Сто лет назад, когда не было винных критиков, дилетанты писали о вине поэмы
«Трезвенник, отложи эту книгу, она адресована не тебе, если, разумеется, ты не собираешься изменить своим убеждениям».
Я прочел эту книгу взахлеб. И еще полдюжины подобных книг, найденных в лондонской букинистической лавке. Они были свалены в углу, их коленкоровые обложки покоробились и заплесневели, страницы слежались, матерчатые закладки истлели. Торговал этой трухлятиной букинист, которого я знаю много лет. Когда я впервые зашел в его лавку в Хэмпстеде, он, учуяв мой русский акцент, сказал по-английски, чеканя русские слова: «Есть только «Цемент» Гладкова». «Свой»,— подумал я. И не ошибся. На этот раз он сразу кивнул на старые книжки о вине и пояснил: «Видно, держали в погребе... Но это ведь по вашей части?»
Винные критики стали подлинными профессионалами только в начале 80-х годов прошлого века. Прежде эта профессия не приносила постоянного дохода. В наши дни винный критик может зарабатывать не меньше театрального рецензента или музыковеда. Я охотно читаю винные колонки в газетах и журналах: чаще всего это дельные развернутые советы с перечнем имен, географических названий, цен. Профессионалы пишут о том, о чем нужно и должно писать. Другое дело — дилетанты. Эти пишут о том, что их волнует, что им нравится, от чего они без ума. Больше двух тысяч лет о вине писали дилетанты: любомудры, историки, лекари, адвокаты, негоцианты, садоводы, алхимики. В последние два столетия чаще всего это была литература, написанная джентльменами для джентльменов. На их карте есть лишь три материка: Бургундия, Бордо, Шампань. Мадера, малага, портвейн, рейнские, мозельские вина упоминаются, но лишь вскользь. На этой же карте есть место морям и океанам, но оценивают их по винной шкале: Индийский — жаркий, для вина в трюме губительный, а пылающее Красное море просто гибельно: везешь вино, а привозишь сироп.
Тон книг, написанных сочинителями, — покровительственно-дидактический. Читателя журят за невежество, но при этом не выставляют за дверь. «Знаете ли вы, что хорошие вина следует оценивать синтетически, а не аналитически?! Урожаи 1884, 1889, 1893, 1899, 1900, 1904, 1906, 1911, 1914 были чрезвычайно благотворными для шампанских вин. Запомнили? За день до званого обеда хозяин спускается в погреб, кладет бутылки горизонтально в корзинку и подымается наверх. В столовой медленно перемещает их в вертикальное положение, с тем чтобы осадок опустился по стенкам бутылки на дно. Было бы логично сначала выпить Cote-de-Nuits 1904 года, а уж после Medoc 1875-го. Но не тут-то было! Молодое вино способно затмить старое, если его подадут сразу же после старого. Как же поступить? Выход есть. Выпейте между ними какое-нибудь скромное вино, и тогда Medoc не проиграет в сравнении с могучим молодым предшественником! Театралы утверждают: в хорошей пьесе каждый новый акт должен стоять на плечах предшествующего и все должно завершиться crescendo. Вот так и с винами: каждое последующее поднимается ступенькой выше, чтобы вы не сожалели об утратах. Да, и вот еще что: с одним и тем же блюдом не мешайте бордо и бургундское. Начинайте с бордо, поскольку бургундское лучше сочетается с дичью и гусиным паштетом, которым предшествуют курятина и мясо от мясника. А коньяки, сынок, надо жевать. Буквально. Как кровавый бифштекс. И не вздумай курить перед едой. Табак убивает все винные ароматы. Не веришь? Тогда проделай такой опыт. В бокал с вином выдохни дым. Когда он рассеется, понюхай вино. От его аромата ничего не останется. Тут не только вино потеряет сознание: дым сильней даже коньяка и арманьяка».
Как правило, сочинители — убежденные антропоморфисты. То и дело забываешь, о чем они пишут. «Сударь, вы перепутали Medoc 1912 и 1914? Но вино узнать так же просто, как человека. Узнаем же мы людей по походке, форме черепа, разрезу глаз, выражению лица, линии рта, ушей. Благодаря урокам музыки человек развивает слух и с ходу способен отличить Бетховена и Люлли от Моцарта и Вагнера. Вкусу тоже обучают. У вина, как у человека, есть возраст: детство, зрелость, старость. Есть вина, которые особенно хороши в юности, например божоле. Бордо неотразимо на закате дней, и этот закат куда привлекательней юности. О пожилых женщинах порой говорят: «Можно только представить себе, как она была хороша в молодости!» Заблуждение. Да не была она милашкой. И только возраст вдохнул в нее обаяние, которое порождает иллюзию былой привлекательности».
Теперь так не напишешь. А если напишешь, то редактор тебя взашей погонит, а читатель на смех подымет. Пафос в наши дни стал синонимом дурного вкуса. Но сочинителям было наплевать на ироничные ухмылки, подтрунивание, перемигивание. «Да, это не вино, а солнце в бутылке!.. Мы откупорили Medoc 1848 и 1864 ровно в восемь вечера... Разве Lafite 1864 уступает Musigue 1869? Ни на йоту. Это дело вкуса и не более... Узнавание вина — это способность назвать год урожая, сорт винограда, провинцию — откуда оно родом-племенем. Вот это — Lafite 1870, а это — Margaux 1875!»
К началу 60-х минувшего века пафос окончательно выдохся. Вино пошло, потекло в массы. В английских пабах и ресторанах его начали отпускать бокалами. Женщины сменили джин с соком на эротичный бокал красного сухого. Супермаркеты открыли винные отделы, сбили цены. Представительницы среднего класса, прежде сторонившиеся винных лавок с их подчеркнуто мужским духом, принялись загружать тележки супермаркетным вином с броскими ярлыками. Критики стали частью винной индустрии и перестали смело критиковать. Некоторые занялись виноторговлей. Новое время решительно потеснило дилетантов, а от их книг осталось лишь мокрое место, горка трухлятины.
«Трезвенник, отложи эту книгу» — так писал в конце 1920-х сочинитель Поль де Кассаньяк. Книга называлась «Вина Франции». «Чем меньше у осени сил, тем она прекрасней. Ягоды трескаются, сочатся сладкой влагой, и если погода благосклонна, гроздья покрываются бледно-зеленым пушком, который осыпается при малейшем прикосновении и который принято называть «благородной гнилью» (pourriture nobe)».