Теории заговора и революция: как Андрей Кончаловский показал Россию начала XX века
«Найти оправдание поступкам человека»
О сериале «Хроники русской революции», снятом Андреем Кончаловским и спродюсированном Алишером Усмановым, в СМИ заговорили задолго до премьеры — интерес к проекту вызывал не только размах задумки, но и то, что кастинг проводился во «всенародном» формате. Кроме звезд, в пробах принимали участие театральные артисты из разных городов и даже претенденты без профессионального опыта. Однако в конце концов на главные роли режиссер и сценарист Андрей Кончаловский все же утвердил известных исполнителей.
Одновременно критики и зрители до последнего не представляли, чего ожидать от сериала с такими амбициями. Сам Кончаловский описывал свою задумку так: «Это попытка что-то понять про Россию, про тех, кто двигал революцию, про тех, кого она смела. И те и другие имели право быть неправыми. Мне очень важно, чтобы исторические личности в этой картине вызывали эмоциональный отклик: не император или Ленин как вождь и трибун, а просто люди со слабостями, с претензиями, с надеждами. Но это нелегко, потому что существуют шаблоны, стереотипы, архетипы».
Во всех интервью режиссер подчеркивал, что «Хроники русской революции» стали для него вызовом — он попытался осмыслить историю так, чтобы она воспринималась не как сборник анекдотов или выдержка из учебника, а как водоворот событий, значимость которых часто ускользает от современников и проявляется лишь через несколько поколений.
Вероятно, именно поэтому было решено «разбавить» исторических личностей — политиков, заговорщиков, интриганов — вымышленными персонажами. Этот ход не новый, хотя в памяти прежде всего возникают не телевизионные, а литературные примеры: от «Войны и мира» Льва Толстого до «Благоволительниц» Джонатана Литтелла. В этих романах, охватывающих длительные промежутки времени и поворотные моменты истории, главные герои выступают в архетипичной роли «свидетелей эпохи»: они участвуют в ключевых событиях, формируя оптику читателей. Похожим образом построено повествование и в «Хрониках русской революции».
Действие сериала начинается осенью 1905 года, вскоре после принятия Николаем II подготовленного председателем Комитета министров Сергеем Витте Манифеста об усовершенствовании государственного порядка, по которому учреждался ограничивающий полномочия монарха парламент, провозглашались свобода совести, слова, собраний, союзов и утверждалась неприкосновенность личности.
Решение императора пойти на демократические уступки стало следствием начавшейся в том же месяце всероссийской стачки. Либералы увидели в манифесте первый шаг к «мягкой» трансформации правящего режима, но многие во власти считали, что такие уступки со стороны Николая II лишь подстегнут радикалов действовать еще агрессивнее. Отношение со стороны противников монархизма к экстренным реформам тоже было неоднозначное — кто-то радовался и считал их признаком того, что власть готова на диалог, а кто-то был убежден, что ни к каким реальным переменам они не приведут.
В «Хрониках русской революции» страна предстает охваченной хаосом: на улицах каждый день гремят взрывы, а в дворцовых коридорах и в гостиных уважаемых людей плетутся интриги. Россия зависла в состоянии неопределенности — неясно, получится ли у власти «спустить пар» и усмирить недовольство или чаша народного терпения переполнится и государство постигнет катастрофа. На фоне всех потрясений в империю предсказуемо возвращаются многие социал-демократы, включая Владимира Ленина, Льва Троцкого и Александра Парвуса. Сторонники «жесткой руки» видят в этом зловещее предзнаменование того, что обстановка в стране продолжит ухудшаться.
Пытаясь обезопасить государя и обуздать террористов, Николай II поручает сформировать внутри охранного отделения новое ведомство по борьбе против радикалов. Возглавляет его потомственный казак, патриот и преданный монархист, подполковник Михаил Прохоров в исполнении Юры Борисова. Пытаясь раскрыть подпольщиков-террористов, Прохоров выходит на след светской дамы Ариадны Славиной, чью роль исполнила Юлия Высоцкая. Та пользуется положением, чтобы выполнять поручения для революционной ячейки загадочного и жестокого боевика Лютера. Несмотря на разные взгляды, между персонажами Борисова и Высоцкой возникает симпатия. Параллельно развивается связь Славиной с талантливым юным пианистом Алексеем Тихомировым из семьи аристократов.
Из четырех вымышленных персонажей в центре повествования именно Прохоров больше всего вписывается в архетипичный образ «свидетеля эпохи»: он застает и покушения на Николая II, и выступления Ленина на броневике, и убийство Григория Распутина. Герой Борисова искренне пытается во главе контртеррористического ведомства обезопасить царя и спасти страну, но раз за разом приходит к осознанию, что его позицию разделяют далеко не все. Многие продают родину по кусочку или плетут интриги в надежде отхватить побольше власти. Идеалистов в картине Кончаловского практически нет — революция, как и борьба с ней, оказывается делом циничным.
Впрочем, сам режиссер в интервью говорил о том, что не хочет в написании своей истории русской революции ограничиваться черными и белыми красками, делить людей той эпохи на героев и злодеев. Кончаловский объяснял: «Наверное, самое увлекательное в режиссуре — это найти оправдание поступкам человека. <...> Любой человек содержит в себе амбивалентность. И очень интересно найти эмпатию в таких персонажах, о которых сформировано либо одно, либо другое мнение. Кто-то из зрителей будет обязательно разочарован. Но, я думаю, лучшее состояние для зрителя — это смятение, потому что в конце он должен сам подумать, поспорить, решить».
Проблема карикатурности
Кончаловский также рассказывал, что в ходе работы над сериалом прочитал несколько сотен книг о событиях в России начала XX века и что в попытках достичь объективности дотошно следовал фактам — вплоть до того, какой была погода в тот или иной день. Вместе с тем создатели и актеры «Хроник русской революции» много говорили о стремлении избежать схематичности, чтобы зрителям предстали не карикатуры на значимых личностей, а живые люди, творившие историю.
«Нашей сверхзадачей было сделать из плакатного героя человека, — говорил исполнитель роли Ленина Евгений Ткачук. — Избавиться от клише, добиться живой речи не с трибуны, а в разговорах с людьми, в обычном бытовом пространстве».
Успех задумки Кончаловского действительно во многом зависел от того, удастся ли ему и его постоянному соавтору, сценаристке Елене Киселевой, избежать карикатурности в изображении реальных исторических личностей. Но, несмотря на заверения авторов и актеров в стремлении отвлечься от стереотипов, в первых сериях «Хроник русской революции» стереотипы воспроизводятся настолько отчетливо, что начинают отвлекать от сюжета.
Отношение создателей к персонажам непоследовательно: с кем-то они не уделяют особого внимания особенностям произношения, а с кем-то, наоборот, доводят его до абсурда. Так, к писателю Максиму Горькому, сыгранному Евгением Смирновым-Иваницким и озвученному Олегом Шапковым, вскоре после его появления на экране становится невозможно относиться всерьез из-за его карикатурного «оканья».
Большинство других реальных фигур тоже предстают как карикатуры. Например, Николай II оказывается исключительно меланхоличной и нерешительной личностью, не вызывающей ни сочувствия, ни интереса. Глубина персонажей исчерпывается поверхностными действиями: Распутин пьет, князь Юсупов обряжается в женское платье, Ленин суетится из-за денег. Воспринимать других флагманов антимонархизма, Троцкого и Парвуса, как и Горького, тоже сложно из-за произношения — исполнители их ролей говорят по-русски с еврейским выговором.
Можно предположить, что фонетические и диалектические особенности — следствие принципиальности создателей сериала, поскольку те ради достоверности не захотели идти на компромисс со зрителем и облегчать восприятие диалогов. Однако вопросы возникают и к достоверности: несмотря на рассказы о том, как кропотливо воссоздавалась эпоха, сценарий изобилует анахронизмами вроде «экстремизма» и «регионов», а также историческими неточностями: например, газета «Правда», которая фигурирует в сериале с самого начала, на самом деле начала выпускаться не в 1905-м, а лишь в 1912-м.
Сами по себе такие мелочи не портят впечатление от просмотра и критиковать за них было бы странно, если бы «Хроники русской революции» не позиционировались как сериал уникальный в том, что касается дотошности и внимания к деталям. Если создатели позволяют себе показать на Невском проспекте в 1906 году кинотеатр «Аврора» (в действительности открывшийся в 1913-м), то не очень понятно, зачем не только воспроизводить, но и утрировать особенности произношения Горького.
Первые серии «Хроник русской революции» наводят на мысль о том, что размах задумки помешал раскрыть персонажей — авторы сценария хотели не просто показать судьбы нескольких человек на фоне масштабных событий, а изобразить и сами события. Однако сделать это, не переходя на казенный тон официальных заявлений, у них не получилось. Сложные и неоднозначные процессы резюмируются в паре предложений. Формировавшиеся десятилетиями и претерпевавшие множество трансформаций убеждения персонажей сводятся к нескольким фразам, а сами эти фразы — вопреки намерению создателей сериала — часто звучат как нечто среднее между выдержками из учебника истории и отрывком из исторического скетча.
Контекст событий, которые разворачиваются на экране, почти полностью ограничивается короткими документальными врезками. Из-за этого бывает трудно оценить значимость конкретного персонажа для повествования да и вовсе понять, откуда он взялся на предреволюционной сцене.
Так, зрители почти ничего не узнают о причинах всенародной любви к отцу Георгию Гапону, предстающему фигурой более популярной, чем, например, Троцкий. Авторы уделяют большое внимание «англизированности» Гапона, который несколько месяцев прожил в Лондоне, но почти не говорят о том, с чего вообще началось восхождение священника в политике.
Не упоминается в сериале и Кровавое воскресенье 9 января 1905 года, когда шествие рабочих к Зимнему дворцу под предводительством Гапона закончилось расстрелом демонстрантов и гибелью как минимум 130 человек, хотя именно этот инцидент вызвал повсеместное возмущение и послужил толчком к Первой русской революции.
Нет ничего удивительного в том, что Кончаловский сознательно опустил некоторые события рассматриваемого периода — иначе ему потребовалось бы намного больше 16 серий. Однако вопросы вызывает расстановка приоритетов: в «Хрониках русской революции» в угоду «эпичности» повествования зачастую теряется повествовательная глубина. Возникает ощущение, что исторические личности мелькают в кадре лишь для того, чтобы режиссер мог показать, какое масштабное полотно ему удалось создать.
Непредвзятость и конспирология
Проблема с претензией на непредвзятость в попытках осмыслить события столь значимые, как гибель Российской империи, состоит в том, что автору так или иначе все равно приходится на каждом этапе повествования совершать субъективный выбор: показать происходящее в книге на экране так или иначе, выставить реальную личность непонятой и трагической фигурой или недалеким и коррумпированным оппортунистом. Кончаловский тоже совершает эти неизбежные выборы, но в своем стремлении избежать предвзятости, вместо того чтобы выбрать одну линию и ее придерживаться, превращает историю революции в сборник теорий заговора.
Волнения 1900-х и 1910-х в его интерпретации сводятся к дележке денег: революционеры и сочувствующие им настолько озабочены тем, кого из них профинансируют российские и иностранные сторонники преобразований, что готовы ради этого разрушить страну. Народ же предстает податливой массой, подверженной манипуляциям.
В обход обещаний не занимать ничью сторону Кончаловский и его коллеги как бы снимают ответственность за политический кризис с действующей власти — главными виновниками краха империи выступают не реакционеры в правительстве, упустившие момент для либеральных реформ, а те, кто посмел ополчиться на власть за ее медлительность, упертость, ретроградство и кровожадность.
В конспирологическом русле в сериале с самого начала большое внимание уделяется так называемому «английскому» следу. Именно британцы — а не собственная власть — позиционируются (вместе с акулами капитализма Ротшильдами) главными врагами России и ее народа едва ли не на протяжении всей истории. Они спонсируют революционеров и продажных политиков, наводняют ослабленного геополитического противника агентами своей разведки, организуют убийство Распутина.
Среди революционеров по Кончаловскому не находится ни одного человека, к которому зритель мог бы проникнуться уважением или эмпатией за его взгляды: все они предстают мелочными, жадными и беспринципными. Впрочем, в такой трактовке истории не было бы ничего крамольного, если бы она не вступала в конфликт с претензией на объективность и с тезисом Кончаловского об амбивалентности любой исторической личности.
В «Хрониках русской революции» одну сторону представляют честные и патриотичные министр внутренних дел Петр Столыпин и его подопечный Прохоров, а другую — склочные, погрязшие в крохоборстве и денежных спорах, одержимые материальными благами Гапон, Парвус, Горький, Леонид Красин. Нетрудно догадаться, чью сторону как бы ненароком предлагают занять создатели сериала.
Возможная интерпретация, которая позволяет объяснить и несуразное наслоение теорий заговора, и карикатурно-однобокую репрезентацию исторических личностей, состоит в том, что Кончаловский на самом деле предпринял не утопическую попытку создать серьезное произведение о двух десятилетиях до, во время и после революции, а сатиру на то, как разлагалось российское общество во всех его проявлениях — от интеллигенции до чиновничества, от высших эшелонов власти до эксцентриков-визионеров.
Споры о деньгах, мелочная грызня за власть, тотальное игнорирование народа и одновременно его дележка — «Хроники русской революции» прежде всего обо всем этом. На такую трактовку намекает и первоначальное название, которое, по словам режиссера, планировалось для сериала: «Герои и выродки». Впрочем, о героях в «Хрониках русской революции» можно говорить лишь иронически. Пока в истории Кончаловского намного больше выродков.