Статус «все сложно»: почему в России все еще нет доступного инклюзивного образования
По закону от 2012 года во всех школах России образование должно быть инклюзивным, то есть предполагается, что учебные заведения обязаны предоставить равный доступ к образованию «для всех обучающихся с учетом разнообразия особых образовательных потребностей и индивидуальных возможностей». При этом девять лет спустя, в 2021 году, 59% россиян даже не были знакомы с термином «инклюзивное образование». А эксперты утверждают, что в реальности система и через 13 лет после принятия закона не приспособлена под детей с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ).
«Формально все школы считаются «инклюзивными»: обязаны принимать, обучать и создавать образовательные условия для детей с любыми ОВЗ. Принят прекрасный стандарт качества образования, который описывает алгоритмы и порядок действий для всех участников процесса. Он обязателен к исполнению московскими школами. Но, как показывает практика, гладко и без дополнительных усилий все только на бумаге, говорит эксперт РОО помощи детям с РАС «Контакт» Елена Багарадникова, подчеркивая, что у инклюзивного образования в России статус «все сложно»: «Аутизм и другие ментальные нарушения — первоочередный вызов. В первую очередь потому, что требуют глубокой и серьезной подготовки (переподготовки) специалистов для обучения таких детей».
«Моя мама — учитель в подмосковной школе. Мы часто обсуждаем ситуацию с детьми с ОВЗ, и она удручающая. Психологи в школах совершенно не компетентны, чтобы выявить особенности и направить на обследование к психиатру. Учителя подходят максимально стереотипно: вообще не разбираясь в признаках РАС, сразу ставят клеймо и перекладывают ответственность на родителей. Нет систем оценки знаний детей с другими потребностями и возможностями», — делится мама ребенка с РАС, авторка блога об аутизме «Свинорог и Дуква» Елизавета Меркурьева.
Ведущий методист фонда «Антон тут рядом» Мария Дегтева подчеркивает, что сегодня «инклюзия в России — это не массовая практика, а результат усилий отдельных энтузиастов и организаций». А эксперт благотворительной организации «Журавлик» Ирина Пудовинникова добавляет, что ситуация усугубилась за последние три года: уехало много специалистов, независимых образовательных и социальных проектов и даже частные школы, ориентированные в том числе и на детей с ОВЗ, целиком. Они понимают, что в другой стране будет легче найти свою аудиторию.
Красиво на бумаге и проблемно на практике
В 2020 году в России было 10 100 инклюзивных школ, что составляет лишь 28% от их общего числа, а детских садов — более 8 000 (чуть больше 20%). Точных данных по коррекционным школам, детским садам и центрам развития в открытых источниках нет.
Руководитель направления «Информирование» ассоциации «Аутизм-Регионы» Екатерина Заломова объясняет, что сегодня системы специальных государственных центров по работе с детьми с аутизмом, которые бы применяли доказательные методики, нет. Она приводит в пример лишь два региона: Воронежская область, где инклюзивное образование полностью поддерживается местным департаментом образования, и Приволжский федеральный округ, где реализуется проект «Ментальное здоровье».
Часто встречается формальный подход к созданию доступной среды. «Многие образовательные учреждения ограничиваются установкой пандусов или табличек на языке Брайля. Это важно, но без комплексной адаптации учебного процесса и пространства не дает доступа к обучению для детей с разными образовательными потребностями», — говорит Мария Дегтева.
«Инклюзия не начинается автоматически — просто с приходом аутичного ребенка в детский сад или школу, — говорит эксперт фонда «Обнаженные сердца», клинический психолог Татьяна Морозова. — И даже добавление новых ставок и закупка новых игрушек и пособий не решат задачу подготовки учреждения к инклюзии. Все сотрудники образовательного учреждения нуждаются в серьезном обучении, которое требует и времени, и специальных знаний, и возможности для специалистов применять эти знания на практике. Важна также поддержка школьной администрации — без нее трудно представить себе успешную инклюзию».
Все собеседники Forbes Life основной проблемой называют острый дефицит профильных кадров (особенно тьюторов) и недостаточную квалификацию уже работающих педагогов. По словам руководителя направления «Инклюзия» ассоциации «Аутизм-Регионы» Киры Шибалиной, в педагогических вузах не готовят людей, которые владели бы доказательными методиками, проходили практику в ресурсных классах и в целом разделяли бы ценности инклюзивного образования».
«Нет обязательных программ подготовки тьюторов, хотя они являются базовыми специалистами для создания инклюзивной системы образования. Также отсутствуют институты системной поддержки педагогов: им просто некуда пойти, чтобы обсудить сложности и получить помощь», — отмечает Мария Дегтева. С ней соглашается и Елена Багарадникова, подчеркивая, что «специалистов катастрофически не хватает везде».
«Большинство выпускников профильных вузов, а также специалисты, которые получили образование в предыдущие годы, не владеют знаниями и практическими навыками работы с детьми с РАС. Некоторые из них вообще никогда не слышали о практиках с доказанной эффективностью. Приходится учить педагогов и других профессионалов на рабочих местах, а чаще всего — еще и переучивать, и это занимает много времени», — добавляет детский невролог Святослав Довбня, эксперт фонда «Обнаженные сердца».
Вторая причина — нет финансовых механизмов для создания специальных образовательных условий. «Нужно, чтобы за каждым ребенком с аутизмом в школу приходил бюджет, достаточный для оплаты обучения специалистов, консультаций экспертов в сфере инклюзивного образования, оплаты труда тьюторов», — подчеркивает Шибалина. По ее словам, сейчас на одного ребенка с РАС, живущего в Новосибирске, выделяют около 300 000 рублей в год. А нужно около 1 млн рублей — за работу тьютора, эксперта ПАП, куратора и супервизора, сенсорные материалы, канцтовары и оргтехнику для изготовления учебных материалов.
Директор фонда «Антон тут рядом» Елена Фильберт обращает внимание на то, что психиатры в большинстве случаев продолжают отрицать существование диагноза «РАС», применяя устаревшие диагностические подходы. «Из-за недостаточной диагностики тысячи детей остаются вне системы помощи. Как результат, не хватает поликлиник, школ, детских садов и специалистов, способных работать с детьми с аутизмом. Базово в системе высшего и среднего образования педагогов, помогающих специалистов и врачей в России об аутизме все еще не рассказывают практически ничего. Но радует, что стало больше полезной и доступной информации для самообразования», — говорит Фильберт.
Еще одна важная проблема — перегруженность школ и детских садов. «В условиях классов с 35–40 учениками полноценная инклюзия становится практически невозможной», — говорит Мария Дегтева. По ее словам, система изначально нацелена на исключение, а не включение человека с особенностями развития в общий образовательный процесс. Дети вынуждены переводиться на надомное обучение, что лишает их социализации.
Помощь чаще всего оказывается силами родительских НКО: они открывают ресурсные классы, мастерские, центры полезной занятости, рассказывает Екатерина Заломова. «Среди первых, как правило, те школы, в которых именно родители обозначили запрос на то, что их детям нужна общеобразовательная среда вместе со сверстниками и специалисты, умеющие работать с дефицитами детей с ОВЗ», — говорит Заломова.
В то же время эксперты отмечают ряд улучшений с момента закрепления термина «инклюзивное образование» в законе. «Общество уже не так уверенно разделяет детей на «нормальных» и «тех, кого надо в специальную школу». Правовая база обрастает документами по теме. Уже есть профстандарты для педагогов, которые обязаны уметь работать с детьми с особыми образовательными потребностями в условиях обычной школы. Есть нормативы количества таких специалистов на класс, адаптированные программы, описанные модели реализации эффективной инклюзии, методические рекомендации и довольно большая методическая база», — отмечает Кира Шибалина.
По ее словам, вначале действия закона об образовании бюджет за ним не успевал: не было ставок тьюторов и обучения педагогов. Сейчас в регионах вводятся специальные повышающие коэффициенты финансирования сопровождения детей с ОВЗ. Не везде и не всегда адекватно потребностям, но все-таки движение есть, говорит Шибалина.
Как Москва и Санкт-Петербург решают вопрос
В системе государственной поддержки детей от нуля до трех лет существуют центры раннего развития. Их программы включают работу логопедов и дефектологов, адаптивную физкультуру, творческие и коммуникативные занятия. Там могут заниматься в том числе дети с особенностями развития. Если у ребенка старше трех лет оформлена инвалидность, можно обратиться в центры социальной помощи для инвалидов и детей-инвалидов. Такие есть во многих крупных городах.
В Москве работает инклюзивный детский сад «Наш Дом», который давно поддерживает фонд «Журавлик». «Там вместе с 260 нейротипичными сверстниками учатся 47 детей с самыми разными диагнозами. Невербальные дети вполне могут заниматься с нейротипичными, если владеют альтернативными методами коммуникации. Например, карточками PECS (система построения фраз с помощью изображений). Но, к сожалению, попасть в этот садик сложно из-за уникальности места», — говорит Ирина Пудовинникова.
Из более 1500 общеобразовательных школ Москвы только 47 работают по программе инклюзивного образования и лишь 35 официально имеют статус ресурсных школ. «В таких создают среду и адаптируют программу для детей с особыми потребностями, в том числе с аутизмом. В 88 школах города есть один или несколько ресурсных классов. В них, как правило, попасть очень сложно, так как они организованы родителями для своих детей, и количество мест там ограничено», — поясняет Пудовинникова. Среди столичных школ с инклюзивным подходом она называет школы №830, №1206, №1321 «Ковчег», школу №1465 имени адмирала Н. Г. Кузнецова, школу ОРТ №1540, №2100.
Елена Багарадникова рекомендует всем родителям детей с ОВЗ в Москве начинать поиски с официального сайта мэра города: посмотреть, какие школы закреплены за адресом регистрации, какие есть ресурсные школы и адаптированные программы. «Далее изучите отзывы в родительских чатах и постарайтесь там найти единомышленников. В первую очередь вас должны интересовать школы, где есть подготовка детей с ОВЗ. Это хороший показатель и возможность мягкого знакомства ребенка и родителей со школой», — говорит эксперт.
Она советует учитывать ряд нюансов. Во-первых, дети зачисляются в образовательные учреждения строго по месту их регистрации. Наличие инвалидности не дает преимуществ в очереди. Во-вторых, в коррекционных отделениях почти нигде нет самых востребованных малокомлектных классов для детей, которые учатся по адаптированным программам. «Тьюторов не хватает, а обеспечение адаптации материала, индивидуального внимания, дополнительных усилий — непосильная нагрузка на одного педагога. Далее, условий для обучения ребенка в обычном классе практически не будет, т. к. реализовать для одного ученика занятия и помощь со всеми необходимыми специалистами технически и бюджетно невозможно»,— поясняет Багарадникова.
Она отмечает популярность альтернативных образовательных проектов: семейные классы, неформальные школы, образовательные проекты при АВА-центрах. «Часть образовательных проектов датируется правительством Москвы, и тогда плата за обучение детей символическая. Чаще всего это дистанционные проекты», — уточнила эксперт.
Один из примеров инклюзивных школ с бесплатным обучением для детей с ОВЗ и без — «Абсолют», однако она — редкое исключение из правил, потому что даже платное образование в России редко предполагает его доступность для всех (школа «Абсолют» — проект благотворительного фонда «Абсолют–Помощь»). По словам ее директора Натальи Ильиной, условия приема для всех одинаковы, у каждого ученика индивидуальный образовательный маршрут. В классах до 14 детей, и сегодня соотношение нормотипичных детей и детей с ОВЗ — поровну. «Для невербальных детей есть отдельные классы. Но они на равных участвуют в жизни школы: кружки, клубы, мастерские, театр, мероприятия, питание, экскурсии. Наш опыт показывает, что инклюзия работает, дружелюбная среда в школе дает возможность раскрыть свой потенциал всем детям, независимо от наличия нозологии», — говорит Ильина.
Ситуация в Санкт-Петербурге похожа на столичную. По официальным данным, в городе 57 образовательных учреждений (школы и интернаты) реализуют адаптированные образовательные программы для детей с ОВЗ, а инклюзивную практику — 86 школ. В качестве вариативных форм оказания коррекционно-развивающей помощи детям с ОВЗ есть службы ранней помощи и центры сопровождения детей с ОВЗ в возрасте от трех до семи лет. Ресурсные классы созданы в 24 школах города. Для детей с РАС работают 79 детских садов комбинированного или компенсирующего вида, 54 школы с ресурсными или инклюзивными классами .
При этом, согласно исследованию фонда «Антон тут рядом», в 89% детских садах Санкт-Петербурга специалисты не готовы принимать детей с РАС. В школах нет системы поддержки учителей и тьюторов. В итоге родители вынуждены самостоятельно создавать образовательные условия для своих детей, искать и оплачивать тьюторов, поведенческих специалистов — таковы выводы исследования, которое в итоге получило название «Дети, которых нет». По словам авторов проекта, именно так детей с РАС сейчас видит система образования.
При этом, по сравнению с другими городами, Москва и Санкт-Петербург все равно часто выглядят более перспективным местом с точки зрения учебы. «Многие родители изо всех сил стараются найти эффективные программы помощи и обучения для своего ребенка. Некоторые принимают решение о переезде в те регионы, где помощь более доступна. В своей практике мы нередко встречаем семьи, которые специально переезжают в Нижний Новгород (Москву, Санкт-Петербург или другие крупные города) из других регионов России», — говорит Святослав Довбня.
Что происходит в регионах
По словам Киры Шибалиной, общей статистики по количеству ресурсных классов в России никто не ведет. При содействии НКО-членов «Аутизм-Регионы» работают 211 ресурсных классов в 23 субъектах РФ. «В отдаленных регионах и сельской местности дела обстоят в основном плохо, за исключением нескольких известных нам регионов. Например, в Белгородской области или Марий Эл, где в маленьких городах есть проекты для детей с РАС, благодаря сильным местным НКО».
«Мой брат учился в коррекционной школе. И маме первые четыре года приходилось сопровождать Никиту: дежурить у кабинета и быть готовой контролировать его поведение. Иначе брату отказывали в обучении. С садом тоже были проблемы. Первое время Никита занимался в обычной группе, и там воспитатели применяли насилие: запирали его в чулане, высыпали мусор из совка на голову, потому что ребенок вел себя неуправляемо с точки зрения педагогов. Если бы у нас в свое время был выбор, мы бы обеспечили Никите инклюзивное образование. Получи он социальный опыт и сопровождение, его особенности были бы менее выражены», — рассказывает директор краснодарской благотворительной организации «Открытая среда» Анна Малова.
По ее словам, в Краснодаре есть только две площадки, где реализовано инклюзивное образование — это ресурсные классы, которые создали в партнерстве с профильными НКО. «Конечно, этого мало. Нет индивидуального сопровождения детей с РАС, их работы с коллективом. Специалистам, соответственно, негде особо работать. Мне кажется, что тему инклюзивного обучения сейчас меньше обсуждают на государственном уровне. Она дорогая, новая и необычная, поэтому не самая удобная для государства. Но надеюсь, равное право всех получать образование все-таки сохранится», — говорит эксперт.
«Ни в одном регионе пока не удалось создать современный доступный и выстроенный образовательный маршрут для семей, воспитывающих детей с аутизмом. К нам обращаются семьи с рассказами, что в их регионе нет ни одного специалиста, который знает, как работать с детьми с аутизмом, а ближайшее образовательное учреждение, в котором готовы принять ребенка, находится за несколько сотен километров», — говорит Мария Дегтева.
По ее наблюдениям, ситуация складывается неплохо там, где развитие инклюзивного образования находится в фокусе властей региона. Например, в Воронежской области, благодаря сотрудничеству губернатора с фондом «Выход», удалось создать много ресурсных детских садов и специализированных групп. В Нижнем Новгороде реализуются различные формы обучения, обеспечивающие гибкий подход к образовательным потребностям детей. В Новосибирске активно готовят специалистов в местном педагогическом университете.
«Ситуация с постановкой диагноза аутизм (РАС) в Нижегородской области в целом обстоит лучше, чем в среднем по стране. Количество поставленных диагнозов за последние пять лет в среднем увеличивается на 17% ежегодно, и на 2024 год составляет чуть больше 1700. За последние 10 лет было открыто более 30 ресурсных и автономных классов. Но несмотря на все позитивные тенденции, качественных услуг все равно не хватает. Многие семьи вынуждены оплачивать дорогостоящие программы в частных центрах, не все из которых используют практики с доказанной эффективностью», — описывает ситуацию эксперт фонда «Обнаженные сердца» Татьяна Морозова.
По ее словам, есть дефицит подготовленных кадров для сопровождения детей в инклюзивных школах и детских садах, особенно это касается тьюторов — не так много людей, которые готовы к такой работе. Не хватает также обученных современным методам работы с детьми специальных педагогов, логопедов и психологов, говорит Морозова.
«Фонд старается поддерживать семьи и специалистов в регионах своего присутствия, развивая модели эффективной бесплатной помощи для детей, — описывает эксперт. — Понятно, что количество детей, которые могут получать такую помощь, по сравнению с потребностями региона, очень небольшое. Поэтому мы стараемся обучать специалистов, которые работают в детских садах, школах и профильных центрах, организуя стажировки, семинары и супервизии».
Мария Дегтева также считает важным развивать систему подготовки профильных педагогов, внедрять реальные (а не формальные) решения по созданию инклюзивной образовательной среды. С ней соглашается и Кира Шибалина, отмечая важность системной подготовки специалистов в вузах и государственной информационной поддержки инклюзивного образования для формирования в обществе принимающей среды.
«Инклюзия не делает исключений, если она настоящая. Любые дети могут учиться с любыми детьми, если создавать условия, обеспечивать их специалистами, а тех, в свою очередь, — знаниями и зарплатой. Однако в существующих условиях и текущей реальности большая часть детей с ОВЗ учатся и будут учиться в коррекционных школах», — говорит Елена Багарадникова.
По ее словам, чтобы инклюзивное образование стало реальностью, регионы должны финансово обеспечивать необходимые образовательные условия для детей с ОВЗ и/или инвалидностью. «Сейчас есть поручение Президента об этом, — говорит Багарадникова. — Хочется надеяться, что соответствующие обязательства у регионов наконец появятся, выделят субвенции (целевое финансирование) из федерального бюджета».
«Пока система помощи людям с аутизмом находится в процессе становления, мы рекомендуем искать в своем регионе сообщества родителей таких детей или даже НКО. Во-первых, люди поделятся опытом и контактами проверенных специалистов. Во-вторых, вы сможете объединиться и сообща отстаивать права ваших детей. Увы, без нашей активной позиции ничего не улучшится», — заключает Екатерина Заломова.
Forbes Life обратился за комментарием по теме инклюзивного образования в России в Министерство просвещения. На момент публикации ответов на вопросы не поступило.