Это очень серьезно: как книги для детей превращают обычную жизнь в магию

Я понял, что хочу писать для детей, когда учился в университете. Я специализировался на изучении литературы, особенно поэзии, особенно очень сложной поэзии, особенно средневековой скандинавской куртуазной поэзии. Меня интересовало, почему люди создают и потребляют литературу, которая так очевидно и намеренно сложна для понимания, — только ли ради ощущения собственной элитарности? Или есть какая-то другая, более высокая цель — возможно, их пленяет сам акт расшифровки сложнейшего произведения искусства?

А летом, когда у меня были каникулы, я работал воспитателем в лагере.

Это был спортивный лагерь для детей четырех шести лет в Беркли, штат Калифорния. Мне всегда поручали четырехлеток — им требуется больше всего внимания, никто другой просто не хотел с ними возиться. А мне нравилось. К тому же мы подходили друг другу: четырехлетки ведь на самом деле невеликие спортсмены. Ну и я тоже.

Типичное утро проходило так: тренер по футболу расставлял на поле какие-то конусы и показывал, как обводить вокруг них футбольный мяч. Первый ребенок немедленно спотыкался о мяч, падал, стукался о конус и ревел. Тренер свистел в свой свисток и бежал поднимать упавшего. После безуспешных попыток успокоить ребенка — «Ничего страшного, надо пробовать опять, главное — не сдаваться!» — тренер разводил руками и посылал его отдохнуть в тенечке под ближайшим раскидистым деревом, где уже сидел я. (На солнце летом жарко.) Постепенно к нам присоединялось еще несколько потных, измученных четырехлеток, чьи заветные мечты стать профессиональными футболистами только что разбились вдребезги. И тогда я начинал свой рассказ.

Первые истории я сочинял на ходу примерно по такой схеме: в пятницу, вернувшись домой после изнурительной рабочей недели, которую я провел под раскидистым деревом, пока дети усиленно занимались спортом, я решил расслабиться — принять ванну. Но едва я открыл кран, чтобы набрать воду, как раздался телефонный звонок. Звонила королева Англии: кто-то украл все королевские драгоценности! Королева просила, чтобы я помог их вернуть. Я, разумеется, немедленно закрутил кран — и пустился в приключения. Я разъезжал по всему свету, вступал в схватки с ягуарами, а однажды корабль, на котором я плыл, взлетел на воздух, но в последнюю секунду я успел выпрыгнуть за борт. Добыв наконец королевские драгоценности, я возвратился в летний лагерь как раз к утру понедельника. Каждую историю я разбивал на короткие эпизоды, прерываясь в какой-нибудь особенно интригующий момент, — так я заполнял время между спортивными занятиями и развлекал воспитанников в обед.

А потом началось странное. Ко мне подходили дети — я их даже не знал, они были из других отрядов — и спрашивали:

— Ты Мак Барнет, да?
— Да.
— Значит, ты шпион королевы Англии, да?
Я на автомате отвечал:
— Да.
И детей, которые приходили меня послушать, становилось все больше.

Не знаю, почему я тогда не признался, что я не шпион, а всего лишь сочиняю истории. Если честно, мне это даже в голову не пришло. Не хотелось говорить правду. И, наверное, я догадывался, что в глубине души детям тоже этого не хотелось. Мы с ними как бы заключили сделку, которую все писатели заключают со своими читателями. Писатель говорит читателю: «Я сейчас буду врать». А читатель писателю: «О, класс, а я буду верить». Сэмюэл Кольридж, великий английский поэт-романтик и критик, называл это «добровольным отказом от неверия». А дети в таких случаях говорят «как будто». И просто верят.

У меня в отряде была девочка по имени Райли. Каждый день мама давала ей с собой обед, в котором обязательно было что-нибудь полезное — фрукты или ломтик дыни; и каждый день Райли выбрасывала эти полезности в заросли плюща рядом с нашей обеденной зоной, а пудинг съедала. Проследив раза два-три за процессом, я понял, что должен вмешаться и сказать Райли, чтобы она больше так не делала, — в конце концов, я ответственное лицо, это моя работа.

И на следующий день, когда Райли направилась к плющу с куском дыни в руке, я вмешался.

— Райли, — сказал я, — не бросай дыню в плющ. Теперь я выполнил свой долг и был доволен.
— А почему? — спросила Райли.
Этого я не ожидал. Подумав пару секунд, я ответил: — Потому что, если ты бросишь ее в плющ, семена разлетятся в разные стороны, и скоро дыни захватят весь наш лагерь.

Кажется, именно в эту минуту я окончательно понял, что я не хочу быть лицом, ответственным за детей, а хочу просто рассказывать им истории.

Райли помотала головой:
— Не захватят.
«Нет? — подумал я про себя. — Точно?»
И вот в пятницу, в последний день смены, я встал пораньше, что в моем случае следовало расценивать как подвиг, зашел в супермаркет и купил самую гигантскую дыню, какую смог отыскать. В лагере я сразу направился к нашей обеденной зоне и спрятал дыню в зарослях плюща.

В обед я невозмутимо спросил:

— Эй, Райли, ты не хочешь проверить, что там с дыней, которую ты выбросила в плющ?

Райли окинула меня строгим взглядом, я окинул ее таким же взглядом, и она отправилась проверять. Несколько секунд Райли медленно шла вдоль плюща, всматриваясь, и вдруг замерла. Глаза у нее округлились.

А потом она перегнулась вперед, выпутала из плюща исполинскую дыню и победно подняла над собой:

— Смотрите! — И весь мой отряд ринулся к ней. Это был такой фурор, что любо-дорого.
— Ух ты, Райли, кру-у-уть!
— Ничего себе!

— Райли, у тебя получилось!!!

(Ясно, что, не будь это последний день смены, моя дынная история должна была неминуемо привести к тому, что и остальные дети принялись бы выбрасывать свои полезности в плющ. Вывод: уже тогда дидактический потенциал моих историй был мне неинтересен.)

Неожиданно повисла пауза, и кто-то из детей спросил:

— А почему на дыне наклейка из супермаркета? Весь отряд смотрел на меня очень скептически.
И снова за пару секунд я нашел достойный ответ: — Потому же, почему я всегда вам говорю: ребята, выбрасывайте наклейки в мусорное ведро! Каждая маленькая бумажка разрушает красоту нашей природы. И дети закивали, соглашаясь, что да, это правильно.

Хорошо я объяснил.
Остальную часть дня, куда бы мы ни пошли, Райли гордо несла свою дыню (размером больше ее головы) перед собой, как драгоценный магический предмет. Дыня и была магическим предметом! Это трудно объяснить, но я попробую: Райли знала, что на самом деле она не могла, конечно, вырастить эту дыню за три дня. Но Райли верила, что она ее вырастила.

Как будто вырастила. И мы все верили. Вера Райли была так сильна, что к концу дня я и сам поверил.