Кирилл Серебренников: "Ученик" - это действительно независимое кино"

Приз независимой французской прессы имени Франсуа Шале, который получил фильм Кирилла Серебренникова «Ученик» на Каннском кинофестивале в этом году, выглядит незамысловато: желтая керамическая салатница с зелеными фрагментами поверх глазури. Впрочем, преимущества от участия его картины во внеконкурсной программе таковы, что скромность награды можно проигнорировать. В интервью Forbes Серебренников рассказывает, что ему уже поступают предложения от больших боссов мирового кинобизнеса поставить фильм о Чайковском, который российское Министерство культуры поддерживать отказалось. Примечательно, что государство не поддерживало и производство фильма  «Ученик» — бюджет в размере около миллиона евро был собран вскладчину средним российским бизнесом. Зато теперь у инвесторов картины есть шанс вернуть вложения и даже заработать на ее международном прокате.

— Как прошел Каннский фестиваль для вас? Было ли там что-то еще, кроме премии Шале, – какие-то коммерческие перспективы, например?

— Знаете, я не очень люблю фестивали. Приезжаешь туда и в какой-то момент превращаешься в скаковую лошадь – все начинают на тебя смотреть и прикидывать: дойдешь ли, добежишь, а если добежишь — первым ли, вторым или четвертым? Между тем мы все прекрасно понимаем, что [в искусстве] нет соревнования, нет спортивных нормативов.  Нельзя сравнивать таких разных режиссеров, как Кен Лоуч и Альмодовар, – это разные вселенные. А дальше все решает пять человек в жюри, которые могут с бодуна, невыспавшимися и еще по какой-то причине быть в плохом настроении – а весь мир на них смотрит… Мне кажется, соревновательность в искусстве вообще порочна. Хотя она, конечно, привлекает внимание прессы и подогревает интерес к мероприятию.

Для нас само по себе участие фильма «Ученик» в Каннах было очень важным.  Как сказали мне организаторы фестиваля, «поздравляем, вас выбрали из 1500 фильмов». Плюс к тому, выиграли  премию Шале, серьезную премию независимой французской прессы, о которой мы прежде даже не знали. Канны также известны своим потрясающим кинорынком.  Еще вчера про твой фильм не знали, а сегодня знает весь мир – это невероятная реклама.

Конечно,  главное, что меня интересует в Каннах, – это Золотая пальмовая ветвь (улыбается). Ее пока нет. Но результаты хорошие — наш фильм купили практически все страны Европы, и Америка серьезно интересуется. Думаю, широкий зарубежный прокат начнется уже в этом году.

— А в России как с прокатом?

— В России пока нет дистрибьютора, все переговоры по этому вопросу ведет Илья Стюарт, продюсер фильма.

— Какой был бюджет у «Ученика»?

— Крайне небольшой, меньше миллиона евро. Это действительно независимое кино. Впервые за долгие годы в Канны попал русский фильм, в котором нет ни копейки государственных денег. Ни одной строчки «при поддержке Министерства культуры Российской Федерации и Фонда кино»! Есть частные инвесторы, которые, скинувшись, дали возможность нам его снять. И в принципе, если этот фильм будет продан как участник Каннской программы в разные страны мира и соберет большую аудиторию, он теперь может не только окупиться, а даже что-то еще заработать.

— Как  вы собирали бюджет?

— Бюджет собирали наши продюсеры во главе с Ильей Стюартом. Уже шли съемки в Калининграде, а он то и дело подходил и предлагал встретиться с новыми инвесторами. Они приезжали прямо на съемочную площадку, видели, что процесс идет, что это не обман, и давали деньги.

— Краудфандинга не было у вас?

— Краудфандинга не было, потому что решение о  том, что мы кино снимаем, принималось за месяц до начала съемок. Это стало возможным только благодаря тому, что спектакль идет в «Гоголь-центре» и артисты были более-менее готовы. И очень хорошая была команда – замечательные художники, прекрасный оператор Влад Опельянц. Только поэтому мы достигли высокого уровня в таких экстремальных обстоятельствах.  Никто не верит, что это малобюджетное кино – картина стояла в одной программе с фильмами, у которых был гораздо больший бюджет.

— А что же вас сподвигло так резко переключиться на киноверсию «(М)ученика»?

— После истории с «Чайковским» (в 2013 году Фонд кино отказался финансировать этот фильм Серебренникова по сценарию Юрия Арабова — Forbes) мне стали отказывать и в финансировании других фильмов. Кто-то даже сказал «да тебе в России вообще не светит ничего снимать». Ну, думаю, значит, придется снимать где-то в другом месте. А тут пришли молодые ребята-продюсеры и говорят: «Давайте снимать кино».  Я предложил им несколько вариантов, среди которых был и «(М)ученик» как наиболее быстрый в реализации проект.

— Вы решили не обращаться за финансированием в Минкультуры принципиально? Или просто времени уже не было на прохождение всех процедур там?

— Во-первых, времени не было. Государственные деньги – это всегда огромное количество проволочек. Во-вторых,  люди, которые у нас распоряжаются кинематографом – они же так говорят: «кто платит, тот и музыку заказывает». Мне кажется, музыка этого фильма им не очень бы понравилась.

— Вообще, странно, что они считают такую идеологию – «кто платит, тот и музыку заказывает» —государственнической. Это больше 1990-е напоминает, с малиновыми пиджаками.

— Но они-то считают, что принимают государственнические решения. Мне важно, чтобы было как можно больше площадок для реализации творческих идей. Я не только себя имею в виду или своих коллег — у нас худо-бедно есть шансы сделать задуманное, а вот поколения, которые идут за нами... Если возможностей для реализации у молодых художников становится все меньше и все культурное поле скукоживается до одного места, которое к тому же оказывается не идеологией даже  нагружено, а пропагандой, культура начинает сокращаться как шагреневая кожа. Это опасно, потому что такие изменения бывают безвозвратными.

— «Гоголь-центр» находится в ведении Департамента культуры правительства Москвы. Смена  тамошнего руководства как-то отразилась на жизни театра?

— Я ни в коем случае не могу бросить камень в людей, которые руководят сегодня Департаментом культуры. Я бесконечно благодарен предыдущему руководству, потому что без Сергея Капкова  такого («Гоголь-центра») не было бы. У театра были проблемы. Но мы работали. И театр выжил, активно развивается, в том числе, и благодаря тому, что была поддержка со стороны нынешнего руководства. Сейчас вот нас поддержали в поездке на Авиньонский фестиваль, помогли с деньгами на билеты.

— Как формируется  бюджет «Гоголь-центра»?

— Бюджет формируется в первую очередь из собственных средств и из средств, которые поступают от государства. У нас состоялся удивительный «эксперимент»:  в течение полугода мы вообще не получали государственную дотацию – ни на здание, ни на зарплаты. Это произошло потому, что государство покрыло долги, возникшие раньше в силу разных причин, нашей же субсидией. Руководство сказало: выживете – молодцы, не выживете – ну, извините. У нас было желание выжить. Мы стали активно привлекать внебюджетные средства — во-первых, от разных меценатов, а во-вторых, стали стараться зарабатывать от продажи билетов. Мне нравится, что это совершенно честный вид спорта – мы продаем на достаточно большую сумму билетов, и это помогает покрывать наши расходы. Плюс с 2016 года пошла государственная субсидия.

Без бюджетных денег выжить мы не можем, но главное, от чего зависим, – это от сборов, от зрителей.  Когда было совсем трудно и мы серьезно подняли цены на билеты, я через разные средства массовой информации обращался к зрителям и говорил, что я сторонник доступных, низких цен на билеты, или чтобы государство покрывало разницу между реальной стоимостью билетов и кассовой  (так, собственно, и происходит в мощных театральных державах), — но поскольку этого нет, извините, зрители, на вас ложится ноша по выживанию театра. И нас поддержали зрители, они стали активно покупать билеты. Театр выжил, потому что зритель этого захотел.

— Кто-то из большого бизнеса вас поддерживает?

— У нас очень много друзей. Когда было совсем сложно театр поддержал Олег Павлович Табаков. Очень помог Евгений Миронов.  В ноябре мы делали аукцион в поддержку театра и сразу откликнулись, придумали уникальные лоты наши коллеги и друзья — Зоя Богуславская, Павел Каплевич, Алла Демидова, Михаил Ефремов, Игорь Верник, Рената Литвинова, Земфира, Анна Чиповская, Андрей Бартенев, Элтон Джон и Йен Маккаллен, Чулпан Хаматова, Диана Вишнева, Айдан Салахова, Галина Волчек.  Сейчас у «Гоголь-центра» есть партнеры, которые поддерживают отдельные программы. У нас нет генерального партнера. У нас есть несколько партнеров, которые нам очень  помогают, без них мы бы ничего не сделали.  Я вам скажу другое: когда есть один генеральный партнер, и в театре выдыхают и расслабляются, — неизвестно, может, это и хуже. Может быть, лучше, когда ты все время вынужден крутиться, находиться в тонусе, в постоянной битве за жизнь. Это очень серьезно мотивирует. А в качестве возможности выдохнуть  — у нас небольшие меценатские пожертвования в разных формах, которые помогают все ж свести концы с концами. Театр – это не про роскошь и не про «заработать много денег», это про «заниматься искусством», это про формулирование идей, про исследование современного человека, про философию, про сочетание зеленого и фиолетового, наконец. Но не про деньги. Хочешь деньги зарабатывать – иди нефтью торговать или вон на госслужбу (улыбается).

— С государством, получается, вы взаимодействуете только в лице московского правительства.

— Да.

— А с Министерством культуры?

— Нет, мы не взаимодействуем.

— Необходимости, стало быть, нет?

— Нет.

— И если у вас появятся новые кинопроекты, вы не планируете получать какие-то госдотации?

— Да я бы и рад их получать, я же не отказываюсь от денег! Просто я для них фигура подозрительная, всегда не то, что надо им, говорю, поэтому они не поддерживали те проекты, которые я хотел  бы (сделать). «Чайковского» хотели «правильного». Скрепу хотели. По-разному, короче говоря,  мы видим картину этого мира.

— А со сценарием Арабова, который вы хотели ставить, а Минкульт – нет, что-то будет все-таки?

— Сейчас благодаря Каннскому фестивалю картину и меня заметили люди из большого кинобизнеса. Поэтому сейчас мы ведем переговоры, в том числе, и про «Чайковского». Мне прислали сценарий из Голливуда – у них же там, оказывается, давно все лежит, сценарии на все случаи жизни! И это, я вам доложу…(смеется) лучше бы наши запустили арабовский (сценарий).

— Если Канны – это лучшее, что может случиться с кинематографистом, то Авиньон – то же самое для театрального режиссера. Что хорошего может принести ваше участие в Авиньонском фестивале «Гоголь-центру»?

— Вы знаете, Авиньон нужен для помещения себя в определенный контекст. Это как раз не соревновательный фестиваль, там нет первых-вторых-третьих мест. Там только селекция, очень строгая – они выбирают то, что считают самым лучшим. Все главные фестивали  — Венский, Авиньонский, Эдинбургский, — построены  по такому принципу. При том, что в Авиньоне много протекции для французского театра, в международную программу они отбирают то, что считают важным. Поэтому если тебя считают интересным и выбирают второй год подряд, для самооценки это необходимо. Постоянно быть в состоянии избиваемого, театра в окопе, персонажа «Главплаката» или ТВ-пасквилей – это, знаете, малоприятно, как иронично к этому всему ни относись. Поэтому когда тебя как режиссера приглашают в Авиньон и говорят «привозите,  что хотите» — это важно для самооценки и нужно, в конце концов, чтобы уверенно работать.

В прошлом году мы не смогли привезти «Мертвые души», поскольку в открытом пространстве, которое нам выделили для спектакля, не получилось поставить декорацию – привезли «Идиотов» по Триеру, который подходил для той площадки. В этом году они нам выделили крытую площадку, хотят все-таки «Мертвые души», про которые много наслышаны. У нас был большой успех в Вене с этим спектаклем. Вообще русский театр два года подряд производит фурор на Винерфествохен — в прошлом году Гоголь-центр, в этом МХТ и «Красный факел» из Новосибирска. Это ли не свидетельство успеха, мирового признания современного русского театра, который на родине пытаются обвинить во всех смертных грехах?

— Не пожалели вы  о том, что отказались от участия в «Золотой маске»? Вроде бы там все нормально разрулилось в этом году.

— Ну что значит «нормально разрулилось»?  Там по-прежнему экспертный совет, который прислан насильно министерством культуры по квоте. Эти люди, на мой взгляд, не могут быть экспертами, потому что они – киллеры. Зачем в этом принимать участие?  Я с огромным уважением отношусь к людям, которые делают саму «Золотую маску».  Я знаю, сколько труда, денег и усилий стоит провести этот огромный фестиваль, который мне кажется невероятно важным для российского театра, для театров, которые приезжают из провинции – а в провинции работать гораздо сложнее,  чем в Москве. Здесь приезжают к театру олигархи на «майбахах», покупают билеты за огромные деньги, приходят инвесторы, которые хотят помочь,  – а там никаких инвесторов нет, кроме губернатора, в лучшем случае его жены. Люди, которые занимаются театром в русской провинции – это и есть настоящие герои, и для них «Золотая маска» - это праздник. Это как раз тоже важно для самоощущения художника. Ну а что касается соревновательности… Я вот уже не помню, кто был лауреатом «Золотой маски» в прошлом или позапрошлом году. Зачем вся эта пена? Поэтому я и сказал: не надо нам этого участия, на продажи оно не повлияет, если уж цинично рассуждать. К тому же гости фестиваля обычно много мест бесплатно забирают, а для нас каждый проданный билет — это часть чьей-то зарплаты.

— Кстати, о тех, кто приезжает на «майбахах»: вы ставили пьесу «Околоноля» по роману, авторство который приписывают Владиславу Суркову, сам он бывает на ваших спектаклях. Вы продолжаете с ним общаться после событий на Востоке Украине, в которых он принимает участие? Диалог какой-то с ним сохранился у вас?

— Да. Понимаете, какая штука: я этому человеку очень признателен за то, что поставил по его книжке один из лучших спектаклей, которые делал. Меня этот спектакль очень просили повторить  в (берлинском театре) «Шаубюне» — Томас (Остермайер, художественный руководитель театра) настаивал, потому что книга «Околоноля» вышла в Германии огромным тиражом, уже вторым изданием. Правда, у меня это  по срокам не получилось, к тому же я не люблю по второму разу ставить спектакли. Так что для меня это прежде всего  автор — ну, предполагаемый автор — того материала, по которому я сделал важный для себя спектакль.

А Украина – это отдельная тема, это политика. Когда люди приходят в театр, мы не спрашиваем у них при входе, чем они занимаются в жизни, они все здесь становятся зрителями, публикой. Среди зрителей могут быть святой и коррупционер, мать Тереза и проститутка, хипстер и лютый гомофоб. И вот когда они покупают билеты и садятся в зал, то становятся самым лучшим народом в мире – публикой театральной. Наша задача – вести диалог со всеми, чем бы кто ни занимался: Украиной, Америкой, Луной, хорошими делами, плохими делами… Мы не спрашиваем на входе: «Вы хороший человек или плохой? Левый или правый»?Театр – для всех. В этом и есть смысл этого чудесного искусства, что оно тотально, абсолютно демократично.

— Что будет с репертуаром «Гоголь-центра» дальше? Вы раньше много ставили в Европе…

—…и сейчас продолжаю. Еще больше. Появилось много новых предложений, я на них охотно откликаюсь – это и само по себе ужасно интересно, и гонорары приличные платят. А здесь у нас в Гоголь-центре расписан уже 2018 год. В конце этого сезона мы выпускаем спектакль «Кафка» по пьесе Валерия Печейкина о жизни и творчестве этого великого визионера, премьера 29 и 30 июня. В новом сезоне продолжим проект «Звезда»: первый «луч» вышел недавно – Максим Диденко поставил очень яркий спектакль по стихам Пастернака, а в новом сезоне будет «Мандельштам» с Антоном Адасинским и Чулпан Хаматовой, затем – Алла Демидова с «Поэмой без героя» Анны Ахматовой. В конце декабря сделаем проект «Похороны Сталина». Все это будет на Большой сцене. На Малой — «Персона» по фильму Бергмана в новой интерпретации Леры Сурковой и Евгения Казачкова, а также детский спектакль «Море деревьев» по специально написанной для нас пьесы Любы Стрижак.

— На мастер-классе Анатолия Васильева в «Гоголь-центре» пару лет назад вы говорили, что очень хотите вернуть его в Россию.

— Да, очень хочу и веду об этом с ним разговор. Мы обсуждали одну работу, но проект технически сильно сложнее, чем наши возможности. В этом театре всё давно не реконструировалось, отчасти поэтому мы играем в зале, потому что сценическая коробка в таком состоянии, что во время дождя вода капает на сцену. Из таких вот больших Мастеров веду переговоры с Анатолием Александровичем – очень хочется, чтобы он поставил что-то у нас, - и с ...Рустамом Хамдамовым, который в следующем году, возможно,  сделает здесь чуть ли не первый свой театральный спектакль.