«Слезы безгласных»: автобиографическая книга о жизни в закрытой религиозной общине

После праздников потянулась тихая жизнь. Элам и Якоб работали в мастерской, когда им подбрасывали заказы. Мы с Лилиан шили одежду для семьи и стеганые покрывала для одной из женщин семейства Йодер, у которой был свой магазин. Нам платили по пятьдесят центов за каждый ярд (примерно 91 см. — Прим. пер.) нити, которую мы вшивали в изделие. На среднее лоскутное покрывало шло от трехсот до пятисот пятидесяти ярдов нити, а средняя мастерица могла пустить в шитье от двадцати до пятидесяти ярдов в день, в зависимости от скорости работы. Я вскоре обнаружила, что обожаю эту работу, и садилась шить при любой возможности. 

После четырех недель работы над покрывалом мы с Лилиан закончили его и отвезли Саре Йодер, владелице магазина. 

Она заплатила Лилиан двести долларов за нашу совместную работу и дала нам еще один заказ, который предстояло сдать в феврале. 

— Я очень рада, что могу внести в семейный бюджет эти деньги, в которых мы так отчаянно нуждаемся, — призналась Лилиан, когда мы тряслись по дороге домой в повозке, а морозный воздух Миннесоты кусал нас за щеки. Я кивнула и улыбнулась. Почти до конца двухмильного пути мы молчали, но по том Лилиан вдруг повернулась ко мне и проговорила похолодевшим тоном: — Я все намеревалась кое-что тебе сказать, но никак не могла найти подходящее время. 

Я сглотнула, почувствовав себя неуютно. Я теперь называла Лилиан матерью, но наши отношения по-прежнему оставались очень напряженными. 

— И что же? — спросила я, склонив голову и глядя на свои руки, сложенные на коленях. 

— Ты слишком туго закалываешь свои платья, — сурово заявила Лилиан, направляя лошадь с мощеной дороги на проселок. 

Я посмотрела на нее, нахмурившись и несколько растерявшись. 

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, теребя свой очень даже свободный лиф. 

Лилиан непримиримо смотрела на меня. 

— И я, и Эрма Вагнер обратили на это внимание, когда в прошлое воскресенье девушки входили в церковь. У тебя фигура не такая, как у большинства наших девушек, и тебе нужно тщательнее скрывать ее. 

Я выпрямилась, чувствуя, как вспыхнуло лицо. 

— Но такие уж у меня формы, — возразила я обиженно. — Я не виновата, что Бог создал меня такой. 

Мне было очень грустно. Первым, кто заставил меня осознать мою стройную, но с заметными формами фигуру, был Брайан. Из-за этого я всегда ее ненавидела, но мало что могла поделать. Большинство девушек амишей были либо плоскими снизу доверху, либо просто пухлыми. Я давно это замечала, но не сознавала, что это бросается в глаза и другим. 

Мой ответ разгневал Лилиан. 

 — Это «хохмут» (нем. Hochmut — высокомерие, спесь, гордыня. — Прим. пер.)! — прошипела она. — И я не потерплю ее ни от какой из девушек в моем доме! Ты будешь закалывать платье очень свободно и ниже надвигать капп на лицо, как тебе и положено! 

Я сдержала слезы, помогая распрячь лошадь, и отвела ее на конюшню. Но на несколько мгновений замешкалась во дворе, позволив Лилиан одной уйти в дом. Тогда я запрыгнула на ограждение стойла и долго сидела там в печали. Девушкам не полагалось находиться в амбаре и возле него в те часы, когда у них не было там работы; это было место, где проводили время мужчины. Я знала об этом, но присутствие животных меня утешало, и я улыбнулась, когда наша лошадка Лаки принялась теребить губами заднюю часть моего чепца. 

Я сидела, ежась на зимнем воздухе, и размышляла. Якоб начал вызывать у меня неприятные чувства. Я уже неплохо говорила по-немецки, и это, похоже, одновременно удивляло и радовало его. В последние пару недель он завел привычку внезапно появляться в разных местах, когда я была одна: несла в дом ведра с молоком или снимала сливки. Он всегда молчал и делал вид, что занят чем-то другим, но краем глаза я видела, что он наблюдает за мной. 

Я не хотела создавать проблем, но, похоже, проблемы уже возникли без моего участия. Что случилось с Лилиан и Якобом, что они так охладели друг к другу? Разводы у амишей не дозволяются ни при каких обстоятельствах, так что даже когда супруги ненавидят друг друга, они должны оставаться вместе до самой смерти. При этом они также должны притворяться, что все хорошо, — в противном случае их могут наказать. Оглядываясь назад, я понимаю, что в моей жизни все могло бы повернуться иначе, если бы я попала в менее дисфункциональную семью. 

В феврале меня пригласили горничной в семью епископа. Филлис всю жизнь мучилась от судорожных припадков и хронического вывиха плеча. Судороги случались у нее раз, а иногда и два в неделю. Их с епископом самому маленькому ребенку был месяц от роду, поэтому ей требовалось много помощи. Мэтти, которая была моей лучшей подругой, проработала у них месяц, но теперь хотела уйти. Месяц — это достаточно для работы горничной, и частая смена девушек в этом качестве — обычная практика. Уход за семерыми детьми младше девяти лет доставляет много хлопот девушке-подростку, но это считалось отличной подготовкой к будущему материнству. 

Я была рада прийти на выручку Филлис, потому что епископ сказал, что помощь требуется по будним дням в течение двух недель. Как правило, семья девушки-амиша получает по три доллара в день, когда она работает служанкой. После того как девушке исполняется двадцать один год, родители откладывают деньги, которые она зарабатывает, до момента ее замужества. Однако Якоб сам предложил меня в помощь епископу: наша семья очень нуждалась и не имела доступных средств. 

Мне нравилось работать у Филлис. Она была женщиной приятной и очень красивой, с рыжими волосами и самыми ясными голубыми глазами, какие я видела в своей жизни. Она была хрупкого сложения, и ее улыбка была доброй, хоть часто и вымученной. Ее дети уже знали меня, и все мы прекрасно ладили. Епископ Питер обычно с чем-то возился в амбаре, а потом садился и читал Библию на немецком. 

Проповедникам и епископам амишей не дозволяется читать свои проповеди по бумаге. Они должны рас сказывать их на память или импровизировать на ходу. Ходили слухи, что наш епископ ленив и использует чтение Библии как предлог, чтобы отлынивать от остальной работы. 

Я тратила много времени на выполнение работы по дому, собирая троих старших детей в школу, заботясь о младенце и еще успевая расшивать лоскутные покрывала, чтобы заработать немного таких необходимых для семьи денег. Я с радостью пользовалась возможностью оказаться подальше от Лилиан, но всеми силами старалась не оставаться наедине с Питером в одном помещении. 

Это время вполне можно было бы назвать самым счастливым за всю мою жизнь, но меня преследовало неотступное ощущение сжимающегося удушающего захвата, которое тихо кипело внутри меня и не желало пропадать. Я слыхала, что Питер однажды сексуально домогался некой незамужней девушки. А еще мне рассказали об одном мужчине, не амише, который жил в общине за пару лет до моего переселения. Этот мужчина, которого звали Ларри, жил на земельном участке родителей Мэтти и помогал им с работой на ферме. Ларри, которому на тот момент было почти шестьдесят, раньше сидел в тюрьме за нелегальную торговлю людьми и сексуальное насилие. Община знала это, но простила его — так же как прощала членов церкви амишей, которые совершали сексуальное насилие. Члены церкви полагали, что Ларри следует предоставить возможность начать все с чистого листа. И поэтому Ларри, теперь одевавшийся, как амиш, работал на ферме и посещал церковь и общие собрания. 

Однажды утром, после того как большая часть семьи Мэтти была занята утренними работами вне дома, четырнадцатилетняя Лора осталась в постели, поскольку была больна. Услышав какой-то шум со второго этажа, мать Мэтти побежала наверх и обнаружила в комнате Лоры Ларри и саму Лору, которая сидела на кровати и плакала.

Как оказалось, Ларри растлил Лору. Но полицию не вызвали. Лоре и ее родителям было сказано, что они должны простить Ларри, так же как они простили бы любого мужчину из церкви. Еще им было велено не распространяться об этом деле. Амиши верят, что разговоры о проступках человека означают, что вы не простили его по-настоящему. Если бы Ларри был членом церкви, его запретили бы в общении на пару недель, а потом приняли бы обратно. Таково наказание за любое преступление, совершаемое среди амишей, включая сексуальное насилие. Но, поскольку Ларри не был членом общины, его не могли воспретить в общении, а на вызов полиции амиши смотрят неодобрительно. 

Через пару недель после этого случая Ларри исчез. Мужчины из общины полагали, что винить во всем следовало Лору, хотя ей было всего четырнадцать, а Ларри был взрослым мужчиной пятидесяти с лишним лет. «Она была слишком уж приветливой», — такие замечания я потом слышала от некоторых мужчин. 

Меня возмущали эти древние традиции, которые оставляли практически безнаказанными тяжкие преступления и сексуальное насилие. Я много лет тонула в темных топких водах и, наконец, вырвавшись из них, тут же обнаружила, что снова постепенно в них погружаюсь. 

Следующая неделя в доме епископа была довольно приятной. Предостережения Мэтти неотступно маячили в моем сознании, поэтому я старалась никогда не оставаться наедине с Питером. Я заметила, что он наблюдает за мной, но догадалась, что он боится что-либо со мной делать, не зная, как я отреагирую. На это я и сделала ставку, наслаждаясь еще одной неделей вдали от Лилиан. 

В четверг я собирала вещи перед возвращением домой, и Филлис взяла меня под локоть, когда я уже открывала дверь. Она улыбнулась мне и слабым голосом проговорила: 

— Не принимай близко к сердцу, если Лилиан с тобой строга. У нее очень невеселые времена в жизни, — она огляделась по сторонам, потом тихо продолжила: — Я знаю, что тебе известно о беременностях и всем таком, а еще знаю, что мне не полагается говорить с тобой об этом… — она снова сделала паузу, словно пытаясь решить, стоит ли продолжать. — Мне кажется, чтобы понять, что происходит, ты должна знать, что у Лилиан было больше тринадцати выкидышей. Это причинило ей огромное горе, а после последнего выкидыша, случившегося пару лет назад, врачи сделали Лилиан гистерэктомию, чтобы спасти ей жизнь. 

Не успели эти слова слететь с ее губ, а Филлис уже в раскаянии прижала руку ко рту. 

— Мне не следовало рассказывать тебе, это не мое дело, — торопливо проговорила она, покачав головой. — Я просто не могла вытерпеть то, что она так обращается с тобой, а ты даже не знаешь почему. Ты — молодая женщина детородного возраста, и она ощущает в тебе угрозу. 

Эти откровения ошеломили меня, но при этом я обиделась на то, что во мне видят угрозу. 

— Это абсурд какой-то! — ахнула я. — С чего мне ей угрожать?! 

Филлис только покачала головой. 

— История на этом не заканчивается, но это не мое дело. Мне не следовало тебе рассказывать. Теперь придется сказать Лилиан, что я все рассказала тебе. 

Она прикусила губу, закрывая за мной дверь. Я побрела домой по снегу, думая о тринадцати — или больше? — выкидышах Лилиан. Мне даже в голову не приходило, что такое возможно. Бедная Лилиан! 

Все понятно, говорила я себе; она горюет, и это объясняет ее поведение. Горе — это было мне понятно и близко, и теперь я могла сочувствовать Лилиан. Она никогда не хотела видеть меня в своем доме; это было ее право.