Что пошло не так: почему в России не прекращают спорить об эпохе Бориса Ельцина

Выявить порочную связь между допущенными ошибками и даже преступлениями с нынешним положением дел, найти момент, после которого все пошло не так, — кто ж после 1917 года не делал такого в советской и российской политике? Только к ленинским нормам партийной жизни возвращались не меньше двух раз. Оценки деятельности Иосифа Сталина менялись еще чаще. Остальным периодам истории доставалось в зависимости от текущей политической необходимости. Страдал не только советский период истории. Почти любой исторический деятель и почти любое событие — хоть Иван Грозный, хоть споры норманистов и антинорманистов — легко использовались как расходный материал.  

В этой логике сегодняшнее обсуждение ельцинского периода российской истории вполне укладывается в политическую традицию. С двумя, правда, существенными нюансами.

Вспомнить все

Обычно критикой предшествующего периода занимается новое руководство, выросшее и достигшее власти как раз в ходе осуждаемого правления. Последний аспект, впрочем, тщательно ретушируется. Необязательно его замалчивать, гораздо проще внедрить, например, нарратив о «выстрадывании перестройки» вторым эшелоном советской номенклатуры или еще каким-то образом показать, что, несмотря на номенклатурные связи, с идеологической точки зрения новое руководство — решительный противник старого. 

Владимир Путин тут довольно четко следует традиции и неписаным правилам. Тезис о «лихих 90-х» получил широкое распространение в 2007 году, когда уже прошло некоторое время после передачи власти от первого президента России к и. о. второго. В дальнейшем тему подхватили все, кому было положено это подхватить. Как правило, это были бенефициары предшествующего периода, получившие шанс благодаря событиям 1991–1993 годов.  Поскольку время действительно было, мягко говоря, непростое, а свидетельств осталось предостаточно, вспомнить действительно можно многое.

Особенно актуальными эти воспоминания становятся в связи с обозначенным трендом на пересмотр итогов приватизации, принимающим все более практический характер.  

Спустя какое-то время критика «лихих 90-х», обстоятельств приватизации, выборов, политического процесса была взята на вооружение наиболее радикальными противниками власти — командой Алексея Навального. В апреле 2024 года вышел фильм Марии Певчих (признана иноагентом) «Предатели», который прямо возлагает вину за все, что происходит сейчас в России, на Бориса Ельцина и его семью, передавших власть по наследству Владимиру Путину.

Разница между двумя подходами, безусловно, есть. Сторона Кремля указывает на то, что времена Ельцина и Путина — два разных периода, и второй, особенно в начале, в значительной степени ушел на исправление того, что было наворочено до того. Логика авторов фильма — это все одно и то же, правление Путина — логическое развитие ельцинского периода. Певчих уверенно нажимает на тему наследования, действительно не самую удобную для Кремля. 

Любое упоминание 1990-х хорошо и тем, что помогает обозначить масштаб решаемой задачи: если уж тогда такое наворотили, то как нам теперь просто взять и разобраться? 

Но дело не только в удобстве.

Общее отрицание

Выбор и властью и оппозицией одного и того же исторического периода для критики не самая обычная ситуация.  Хотя в недавней российской истории бывало и что-то подобное.

В 1988–1989 годах демократическая критика «извращений социализма» спустя несколько этапов прибыла на станцию «А зачем вообще совершили Октябрьскую революцию и хороший ли вождь был Владимир Ильич?». По другому и быть не могло. Критики одного только Сталина не хватало для объяснений текущих трудностей, пришлось подступиться и к завоеваниям Октября в целом. Со всеми возможными оговорками. 1913 год, выполнявший долгие годы в советских учебниках по истории роль символа отсталости царской России, внезапно стал финалом золотого века. А 1917-й — годом катастрофы. 

И примерно о том же, но чуть с другой доказательной базой говорили радикальные противники демократов — русские националисты. Для них 1917 год также стал моментом катастрофы, а 1913-й — концом золотого века. 

Безусловно, противоборствующие стороны по-разному оценивали тех или иных советских деятелей, те или иные события, и, например, Иосиф Сталин для националистов был фигурой более приемлемой, чем для демократов. Но совпадение мнений оказало огромное влияние на ход событий в конце 1980-х — начале 1990-х. Фактический призыв к тому, чтобы построить счастливое будущее, вернувшись в счастливое прошлое, оказался невероятно эффективен. И враг у любителей 1913 года был общий — коммуняки. На митингах начала 1990-х триколор, который считался флагом демократов, мирно сосуществовал с «имперкой» националистов. 

Рудименты порыва в счастливое прошлое, охватившего тогда общество и поддержанного властью уходящей и наступающей, сохранились и по сей день. Нижнюю палату парламента назвали в честь парламента царских времен, сегодня это выглядит привычно. Тренд на реставрацию переломился только к середине 1990-х, когда выяснилось, что ничего похожего на 1913 год не получается.

В 2024 году, при некотором совпадении оценок ельцинского периода Кремлем и несистемной оппозицией, об общем взгляде на то, «как оно надо дальше» речи, конечно, не идет. Общее отрицание в данном случае не может родить и самой иллюзорной общей платформы. В отличии от конца 1980-х, эти политические противники разговаривать друг с другом не хотят, не могут и не будут.  

Что в целом не отменяет возможности формирования нового тренда, фиксирующего некоторую однотонность и безысходность общественно- политического процесса. Это всегда хорошо для консервативно-инерционного сценария — особенно если он устраивает многих.  

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора