы с пониманием того, что такое хорошее искусство, а что — плохое; почувствовать разницу между гламурным и сложным, порой некомфортным. Покупка картины для многих по-прежнему сопряжена с боязнью. 

— Как поменялась ваша собственная политика коллекционирования? Допустим, вы знаете, что конкретный художник находится сейчас в сложной жизненной ситуации. Может ли это мотивировать вас на покупку его работы?

— Конечно, чем больше ты общаешься с художниками, тем лучше ты понимаешь, насколько они уязвимые люди. Коллекционирование в принципе неразрывно связано с патронским отношением к искусству и художникам. Часто, покупая работу, я понимаю, что тем самым поддерживаю близкого человека, которого уважаю. 

В любом мире арт-рынок не успевает оценивать новаторов. Так было всегда, возьмите тех же импрессионистов, фовистов или кубистов, которые страдали от безденежья и нападок критики. Поэтому, когда ко мне обращаются за помощью, я всегда по мере сил готов ее оказать.

— Ваш фонд представил на Cosmoscow первый проект — «Фантомная семья Каспара Хаузера» арт-группы «Цветы Джонджоли». Когда он возник и чем занимается?

— Фонд был создан, когда стало понятно, что сейчас не время мыслить глобально и мечтать об огромных музеях или выставочных пространствах. Надо двигаться поступательно. Лучше сделать один небольшой шаг сейчас, чем бесконечно прогнозировать, что должно произойти через десять лет. В какой-то момент я понял, что по факту работу по поддержке художников должен выполнять фонд. В таком формате легче налаживать общение со многими институциями, которые теоретически можно привлекать к своим проектам.

Среди направлений деятельности фонда, которыми мы планируем заниматься в будущем, — организация резиденций, издательская работа. На сегодняшний день — предоставление средств на работу над конкретными проектами и выставочная деятельность. У огромного числа крутых художников на сегодняшний день за плечами нет музейных выставок, в то время как планы музеев расписаны на годы вперед. Фонд поможет как-то заполнить этот пробел. Из ближайших планов — выставка художницы Matiush First в московском Музее АРТ4.

— По каким принципам вы выбираете работы?

— Так как я занимаюсь современным искусством ныне живущих молодых художников, то непонятно, кто из них «выстрелит». Говорю даже не про капитализацию, а про выход на новый качественный уровень. Покупая по одной работе нескольких художников, ты не понимаешь, что это за период: находится ли художник на пике или на излете своей карьеры, сильная это вещь или нет. А если речь идет о любимых художниках, то ограничиться одной работой не получается.

Я преимущественно занимаюсь так называемым вертикальным коллекционированием. Некоторые авторы представлены в моем собрании 20-30 работами. Покупая произведения одного и того же художника из года в год, я исследую его творчество, лучше понимаю динамику. Выстраиваются долгосрочные отношения, которые приводят к тому, что ты начинаешь чувствовать художника как личность, порой и как друга, а не как обезличенного автора. Были случаи, когда я покупал целыми выставками и, надеюсь, продолжу так делать и в будущем. Речь идет о целостных проектах, у которых есть единая мысль, поэтому их невозможно разделить на фрагменты.

— Устанавливаете ли вы для себя какой-то лимит на покупку?

— Лимит есть всегда, но плавающий. Коллекционеры бывают двух типов: одни строгие и рациональные, другие более эмоциональные. Можешь определиться с бюджетом, а затем неожиданно встретить настоящий шедевр, который в этот бюджет не влезает. Тогда нужно делать выбор: либо ты наступаешь на горло собственной песне, превращаешься из коллекционера в бухгалтера и отказываешься от шедевра, будь это Ротко или Моне, или договариваешься о рассрочке, ищешь какие-то другие варианты.

— Что служит критерием качества при покупке?

— Какой-то единой системы, по которой можно было бы оценить интересующую тебя работу, не существует. Дело скорее в насмотренности. Это некая магия, которую сложно выразить словами, когда ты приходишь на выставку и краем глаза за несколько секунд оцениваешь, хорошее перед тобой искусство или плохое. По факту для меня покупка искусства — это своего рода арбитраж. Любой дурак может собрать хорошую коллекцию за большие деньги. Сложнее сделать это при маленьком бюджете. У каждого коллекционера есть свой предел, поэтому он всегда будет тяготеть к формату арбитражной сделки. Проще говоря, он будет стремиться купить как можно более качественную работу по максимально низкой цене. В отдельных случаях, конечно, приходится платить ровно ту цену, которую называет продавец, или даже переплачивать. Многие из тех, кто не любит этого делать, потом кусают локти.

Сегодня огромная часть художников не встроена в рыночный контекст, но говорить о том, что их искусство не имеет цены, — это не правильно. Наоборот, чем выше цена, тем опаснее, что со временем она упадет. Коллекционеры, которые на старте имеют большой бюджет, ошибаются чаще, чем те, кто начинает с недорогих покупок.

— Имеет ли значение представленность в музейных собраниях авторов, работы которых вы коллекционируете?

— Этот фактор имеет косвенное значение. Мы живем в России, где все немного не так, как на международном арт-рынке. Здесь работают другие законы: у художника за плечами может быть несколько крупных музейных выставок, но на цене его произведений это никак не скажется. Может быть, это отчасти объясняется тем, что музеи у нас долго не связывались с современным искусством, а когда начали это делать, то занимались им как бы факультативно. Соответственно, коллекционеры не обращали на этот аспект большого внимания. Поэтому цены на искусство концептуалистов и нонконформистов почти не зависят от музейной истории.

Это ситуация, которая продолжается до сих пор. Но есть отдельные кураторы и структуры внутри музеев, которые обладают вкусом и авторитетом. На их мнение можно ориентироваться. Это касается, например, Андрея Ерофеева, который в 2000-е годы руководил отделом новейших течений Третьяковской галереи. Такие мастодонты могут повлиять на ценообразование в области современного искусства, а музеи в целом — вряд ли.

— Какие необычные медиа есть в вашей коллекции и как вы пришли к их приобретению?

— Коллекционер — эволюционирующее существо, которое сначала ползает, потом ходит на четвереньках и лишь затем становится прямоходящим. Мы все начинаем с холста и масла или бронзы. Когда собираешь много лет, развиваешься и постепенно переходишь к другим медиа, в том числе нематериальным.

До перформансов мне еще, видимо, предстоит дозреть, но видеоарт уже собираю. Первой покупкой по факту стала работа Саши Зубрицкой, но она шла в составе проекта. Решение собирать видеоарт я принял после того, как осознал, что бесплатный контент не обладает такой же притягательностью, как тот, что куплен за большие деньги. Купив билет на фильм Феллини или Годара 200-300 рублей, вы смотрите великое искусство практически на халяву. Когда вы платите большие деньги, меняется отношение. Вы можете сколько угодно мечтать о море, но когда вы впервые видите его живьем, это переворачивает ваше сознание. Так же и с видеоартом. Мы поглощаем огромное количество бесплатного контента, относясь к нему как к мусору. Заплатив за него сто или двести тысяч,  начинаете задумываться о качестве.

— Вы обычно покупаете искусство спонтанно или планируете все заранее?

— Когда как. Бывает, что интерес возникает на этапе знакомства с присланным заранее портфолио, но лучше, конечно, смотреть искусство вживую. В этом году на Cosmoscow я что-то бронировал предварительно, например, работы Аси Маракулиной в  Marina Gisich Gallery, а что-то впервые видел непосредственно на стенде, как скульптуру Ивана Горшкова. Спонтанные покупки тоже случаются, но с каждым годом все реже и реже. С опытом сложнее удивляться.