Имперское сознание: как английский язык стал средством выживания во всем мире
В конце 1945 года 51% населения, как пишет автор, «Больших Соединенных Штатов» (если учитывать колонии и оккупированные страны) проживал за пределами североамериканского континента. Но уже к 1960 году (после штатами официально наконец стали Гавайи и Аляска) доля такого населения упала примерно до 2% и с тех пор почти не менялась. Почему это произошло и как Соединенные Штаты продолжают оставаться империей, отказавшись от своих территориальных имперских владений в традиционном смысле, рассказывает в своей книге историк из Северо-Западного университета Дэниел Иммервар.
Вторая мировая война, пишет он, породила иные способы утверждения власти на планете, не требующие наличия больших колоний. В ходе войны, пишет он, Соединенные Штаты «обрели и развили впечатляющий набор технологий, который позволял стране пользоваться многими преимуществами империй, не прибегая к эксплуатации реальных колоний».
Иммервар при этом настаивает, что Соединенные Штаты всегда были и остаются империей, но тщательно скрывали этот факт. Ведь эта страна родилась на волне антиимпериалистической революции и с тех пор борется со всевозможными империями, от гитлеровского «тысячелетнего рейха» и Японской империи до советской «империи зла». В итоге ни в прошлом, ни сейчас граждане США в большинстве своем не до конца осознают масштабы своей собственной империи, утверждает автор.
К примеру, пишет Иммервар, в 1940-х американские солдаты, прибывшие на Филиппины, чтобы противостоять японским захватчикам, удивлялись, что местные школьники хорошо говорят по-английски, не зная, что Филиппины формально являлись тогда колонией США. На момент нападения Японии на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года на Филиппинах жили 16 млн американских граждан.
Иммервар вводит концепцию «Больших Соединенных Штатов» — империи, которая на пике в 1940 году была пятой в мире по населению колоний (19 млн человек), но которую американцы упорно отказывались признавать империей, заменив слово «колония» нейтральным термином «территория». Причем эти территории не исчезли до сих пор. По мнению Иммервара, после Второй мировой США не отказались от империи, а трансформировали ее. США сохранили «пуантилистическую империю» (другой термин Иммервара) из сотен военных баз и малых территорий по всему миру, которые служат основой американского геополитического влияния.
В русском переводе книга «Как спрятать империю. Колонии, аннексии и военные базы США» выходит в январе 2026 года в издательстве «Альпина Паблишер». Forbes публикует отрывок.
Как английский язык победил конкурентов? В 1940-е Франклин Делано Рузвельт с Черчиллем полагали, что им придется радикально преобразовать английский и превратить его в глобальный язык, но так и не сумели провести преобразования такого рода. Деколонизация лишь ухудшила перспективы английского. Тем не менее он преодолел все преграды и стал реальным всемирным языком. Что же случилось?
Некоторые лингвисты считают, что отчасти это объясняется международной политикой Соединенных Штатов и Британии. Мол, даже на фоне потери политического контроля над огромной частью мира им все-таки удавалось внедрять свой язык в более слабых странах.
Большую роль здесь играло образование. Сотни тысяч иностранных студентов, стекающихся в американские университеты (к 1969-му по 120 000 человек в год), не просто изучали математику или социологию — им преподавали эти предметы на английском языке. А потом они несли английский к себе на родину, где быстро входили в число наиболее образованных и могущественных людей. Прибавьте к студентам почти полмиллиона иностранных курсантов, проходивших подготовку в американских военных училищах и академиях, на американских военных базах и разного рода американских спецобъектах.
Студенты приезжали в страну, а английский выходил за ее пределы. К 1960-му не меньше 40 государственных ведомств США спонсировали преподавание английского за рубежом — особо примечательным в этом смысле был Корпус мира (независимое федеральное агентство, которое президент Ганы называл «орудием западной психологической войны»). Американские радиостанции тоже вещали на иностранные государства по-английски. В 1959 году «Голос Америки» стал использовать в некоторых передачах «специальный английский» с ограниченным словарем — что-то вроде бейсик-инглиша. Учебники, комиксы и фильмы хлынули в мир из стран-англофонов, иногда при финансовой поддержке правительства.
Но вряд ли этого оказалось бы достаточно. Да, английский язык продвигали серьезные силы, но у неанглоязычных стран имелась не менее серьезная защита. Их власти формировали и насаждали свои школьные программы, предоставляли статус государственного не английскому, а другим языкам, транслировали собственные радиопередачи. Если дети учили в школах суахили или сингальский, что могла сделать жалкая сотня волонтеров Корпуса мира?
Более того, власти англоязычных стран не считали языковую экспансию такой уж приоритетной задачей. Хотя структуры вроде «Голоса Америки» или Корпуса мира и продвигали английский, это не было их основной миссией. Лишь в 1965 году правительство США включило распространение английского языка в список задач своей международной политики.
В этом смысле полезно взглянуть на проблему с другой стороны. В конце концов, глобальный английский в общем-то не является следствием немногочисленных, пусть даже масштабных, решений Вашингтона или Лондона. Это продукт миллиардов более мелких решений, которые принимались и принимаются по всему миру. Конечно, доминирующее положение США оказывало и оказывает на эти решения глубокое влияние, но все-таки язык не насаждался сверху, а распространялся снизу вверх.
Особенность стандартов в том, что они действуют иначе, чем все иные виды власти. Правительства могут облагать подданных налогами, заставлять их воевать, сажать их в тюрьму и т.п. Они делают это постоянно. Стандарты навязать куда труднее. Колониальные власти 50 лет пытались вбить английский в головы пуэрториканцев, но в итоге добились того, что лишь четверть населения худо-бедно разговаривала на нем. Почему этот процесс шел с таким трудом? Потому что пуэрториканцы по-прежнему говорили по-испански как на улице, так и дома.
Стандарты — отражение власти, но реальное принуждение в этой сфере редко исходит от государства. Чаще его источником служит местное сообщество. Возьмем хрестоматийный пример установления стандартов — борьбу между конкурирующими форматами для видеомагнитофонов. В 1976 году компания Sony выпустила на рынок первый видеомагнитофон потребительского класса. Он был рассчитан на кассеты формата Betamax. На следующий год компания JVC, ее конкурент, стала продавать видеотехнику, использующую другой формат — VHS. У каждого формата имелись свои достоинства: Betamax обеспечивал более качественные изображение и звук, зато кассеты VHS имели более значительную продолжительность записи. В 1980 году покупатели имели равные основания выбрать и тот и другой формат — они считались равноценными.
Но в 1990 году ситуация изменилась. К тому времени накопилась критическая масса пользователей формата VHS. Пункты проката перестали держать кассеты формата Betamax, новые фильмы выходили исключительно на VHS. Компания Sony неохотно, но согласилась начать выпуск техники, совместимой с форматом VHS. «Откровенно говоря, мы не хотели производить VHS, — признавался вице-президент компании. — Но бизнес нельзя вести исходя из собственных чувств и желаний».
Нельзя сказать, чтобы компанию Sony прямо-таки вынудили отказаться от формата Betamax. Просто затраты на то, чтобы держаться за него, стали непомерно высокими. Слишком много покупателей выбрали VHS.
Нечто подобное происходило и с языком. По мере того, как далекие друг от друга культуры устанавливают более тесные контакты, им все больше требуется общий язык. Но выбор такого языка нельзя назвать совсем свободным. В таких случаях чаще выбирают тот язык, который уже используют другие, тот, который, как представляется, дает больше всего возможностей. А после достижения критической массы выбор начинает сводиться к единственному варианту.
Разные народы проходят этот процесс с разной скоростью. Международные сообщества, находящиеся на переднем крае глобализации, первыми ощутили потребность в общем языке. Они быстро ухватились за английский, и по мере того, как новые и новые сообщества принимали его, он распространялся все быстрее и захватывал целые страны.
Первой группой, которая полностью перешла на английский, стали авиадиспетчеры. Авиация — технически сложная и глубоко международная сфера, так что стандарты в ней имеют жизненно важное значение. Особенно важно наличие единого языка, ведь полеты требуют четкой и ясной коммуникации. В 1950-е годы советский самолет, на котором летел тогдашний министр иностранных дел Андрей Громыко, дважды пролетел мимо лондонского аэропорта Хитроу и чуть не разбился, потому что пилот плохо понимал команды британского авиадиспетчера.
К счастью, случаи такого непонимания редки, поскольку после достижения в 1944 году соглашения по правилам международной авиационной системы для международных полетов приняли стандартный язык. Неудивительно, что им оказался английский. Выбор был продиктован отнюдь не желанием заставить весь мир говорить исключительно по-английски, а необходимостью: следовало остановиться на одном языке, а на долю Соединенных Штатов к тому времени приходилось почти 70% от общего количества миль, которые пролетали пассажирские самолеты в мире.
Неанглоязычную часть населения Земли это подчас раздражало. В 1970-е квебекские франкофоны предлагали использовать французский при внутренних перелетах, когда этим языком владеют и пилот, и диспетчер. Они не требовали сделать французский главным языком неба, просто оставляли возможность его выбора. Но пилоты и диспетчеры воспротивились этой идее. По большей части это были глобальные ребята, которые уже приспособились к английскому языку. Они устроили забастовку, на девять дней нарушив авиасообщение в Канаде. В итоге власти страны согласились запретить авиационные переговоры на французском.
Всемирное сообщество пилотов в последующие десятилетия стало гораздо более разнообразным в этническом и языковом отношении, но сохраняет приверженность английскому. На нем говорят корейские, немецкие, бразильские, алжирские пилоты (это, конечно, далеко не полный список). В крупных моноязычных регионах, таких как Латинская Америка, они могут иногда украдкой переключаться на родной язык, но обязаны мгновенно перейти на английский, как только в эфире появляется англоязычный пилот или диспетчер.
Следующей группой, перешедшей на английский, стали ученые. Современная наука всегда носила международный характер, и ученые давно привыкли осваивать языки друг друга, чтобы свободно знакомиться с результатами последних исследований. В XX веке они всерьез рассматривали возможность использовать искусственные языки для ускорения работы. Особенно их интересовал язык-мост под названием «интерлингва», разработанный в послевоенные годы специально для науки. Престижный Journal of American Medical Association печатал на нем аннотации статей (Velocitates de conduction esseva determinate in 126 patientes qui presentava con disordines neurologic). Один из журналов, посвященных проблемам молекулярной спектроскопии, выходил исключительно на этом языке.
Подобные интернационалистские проекты достойны похвал, но и они не сумели преодолеть гравитационное притяжение Соединенных Штатов. За полтора десятка лет после Второй мировой войны 55% Нобелевских премий в различных областях науки присуждались ученым, работавшим в американских университетах, а 76% лауреатов принадлежали к числу англофонов. К 1960-м более половины естественно-научных журналов, выходящих в мире, издавались на английском.
Здесь тоже была достигнута критическая масса. Когда половина научных журналов издается на английском и больше половины нобелевских лауреатов говорят на этом языке, каковы шансы на выживание интерлингвы или другого языка в качестве средства международного общения ученых? Исследователям из неанглоязычных стран приходилось учить английский, чтобы читать о происходящем на переднем крае их области науки. Им все больше приходилось и писать на этом языке. Доля англоязычных научных журналов стремительно росла по мере того, как новые и новые неанглоязычные ученые осуществляли этот переход. В наши дни она значительно превышает 90%.
Израильские ученые шутят, что сам Господь Бог не смог бы получить постоянную должность в Еврейском университете в Иерусалиме, ибо у Него всего одна публикация, да и та не на английском языке. Что ж, уместное замечание. На сайтах штатных сотрудников Института физики Рака Еврейского университета значится 1921 публикация, и все эти работы написаны по-английски.
Авиадиспетчерская служба и научные исследования оказались лишь предвестниками грядущего распространения английского. Самой главной движущей силой англизации стал интернет. Он облегчил международное общение, но подстегнул распространение английского языка. Всемирную сеть изобрели в Соединенных Штатах, и с тех пор она непропорционально англоязычна. В 1997 году исследование частоты использования языков на сайтах в мире показало, что 82,7% случаев в выборке приходится на английский.
Мало того, что в интернете господствуют англоязычные пользователи — сама виртуальная среда благоприятствует английскому. Языки программирования берут начало в английском, так что всякому, кто хочет освоить Python, C++ или Java (назовем лишь три популярных языка кодирования), гораздо легче сделать это, если он говорит по-английски.
На более глубоком уровне находятся схемы кодирования, превращающие биты (нули и единицы) в символы. На первых этапах существования интернета чаще всего использовали ASCII — кодировку, ориентированную на поддержку английского. Она не предусматривает существование языков, не использующих латинские буквы, скажем, арабского или хинди. Она даже не в состоянии справиться с некоторыми символами, часто используемыми в европейских языках, такими как ø, ü, ß или ñ. ASCII подталкивает все в сторону английского.
Сегодня есть более дружелюбные кодировки, охватывающие самые разные языки, от письма чероки до клинописи, но они поддерживаются не повсеместно. А значит, нет гарантии, что ваше письмо в другой раскладке, кроме английской, корректно отобразится на экране адресата. Адреса веб-страниц тоже до сих пор почти сплошь используют ASCII, вот почему на самый популярный в Китае сайт попадают, набирая baidu. com, а не 百度.中⽂⽹. Даже если бы у сайта имелся китайский адрес, пользователям все равно пришлось бы использовать для его ввода QWERTY-клавиатуру — глобальный стандарт, разработанный в Нью-Йорке на основе английского алфавита. Господство английского языка в интернете является в определенном смысле результатом множества актов свободного выбора. Никакое правительство не руководит Всемирной сетью, никакая армия не применяет жесткие меры к его пользователям. Впрочем, многие из тех, кто работает в ней на английском, сделали этот выбор неохотно, подобно фанатам формата Betamax, которые в конце концов смирились и перешли на видеосистемы формата VHS. Они пользуются английским, потому что у них нет других приемлемых вариантов.
«Это самое настоящее проявление интеллектуального колониализма, — вздыхал руководитель одного российского интернет-провайдера. — Продукт поступает из Америки, а значит, нам остается либо приспособиться к английскому языку, либо перестать пользоваться этим продуктом. Бизнес, конечно, имеет право так работать. Но если речь идет о технологии, которая вроде бы должна открыть мир сотням миллионам человек, то это издевательство. Мир снова делится на имущих и неимущих».
Французский президент Жак Ширак считал интернет с его явным господством английского «серьезным риском для всего человечества».
Итак, авиадиспетчеры, потом ученые, за ними пользователи интернета. По мере того, как все более крупные технические сообщества осваивали английский, стимулы для его использования становились все сильнее. В эту воронку затягивало целые страны, даже такие, где сотни миллионов людей никогда не посещали научные конференции и не слишком активно пользовались интернетом.
Этот процесс, хотя сегодня он кажется неотвратимым, был довольно долгим. В 1969 году один видный лингвист из Колумбийского университета отметил, что появления всемирного языка, похоже, не избежать. Но даже тогда ученый не был уверен, что им станет именно английский. Да, около 60% радио- и телепередач в мире велись на английском. Однако сопротивление этому языку было все-таки достаточно сильным, чтобы лингвист видел в этой роли искусственный язык эсперанто, который легче выучить и который почти не несет в себе английского культурного багажа.
Иными словами, еще оставалась возможность предпочесть формат Betamax.
Но этот период колебаний был сравнительно недолгим, и 1969 год пришелся, по сути, на его конец. В последующие десятилетия все новые и новые страны уступали натиску английского. Даже если они пытались от него убежать, их захватывало его гравитационное поле.
Провозгласив независимость, Индия временно позволила английскому остаться в виде дополнительного государственного языка. Предполагалось, что в 1965 году власти страны полностью перейдут на хинди. Однако английский не только удержался, но и укрепил свои позиции. В сегодняшней Индии это язык рекламы и высшего образования, да и болливудские фильмы щедро пересыпаны английской речью. Язык по-прежнему является официальным. В ходе парламентских дебатов он звучит примерно с той же частотой, что и хинди. «Горькая правда», как сообщила недавно The New York Times, состоит в том, что «английский фактически служит государственным языком Индии».
Эта горькая правда относится ко многим странам. Шри-Ланка, некогда принявшая закон о сингальском языке, восстановила статус английского как официального языка («Welcome to the Official Web Portal of Government of Sri Lankа» («Добро пожаловать на официальный веб-портал правительства Шри-Ланки»), — радушно приветствует посетителей сайт правительства. Сингапур, когда-то заменивший английский малайским, в 2000 году запустил инициативу под названием «Говори на хорошем английском». «К нам не придут инвесторы, если назначенные ими менеджеры будут лишь догадываться, что говорят наши рабочие, — пояснил премьер-министр. — Плохой английский создает дурную репутацию, из-за него мы кажемся не такими умными».
Уступили и Филиппины. Несмотря на все попытки Мануэля Кесона утвердить в качестве государственного один из местных языков и вытеснить английскую речь, именно английский остается и государственным языком, и языком коммерции. На Филиппинах больше сотрудников колл-центров, чем в любой другой стране мира. Кроме того, архипелаг служит крупным международным центром обучения английскому — местом, где все желающие могут освоить язык за сравнительно небольшую плату (и обрести явный материковый акцент).
Гравитационное поле английского простирается далеко за пределы тех областей, в которых англоязычные державы насаждали свой язык. Трудно отыскать более отдаленное в культурном и политическом смысле от Вашингтона и Лондона место, чем Монголия. Но в 2004 году ее премьер-министр, выпускник Гарварда, заявил, что английский придет на смену русскому в качестве первого иностранного языка, изучаемого в школах. Он надеялся превратить монгольскую столицу Улан-Батор в хаб для кол-центров.
Самым впечатляющим завоеванием для английского языка стал Китай. В 1978 году, при премьере-реформаторе Дэн Сяопине китайские власти снова разрешили изучать английский и даже стали поощрять его освоение, считая, что это поможет стране добиться процветания. На китайском телевидении появилась англоязычная учебная программа Follow Me, которую вела британка. Эта передача собирала десятки миллионов зрителей. В наши дни ведущие университеты Китая предлагают своим студентам сотни англоязычных дипломных программ по самым разным дисциплинам, от истории до ядерной физики. Около 100 000 носителей английского языка нашли в Китае работу школьного учителя.
«Если китайцы <…> когда-нибудь станут править миром, — писал лингвист Джон Макуортер, — то, подозреваю, они будут делать это, разговаривая по-английски».
Английский сегодня не претендует на первое место в мире по числу тех, для кого он является родным. На первой строчке этого рейтинга стоит мандаринский диалект китайского, на второй — испанский. В самих Соединенных Штатах сейчас живет множество людей, с трудом изъясняющихся по-английски. Однако именно английский удерживает пальму первенства по количеству тех, кто на нем худо-бедно говорит, но для кого он не родной. Оценки очень разнятся, но, судя по всему, примерно каждый четвертый житель планеты в той или иной степени владеет разговорным английским. И эта доля растет.
Выбор тех иностранцев, которые учатся говорить по-английски, вполне понятен. Английский — язык власти. Если вы на нем говорите, это открывает путь к поступлению в более престижные школы и вузы, получению более выгодной работы, приобщению к более элитным кругам. Исследование, проведенное по заказу Британского совета в пяти сравнительно бедных странах (Пакистане, Бангладеш, Камеруне, Нигерии и Руанде), показало, что специалисты, говорящие по-английски, зарабатывают в среднем на 20–30% больше тех, кто не владеет этим языком.
В Южной Корее некоторые родители, осведомленные об этой динамике, отправляют своих детей (обычно в возрасте до пяти лет) в специальные клиники для проведения френэктомии — рассечения уздечки языка. Операция якобы позволяет проворнее двигать языком и облегчает произношение трудных для корейцев звуков «л» и «р» английского типа. Если раньше языки рабам резали плантаторы, чтобы заставить их говорить по-английски, то сегодня процесс стал, можно сказать, добровольным. Стоит все-таки отметить, что к френэктомии прибегают не так уж часто. Но само существование такой практики говорит о распространенности стремления изучить английский. Даже в Южной Корее, которая никогда не являлась колонией державы-англофона, освоение английского считается чрезвычайно важным. Как выразился один профессор Сеульского университета, «английский в наши дни становится средством выживания».