«Ситуация ухудшается для таких, как я»: интервью публициста Александра Архангельского

Александр Архангельский — литературовед и публицист. На протяжении почти 20 лет был автором и ведущим программы «Тем временем» на телеканале «Культура». Входил в Совет по культуре при президенте с 2012 по 2018 год. Преподавал на факультете медиакоммуникаций в Высшей школе экономики до 17 апреля 2023 года. Соавтор учебного курса по литературе для 5-9 и 11 классов, сейчас эти учебники уже не используются в школьной программе. 

Ловушка околовластного существования

«Я старался так жить, чтобы ни к чему не привыкать. Был момент, когда я — правильно или неправильно, это можно обсуждать — согласился войти в Совет по культуре при президенте. Я считал, что в тот момент баланс какой-то держать еще можно. Должны быть какие-то каналы связи и достаточно того, чтобы ты не изменял себе, когда ты в это входишь. 

Я не привыкал, потому что одна из ловушек околовластного существования в том, что ты привыкаешь, и тебе начинает нравиться. Да, тебя гнобят на каком-то закрытом заседании за то, что ты вступался за украинских заключенных, так же как [режиссера Александа] Сокурова, Но это, что называется, входит в стоимость путевки:  тебя поругали, как на партсобрании, и ничего тебе не сделали. Точно так же, как и удобное существование на хорошем телеканале – к нему тоже привыкаешь. Точно так же, как и преподавание в хорошем, едва ли не лучшем университете России, тоже вызывает привыкание. 

Я не жалею, что больше не работаю на этом факультете, потому что это кадры другого типа, другим способом производимые, другие отношения, другие люди. Я жалею, что я с конкретными коллегами расстаюсь, но мы продолжаем проекты за пределами «Вышки». Статус — да и Бог с ним! В конце концов, человек живет до тех пор, пока он что-то придумывает, поэтому любое завершение предшествующего, даже несправедливого, дает шанс попытаться найти себя в чем-то ином, самореализоваться в более трудных условиях». 

О своем состоянии и жизни в России

«Я, может быть, спрятался политически, потому что я слежу за словами, когда я работаю здесь и сейчас. Хорошо это или плохо, опять же можно обсуждать. Мне кажется, что героизм так же, как любое действие требует планирования. Я не планирую быть героем просто потому, что я точно знаю, что я, скорее всего, здесь не выдержу. Но я готов оставаться здесь и готов более осторожно, чем прежде, но продолжать говорить о том, что я думаю. 

Это похоже на существование внутри осажденной крепости, у которой пока еще есть все-таки некоторые входы и выходы. Это не подпольное существование, это не внутренняя миграция, и это не политическая борьба. Чем закончится этот эксперимент, мы не знаем, потому что мы не имеем точки сравнения. Я живу довольно долго, и поэтому я успел начать работать при поздней Советской власти. Я помню, как она вдруг начала исчезать, испаряться, потом появилось новое государство с новыми правилами, ну и так далее. Но ничего подобного тому, что мы переживаем сейчас, я лично не проживал.

Ситуация ухудшается для таких, как я. Когда было дело [режиссера Кирилла]Серебренникова, я мог смотреть на это как бы снизу вверх, потому что где я и где Серебренников. Серебренников — символ, и боролись с символом. Когда берут Женю Беркович [арестованную по делу об оправдании терроризма], я могу попытаться провести параллель между нею и собой. Мне уже более-менее понятно, как я могу оказаться в этой точке.

И, например, когда [детского психолога Людмилу] Петрановскую начинает прессовать прокуратура — психолога, педагога, человека, не вовлеченного в политический процесс — я могу попытаться представить себя на ее месте. Поэтому это вот [я] внутри осажденной крепости, в которой пока помимо подземных входов и выходов есть и плохо отпирающие ржавые ключи. Вот эти ключи у меня в кармане, я вам пока их не отдам».

«Все защитные сооружения пошли прахом»

«Нет ни одной социальной функции, которую я выполнял в своей жизни и которая не завершилась 24 февраля [2022 года] крахом. Я делал школьные учебники — кому эти школьные учебники нужны? Я преподавал, и мое преподавание не привело ни к чему. Я писал книжки, и книжки эти ничего не остановили. В общем, нет ни одной сферы жизни, где бы я работал и все не обвалилось бы. Все защитные, фортификационные сооружения социальные, в создании которых я участвовал, пошли прахом. 

Если мы считаем, что результатом является дееспособная модель, то ничего не удалось. [Но] если мы считаем, что результатом являются судьбы десятков тысяч студентов, прошедших через эти системы образования, успевших воспользоваться этими моделями, и до сих пор в этом году все еще в одном из институтов продолжают выдавать кембриджский диплом…. Это личная судьба. Я сторонник второй модели. 

На большом корабле множество отсеков. Одни затопляются раньше, другие позже. Есть те, которые наверху, и там продолжает еще оркестр. С той же «Вышкой» — есть факультеты, к которым пришли раньше, приставили нож к горлу. Есть те факультеты, где жизнь продолжается. Морально или не морально преподавать? Морально. Потому что ты обслуживаешь не свои интересы». 

Об архаизации образования

«Самый гнусный период в советском образовании — после школ ФЗУ [фабрично-заводского ученичества], когда Сталин начал реформировать образование. До научно-технической революции. Это самый конец 1940х-начало 1950х годов. Это период полной архаизации, я думаю, что нас отбрасывает туда. Это архаизация в дохрущевскую пору, до НПР [непрерывного профессионального развития], до спецшкол, до системы языковых школ, до системы, которая выталкивала ребенка со способностями из глубинки в верхние слои интеллектуальной атмосферы и давала шанс раскрыться. 

Я могу про свою сферу сказать. Задача преподавания литературы в школе она противоречивая, несовместимая. С одной стороны вы должны детей вовлечь в чтение, чтобы им нравилось читать и они бы читали потом, когда закончат школу. С другой стороны вы говорите: «Мы знаем, что литература транслирует традицию.  Дорогие дети, читайте то, что мы вам скажем, чтобы вы были носителями традиций». Традицию мы сами нарисовали. Мы сами загнали туда школьников и говорим: «А теперь любите эту традицию». И вместо того, чтобы увлечь вас теми текстами, которые вам лично предназначены судьбой, вам предлагают тексты, которые к вам не имеют никакого отношения. Предлагают тотальную сетку, эту сетку накидывают на вас и «Пой, птичка, пой!» Не получится. 

Хороший учитель обманет систему, разумеется. Он будет писать одно, а проходить мы будем другое. Но зачем? Это вопрос про жизнь и социальные навыки. Что это дает? Ничего, это отставание, это производство отставания».

О попытке модернизировать школьный курс литературы

«Мы воспроизвели старый принцип, что школа дает эстетический курс. Это про прекрасное и ужасное. Про образы, не про идеологии. Идеологии тоже есть, но они на обочине литературного процесса. Каждый год мы брали сквозную идею, и произведения подбирались по тому, рифмуются ли они с этой сквозной идеей. 

Современными текстами мы подкрепляли традиционные. Книжкой Татьяны Толстой «Легкие миры» — «Детство» Льва Толстого. Фрагментами из книги «Лавр» Евгения Водолазкина — «Повесть о Петре и Февронии Муромских». Или «На смерть Жукова» Бродского встык идет со «Снегирем» Державина. Это был очень консервативный учебник, как я считаю, потому что школа все-таки не терпит радикальных решений. Но он давал свободу. Он был построен так, что можно было выбирать «Гроза» или «Бесприданница», Василий Белов или Владимир Сорокин в старших классах. Я не должен навязывать учителю Белова или Сорокина, потому что в одной школе Сорокин произведет катастрофу, а в другой все уснут от Белова, и наоборот. Есть школы, где надо читать сорокинские тексты. Все возможно. Было и будет, но не сейчас.

Эти учебники вылетели из программы. Школьная программа устроена так, что федеральный перечень учебников существует, и в него либо ты попадаешь, либо нет. Их вывели из этого федерального перечня. Ну, нормально – это производная от времени. Странно было бы думать, что это должно быть каким-то отдельным исключением. Но издательство выпускает небольшими тиражами. Это не может пойти в школу широко, но это может пойти в школу узко. Уже хорошо, что есть такая площадка». 

Также в интервью Александра Архангельского: удалось ли что-то изменить за период «свободного образования», зачем в России отменяют русскую культуру и может ли победить индивидуальная стратегия. Полную версию смотрите на канале Forbes в YouTube.