«Росли через асфальт»: как появлялись первые благотворительные фонды в России
«Я несусь по Красной площади на своих гигантских шпильках с очень важной бумажкой и сама не понимаю, куда именно на этой площади мне надо попасть», — так вспоминает Ольга Журавская один из переломных моментов в работе российского благотворительного сектора.
Журавская, основатель образовательного проекта Travli.net, НКО «Журавлик» и бывший учредитель фонда «Галчонок», как и многие другие руководители НКО, начинала путь в филантропии волонтером. В «нулевые» она занималась фандарайзингом в тогда еще совсем юном фонде «Подари жизнь». В описываемый день она торопилась на встречу руководителей фонда с представителями власти — она была посвящена тому, чтобы НКО наконец разрешили снимать пожертвования с банковских карт. Журавская должна была отдать документ, который забыли взять на эту встречу.
Сегодня переводить средства с карт можно в любой фонд, более того, можно настроить регулярные пожертвования или автоматически «округлять» счета за такси или доставку еды в пользу благотворительных организаций. Но 20 лет назад самым популярным методом сбора средств были «ящики» для наличных в магазинах, почтовых и банковских отделениях, а 30 лет назад никаких инструментов для фандрайзинга не было вообще. Строго говоря, и самых фондов почти не было.
Первые благотворительные организации появились в России в начале 1990-х, хотя система взаимопомощи и волонтерские движения к тому моменту уже существовали. С конца 1980-х, по словам президента фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елены Альшанской, самые различные общественные объединения «росли как грибы», но не имели юридического статуса (первые НКО стали регистрировать в годы перестройки). Некоторые из них выросли в крупные организации, которые работают и сегодня.
Например, фонд «Ночлежка» де-факто появился в 1990-м — его основатель Валерий Соколов сам оказался без жилья, когда вернулся в родной Санкт-Петербург и выяснил, что его выписали из квартиры родственники. Вместе с группой единомышленников он организовал службу поддержки людей без места жительства и регистрации и добивался, чтобы им начали выдавать талоны на продукты. Сегодня «Ночлежка» — крупнейшая в России организация помощи бездомным людям, ежегодно ее помощь получают более 10 000 человек по всей стране.
От человека к человеку
«Конечно, никакой системной благотворительности в девяностые существовать еще не могло. Уже были какие-то богатые люди и компании, которые начинали кому-то помогать. Была знаменитая триада — Большой театр, Храм Христа Спасителя, детский дом. Пожалуй, ей и ограничивалась палитра воображения российского благотворителя того времени», — вспоминает Мария Черток, директор Благотворительного фонда развития филантропии (признан в России иноагентом, прежнее название — фонд «КАФ»).
При этом, по ее словам, уже тогда в стране появлялось очень много новых «доморощенных» инициатив, которым нужна была поддержка — ее оказывали крупные иностранные фонды, которые открывали филиалы в России, в том числе Фонд Форда и филиал CAF. Последний в кризисном 1998 году совместно с Росбанком запустил первую национальную грантовую программу «Новый день», которая поддерживала региональные проекты, помогающие детям.
В тему благотворительности стали активно включаться СМИ. В 1996 году появилась программа издательского дома «Коммерсантъ» для оказания адресной помощи, сегодня известная как «Русфонд» (бюджет в 2023 году — свыше 1,458 млрд рублей). «Поначалу это был чисто журналистский ход: публикуем письма людей, попавших в отчаянное положение, и предлагаем читателям откликнуться. Нет своего расчетного счета, помощь идет от человека к человеку напрямую, а мы лишь посредники», — так описывает начало работы фонда его бессменный глава Лев Амбиндер на сайте организации.
С деньгами тогда действительно «боялись связываться», вспоминает Екатерина Шергова, ныне директор благотворительного фонда «Подари жизнь», в 1990-е работавшая журналистом на телеканале ТВ-6. Она называет благотворительный фонды девяностых «большой прачечной», когда к любым новым инициативам — особенно альтруистическим — относились со скепсисом, ожидая, что их будут использовать для мошеннических схем.
В начале 2000-х в поисках сюжетов Шергова исследовала благотворительные и волонтерские инициативы, проверяла, как они работают, а после рассказывала о них в эфире и помогала организовывать сборы вещей для надежных проектов. По ее словам, «великая сила телевидения» всегда срабатывала — масштабы акций были впечатляющие, вещи «возили фурами».
Борьба с недоверием
«То, что в 1990-е именно в благотворительности было много мошенников — это очень стойкий и вредный миф, — говорит Елена Альшанская. — На самом деле, коррупция и использование каких-то схем были везде. В первую очередь в государственной сфере — залоговые аукционы, рэкет и так далее. Во вторую очередь — в бизнесе, а в третью — уже использовали и зарождающийся некоммерческий сектор, но точно не больше, чем другие сферы в это же время».
По ее словам, недоверие к благотворительности, скорее, было связано с незнанием того, как она работает. С ней согласна Мария Черток: «Вся эта история с некоммерческими организациями была абсолютно новой и поэтому казалась людям странной и непонятной. Но постепенно общественное сознание менялось».
Переломным моментом стала середина 2000-х. Именно тогда сформировались многие проекты, впоследствии ставшие крупнейшими НКО с многомиллионными бюджетами: например, в 2003-м появилась группа «Доноры–детям», которая позже выросла в фонд «Подари жизнь», в 2004-м Елена Альшанская стала собирать волонтеров для помощи детям-сиротам, в 2006-м на базе Первого московского хосписа, основанного врачом Верой Миллионщиковой, заработал фонд «Вера».
Дмитрий Ямпольский, попечитель фонда «Вера», сооснователь фонда «Друзья» и Московской школы профессиональной филантропии, выделяет три фактора, которые дали толчок к развитию сектора: общее развитие общества (в том числе увеличение финансового потенциала), рост доступности информации и формирование «ядра филантропов» — круга людей, которые собирали вокруг себя единомышленников.
Действительно, ресурсов для развития НКО стало больше. К тому моменту в России уже заработало несколько крупных грантодающих организаций — Олег Дерипаска системно финансировал благотворительные проекты с 1998 года (свой фонд «Вольное дело» бизнесмен зарегистрировал в 2008-м), в 1999-м фонд открыл Владимир Потанин, в 2001-м Владимир Зимин основал «Династию» (фонд закрыт в 2015 году после внесения в реестр иноагентов), в 2002-м появился «Абсолют-Помощь» Александра Светакова, в 2004-м заработал Благотворительный фонд Михаила Прохорова.
Расширенный доступ к информации обеспечило развитие интернета — волонтеры объединялись через форумы и блоги, в частности через «Живой журнал». Именно через ЖЖ Шергова познакомилась с Екатериной Чистяковой, одной из создательниц группы «Доноры-детям».
«Я предложила сделать на канале акцию по привлечению внимания к нехватке донорской крови. Потом мы стали активно освещать эту проблему через знакомых артистов, ведущих, музыкантов. Без их участия в репортажах привлечь внимание к проблеме было бы сложно, наши сюжеты могли бы остаться незамеченными, поэтому я сразу предложила привлечь к этой истории медийных лиц. Так все и началось», — вспоминает Шергова.
«ЖЖ стал первой площадкой, позволяющей познакомиться с большим количеством людей по интересам. Поэтому оттуда вышло так много проектов», — говорит Ольга Журавская.
Дмитрий Ямпольский отмечает, что важным было не только развитие новых каналов информации, но и сам факт снятия табу на многие остросоциальные темы: «Мы увидели, какие проблемы существуют в обществе. До этого мы просто не задумывались о многих вещах, не знали многих диагнозов. Вот, например, кто знал о детях-бабочках, пока о них не заговорил одноименный фонд?»
По его словам, благодаря тому что благотворительные проекты стали больше рассказывать о проблемах и своей работе, люди начали осознавать «потенциал собственной помощи». «Многие ведь не помогали не потому, что они равнодушные, а потому, что не знали, как и кому могут помочь», — говорит Ямпольский, который сам начинал свой путь в благотворительности как юрист, оказывая услуги pro-bono, и как ресторатор, предоставляя площадки для благотворительных мероприятий.
Вопрос репутации
Привлекали в благотворительность и сами люди, которые ей занимались. Ольга Журавская вспоминает, что у многих волонтеров фонда «Подари жизнь» была «совершенно сектантская любовь» к основательнице Галине Чаликовой. «Я всюду за ней ходила и делала все, что она скажет, — рассказывает Журавская. — Ее главной чертой было огромное человеколюбие, которое она изливала на любого, с кем общалась, и это каким-то образом вытаскивало из самых разных людей все лучшее, что в них было».
«Галина Чаликова и Вера Миллионщикова, уже покинувшие нас, и другие благотворители того времени — это были люди, для которых безвозмездная помощь другим стала смыслом жизни. Для нас они олицетворяли благотворительность», — говорит Дмитрий Ямпольский. По его словам, среди них были «в основном гуманитарии», журналисты, врачи: «Изначально они не были управленцами. Они скорее управляли энергией, чем своими профессиональными навыками».
«Они действительно работали в ситуации, когда сфера была абсолютно нулевая, ее нужно было строить из ничего. Это определенный тип личности, компетенций, определенная энергия, — соглашается Елена Альшанская. — Если у тебя нет развитой сферы, понятных правил, кто полезет что-то делать в этой ситуации? Только человек, который готов идти в горы и сворачивать их».
Важную роль играло доверие. «Мы все друг друга знали. Это был узкий круг. Я знал, что если фонд делала, например, Нюта Федермессер (основатель фонда «Вера»), значит, с ним нужно было работать», — говорит Ямпольский.
Фандрайзинг на коленке
Молодые фонды работали на голом энтузиазме. Как говорит Елена Альшанская, «никто не понимал, как и что нужно делать». Все помогали по мере сил, работали на волонтерских началах: «Очень долго никто к этому не относился как к профессиональной деятельности. Нам казалось, что мы просто в свободное время как-то кому-то помогаем. Потом это «свободное время» превратилось в каждый день, потом — в 24 часа в сутки. И вдруг оказалось, что никакого другого времени вообще нет, есть только фонд».
Сбор пожертвований и гуманитарной помощи тоже организовывался стихийно. Альшанская вспоминает, чтобы получить подгузники для сирот, волонтеры просто звонили на заводы по найденным где-то номерам: «Звонили и первому попавшемуся менеджеру рассказывали про детишек, которым нужна помощь. Он звал своего менеджера постарше — и вот так постепенно мы знакомились с крупными компаниями».
Горячая линия у фонда тоже появился случайно: менеджер телекоммуникационной компании услышал разговор Елены и ее коллеги в кафе и предложил сотрудничество. Горячая консультационная линия по семейному устройству «Дети в семье» до сих пор поддерживается компанией билайн.
«17 лет назад мы собирали списки богатых людей, я их обзванивала и говорила: «Здравствуйте, я артистка такая-то, хочу с вами поужинать». Однажды у меня был свободный вечер, и я восемь или девять таких ужинов запланировала подряд. Нам нужно было купить очистительный аппарат размером с самолет и поставить на крышу больницы, чтобы в отделении был чистый воздух. И я бегала из «Пушкина» в «Аист», из «Аиста» в «Палаццо Дукале», из «Палаццо Дукале» опять в «Пушкинъ». Все разговоры при этом были вилами по воде: «Так вы поможете?» — «Ну, надо подумать». Когда я в пятый раз заходила в «Палаццо Дукале» с очередным состоятельным мужчиной, вахтер, который открыл дверь, просто опустил глаза», — вспоминала в 2021 году в интервью Forbes соучредительница благотворительного фонда «Подари жизнь» Чулпан Хаматова.
Развитие инфраструктуры
Было понятно, что, чтобы развиваться дальше, должна была появиться системность и сотрудники, которые могли полноценно работать и получать зарплату. «Помню, как в ЖЖ мне кто-то написал в комментариях, можно ли к нам устроиться на работу, потому что волонтерствовать полный день было невозможно. И я с уверенностью ответила, что у нас только волонтеры. А в комментарии пришла директор фонда Катя Чистякова и сказала, что, конечно, присылайте резюме. Для меня это было так странно, что, оказывается, благотворительные организации могут и будут брать кого-то на работу», — рассказывает Журавская.
Первым сотрудником фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» стал бухгалтер, который занимался финансовой отчетностью, вспоминает Альшанская: «А все остальные еще год продолжали работать бесплатно».
По словам Ямпольского, переход к более системной благотворительности проходил, как и любая трансформация, со сложностями, но был невероятно интересным процессом: в фондах стали появляться правления и советы попечителей с разными компетенциями, которые могли привнести системность в работу организаций.
В правления входили бизнесмены, артисты, врачи — всем им нужно было найти точки соприкосновения, чтобы дальше развивать организацию. «Приладить их друг к другу было достаточно сложно. А затем нужно было как бы достать людей, которые занимаются благотворительностью, из сиюминутной проблемы. Заставить их посмотреть вокруг — на другие фонды, которые занимаются похожими проблемами, на бизнес, который может помочь, поискать какие-то долгосрочные решения», — рассказывает Ямпольский.
Как говорит Елена Альшанская, не у всех получалось адаптироваться к новой, более урегулированной сфере: «Когда сектор стал бюрократизироваться, те самые первопроходцы, которые привыкли работать вообще без правил, не всегда могли в него встроиться. Это были мастодонты, организации, которые росли через асфальт и делали что-то совершенно невероятное. И, конечно, они не тратили время на бюрократию, на гонку за деньгами, на красивые презентации и рассказы о том, какие они продвинутые. Они вообще никому себя не продавали. Я им даже завидую».
Личное доверие к людям в фондах, хоть и продолжало играть важную роль, но начало отходить на второй план — сектор обрастал инфраструктурой, появлялись новые инструменты для пожертвований. «Я очень люблю рассказывать на лекциях историю, как «Подари жизнь» в 2007-м договорился со Сбербанком, что в отделениях будут лежать заполненные «платежки», — вспоминает Шергова. — Что больше не надо будет вписывать по двадцать нулей и разных данных — нужно будет только вписать сумму пожертвования и все. Если аудитория лекции молодая, они вообще не понимают, о чем я говорю, а для нас это был гигантский прорыв».
Мария Черток, изучавшая опыт развития благотворительности в других странах, рассказывает, что в России инфраструктура сектора очень быстро стала развитой и плотной. Сфера перешла на электронные платежи (как вспоминает Ольга Журавская, большим облегчением было уйти от сумок с деньгами, которые нужно было вечерами носить в фонд), стали появляться инструменты для онлайн-платежей, платформы для разных видов волонтерства и информационные сервисы.
Большую роль сыграло появление агрегаторов с проверенными фондами, первым из которых стал сайт «Благо.ру» фонда «КАФ». Затем появился проект «Нужна помощь», а позже свои агрегаторы разработали «Яндекс» и Mail.ru.
Кроме того, по словам Черток, быстро развивалась инфраструктура поддержки самих НКО: консультационные службы, школы филантропов, IT-поддержка, оценка и аудит, различные рейтинги и навигаторы. Все это помогало сектору расти и вносить изменения в жизнь общества. «Эти изменения касаются даже не самой благотворительности. Менялись корневые вещи, связанные с распространением гуманистических подходов к решению проблем людей, нуждающихся в помощи», — говорит Черток.
Например, в начале 2000-х идея о том, что кровь можно и нужно сдавать бесплатно, была совсем неочевидной. «В то время люди, чьи дети лежали в больнице, ходили по соседним магазинам и умоляли всех встречных прийти сдать кровь, выходили с плакатами на улицу, что срочно нужна такая-то группа крови и так далее», — вспоминает Екатерина Шергова. Именно с проблемы нехватки безвозмездных доноров крови начался ее путь в фонде «Подари жизнь». Сегодня безвозмездное донорство для многих стало нормой.
Черток приводит и другие примеры сдвигов общественного сознания: «Благодаря развитию хосписов мы знаем, что люди должны иметь возможность уйти достойно. Мы понимаем, что дети должны расти в семьях, а не в детдомах, и главная цель организаций, работающих с сиротами, — это не вещи, а поиск семей. Понимаем, что помогать нужно не только молодым, но и старикам. Что бездомность не должна быть стигмой».
В 2018 году Благотворительный фонд развития филантропии «КАФ» представил проект «25 лет социальных перемен», посвященный изменениям, произошедшим благодаря НКО. Например, в 2004 году благодаря ВИЧ-активистам в России появилась АРВ-терапия, с 2010-го начали работать поисково-спасательные отряды, в 2012-м понятие «инклюзивное образование» зафиксировалось в федеральном законе.
«Мне кажется, фонды очень хорошо проработали. Был большой продуктивный период и действительно много гигантских сдвигов», — говорит Ольга Журавская, которая одной из первых в России начала заниматься темой инклюзивного образования, а позже — травли в школе.
Она рассказывает, что и сегодня сфера продолжает развиваться и появляются новые форматы взаимодействия с обществом (например, геймификация и совместные акции фондов разной направленности): «Сейчас уже все понимают, что если они хотят свою деятельность масштабировать и иметь возможность совершить какой-то сдвиг, то благотворительная организация — это самый верный путь».
Согласно совместному исследованию ВЦИОМ и фонда «Обнаженные сердца», в сентябре 2022 года более 30% россиян помогали благотворительным фондам.