Жаркий спор: почему климатический скептицизм все еще привлекает сторонников

В 1954 году геохимик Харрисон Браун обратился с просьбой о финансировании своего исследования в Американский институт нефти (American Petroleum Institute), ассоциацию, объединяющую компании нефтегазовой индустрии США. Ученый хотел исследовать с помощью новых тогда масс-спектрометров, как именно со временем меняется в природных экосистемах отношение двух главных изотопов углерода — углерода-12 и углерода-13.

Как выяснили ученые в 2018 году (статья вышла в журнале Nature Climate Change), Браун прямо в заявке приводил результаты проведенного им предварительного исследования: данные, полученные из годовых колец деревьев, показывали, что растет и отношение углерода-12 и углерода-13, и общая концентрация СО₂ в атмосфере (что провоцирует парниковый эффект). Вероятная причина — сжигание большого количества ископаемого топлива. Так капитаны американской нефтегазовой индустрии практически первыми в мире узнали, что люди, которые сжигают нефть, уголь и газ, влияют на климат.

Но и позже у нефтегазовых компаний не было недостатка в точных данных о том, что происходит и будет происходить с климатом. Например, еще в 1979 году во внутренних документах Exxon Mobile появились результаты моделирования, которые предсказывали увеличение концентрации СО₂ к 2010 году почти в 1,5 раза по сравнению с доиндустриальным уровнем, а также существенный рост средней температуры — на 0,2°C за десять лет только за счет парникового эффекта.

В 2023 году ученые из Гарварда проверили эти прогнозы (публикация вышла в Science) и пришли к выводу, что от 63 до 83% (в зависимости от используемых метрик) были точны. В этом и других подобных открытиях исследователей, которые в последние десятилетия изучали внутренние документы американских компаний и организаций нефтегазового сектора, не было бы ничего необычного, если бы публичные заявления и действия корпораций им не противоречили.

«Разумный» скептицизм

Как показали уже упоминавшиеся гарвардские исследователи еще в 2017 году, в своих публичных комментариях Exxon продвигала идею, что в науке существует значительная неопределенность по вопросу о климате, что данные неполны и недостаточны для точных выводов. Метод выглядит выигрышным: скептицизм и готовность все подвергать сомнению воспринимаются как главная добродетель ученого, как готовность дать слово всем оппонентам.

Подобная риторика звучит и в российском нефтегазовом секторе. Например, в докладе , который был прочитан главой компании «Роснефть» Игорем Сечиным в 2024 году на Петербургском международном энергетическом форуме, прямо говорится: «Нужно признать, что связь выбросов с изменением климата требует объективной оценки, без  которой придание приоритета антропогенному фактору в изменении климата не имеет под собой оснований» (впрочем, компания «Роснефть» публикует отчетность по ESG , где присутствуют и корпоративные цели по сокращению выбросов).

Среди ученых действительно есть те, кто не признает эту связь. Как вспоминает в разговоре с Forbes главный экономист Института устойчивого развития и международных отношений (IDDRI) Георгий Сафонов, когда в 2003 году в Москве прошла Всемирная конференция по изменению климата, на нее приглашали «преимущественно ученых-скептиков, либо ангажированных энергетическими компаниями, либо тех, кто действительно сомневался, от чистого сердца». Но в реальности доля скептиков в научном сообществе исчезающе мала: как показал проведенный еще в 2013 году анализ научных публикаций, до 97% климатологов согласны с тем, что глобальное потепление реально, а его причина — деятельность человека.

Отчасти простор отрицателям антропогенной природы глобального потепления дают сами ученые: они, в отличие от политиков, чиновников и активистов, не стремятся публично заявить свою позицию. «У  нас есть, например, Научный совет РАН по проблемам климата Земли. По-хорошему, они должны были бы формировать эту повестку. Но они все ученые. Они пишут статьи и никак не влияют на политику. Если их спросят, они что-то напишут. А если не спросят — не напишут», — говорит в разговоре с Forbes Михаил Юлкин, эксперт Международного центра устойчивого энергетического развития под эгидой ЮНЕСКО, основатель и гендиректор «КарбонЛаб».

И все же в России, как полагает Сафонов, попытки «убедить, что наука еще не все знает, давайте еще поразбираемся, поизучаем лет 200, а уж потом, может быть, что-нибудь предпримем» в основном закончились в первой половине 2000-х годов, когда страна ратифицировала Киотский протокол. «И на этом усилия международных лоббистов в России по размыванию научных основ сдулись. Они поняли, что этот раунд борьбы они проиграли», — говорит эксперт.

В США они оказались успешнее, полагает Сафонов: климатическая повестка там звучала громче, и было больше возможностей саботировать усилия по сокращению выбросов при поддержке Джорджа Буша-младшего и многих республиканцев. В итоге страна хоть и подписала, но так и не ратифицировала Киотский протокол.

Экономические риски и выгоды

Кроме сомнений в научных данных, противники углеродного регулирования апеллируют к экономическим аргументам. Например, в конце 1990-х годов лоббистская организация Global Climate Coalition запустила кампанию, которая была построена на утверждении, что ратификация Киотского протокола США приведет к существенным потерям для каждой американской семьи и всей экономики страны.

Похожая риторика — но с упором на выгоды от глобального потепления — присутствует в работах российского Института народнохозяйственного прогнозирования (ИНП) РАН, в частности в докладе 2025 года «О климатической повестке в России» и других публикациях. «Пример — сельское хозяйство. Очевидный минус потепления — в южных регионах могут начаться засухи. Но, во-первых, сегодня у агротехников есть решения, чтобы минимизировать такие риски, а во-вторых, в  других регионах расширяются условия для выращивания более выгодных культур», — говорит в интервью «Российской газете» заведующий лабораторией анализа и прогнозирования климатических рисков экономического развития ИНП РАН Андрей Колпаков.

«Там, где у нас основные сельхозугодья, — засухи, и урожай гибнет не первый год. Благоприятные условия складываются на Алтае, но у нас там нет инфраструктуры, — возражает Михаил Юлкин. — Абстрактно — да, в  России становится благоприятнее. Но не там, где сельское хозяйство находится физически. Будем перевозить сельское хозяйство?»

По оценке ИНП РАН, потепление на 1 °C создает прибавку ВВП России на 0,7% — примерно на 1 трлн рублей. Будет таять вечная мерзлота — и больше заказов получат строители; в южных регионах удлинится сезон кондиционирования — и вырастет выручка у производителей электроэнергии. Юлкин видит в этом не только плюсы, но и дополнительные проблемы: «Мало того, что жарко, так еще и сухо. Гидростанции не могут выдать нужное количество энергии из-за низкого уровня воды в реках. С атомными станциями тоже проблема, потому что для охлаждения используется вода из ближайшего водоема, а она слишком теплая и не охлаждает реактор до нужной температуры».

Кроме потенциальных экономических выгод от потепления, есть еще одна «хорошая новость»: для того чтобы выполнить международные обязательства, Россия может не сокращать выбросы, а даже нарастить их. При этом в указе, который в августе 2025 года подписал Владимир Путин и согласно которому Россия обязалась довести выбросы парниковых газов до 65–67% от уровня 1990 года, сделана важная оговорка: при определении нужного уровня выбросов страна будет учитывать вклад российских лесов в поглощение СО₂.

Альтернативные теории и технологии

«…Все усилия по сокращению выбросов сосредоточены только на 6% от [общего] объема — антропогенных выбросах. Прочие эмиссии и поглощения в целом игнорируются. Казалось бы, диспропорция очевидна. Но почему же мы поступаем именно так?» — задавался вопросом в 2022 году в статье для РБК сооснователь компаний «Еврохим» и СУЭК и председатель комитета РСПП по климатической политике Андрей Мельниченко.

Призыв климатологов сокращать в первую очередь антропогенные выбросы он называет следствием идеологии, враждебной к человеку. Михаил Юлкин называет этот подход спекулятивным: «Природа поддерживает динамический баланс. Понятно, что концентрация CO₂ время от времени «прыгает», но на протяжении многих сотен тысяч лет поддерживается баланс его содержания в атмосфере примерно на одном уровне. А то, что выбрасывает человек, ничем не компенсируется. За счет чего же случился 1,5-кратный прирост содержания углерода в атмосфере за последние 150 лет? Мы прекрасно понимаем, что есть только один источник — люди». Смещение фокуса с человека на природу находит отражении в идее, что нужно не столько пытаться сокращать антропогенные выбросы, сколько расширять поглощение парниковых газов за счет природных экосистем.

Примером такого проекта может служить поддержанный Мельниченко «Плейстоценовый парк», задача которого — возрождение тундростепи, существовавшей во время ледникового периода на севере Евразии, и предотвращение таяния мерзлоты. Другая альтернатива ограничению выбросов — технологии улавливания углекислого газа из атмосферы и его захоронения. При этом обычно «пойманный» углекислый газ предполагается закачивать под землю, а значит, как пишет издание «Нефтегазовая промышленность», его можно использовать для того, чтобы вытеснить из недр нефть и газ, «оживить» истощенные месторождения. В 2021 году «Газпром нефть» заявила о планах вложить 30 млрд рублей в подобный проект в Оренбургской области.

Этот метод в теории мог бы сработать, но такие технологии находятся еще на самой начальной стадии и пока не могут всерьез на что-то повлиять. Для их развития нужны огромные вложения и масса времени. Отказ от сокращения выбросов в пользу развития новых технологий находит свое крайнее выражение в идеологии акселерационизма. Ее проповедники, например английский философ Ник Ланд, считают, что климатическое регулирование затормозит технический прогресс, в особенности в сфере ИИ, который в будущем мог бы легко справиться с негативными последствиями глобального потепления.

В 2022 году техномиллиардер Питер Тиль (в основанной им компании Mithril когда-то работал нынешний вице-президент США Джей Ди Вэнс), выступая на презентации книги писателя Алекса Эпштейна «Ископаемое будущее: почему для глобального процветания человечества требуется больше, а не меньше нефти, угля и  природного газа», заявил: «Даже если ископаемое топливо представляет собой чрезвычайно большую опасность и если существуют обоснованные теории, объясняющие возможные неконтролируемые последствия, соотношение затрат и выгод говорит нам, что нужно двигаться вперед… Нам следует сжигать больше ископаемого топлива. Нам в целом нужно больше энергии».

Социальная апатия и осторожный оптимизм

Демонстративный отказ от ESG-повестки может иметь широкий резонанс там, где люди обеспокоены климатическим кризисом. Компании — эмитенты выбросов, стремящиеся отодвинуть перспективу углеродного регулирования, в этом случае вынуждены тратить значительные усилия на PR-кампании, пытаясь убедить общество в том, что климатические риски преувеличены. Однако отрицание глобального потепления может находить у обывателей поддержку.

В книге «Эпоха человека: риторика и апатия антропоцена» философ Эва Бинчик перечисляет причины: разочарование в том, как проблему освещают СМИ; страх, что борьба с изменением климата потребует отказа от привычного образа жизни; нехватка информации об истинных масштабах кризиса. Случается и наоборот: нежелание обсуждать проблему вызвано осознанием ее масштабов.

Бинчик приводит в  качестве примера данные из этнографического исследования американского социолога Кари Мари Норгаард, проведенного в одном из городов Норвегии. Норгаард обратила внимание, что хотя его жители представляли собой сплоченное сообщество и  привыкли решать проблемы совместными усилиями, при этом ощутимо страдали от глобального потепления (город живет за счет горнолыжных курортов), в общественной повестке эта проблема отсутствовала. Норгаард называла это состояние «параличом общества». «Причина апатии — осознание гражданами необъятности и неразрешимости проблемы, в отношении которой они ощущают себя беспомощными», — пишет Бинчик.

В России, по данным ВЦИОМ за февраль 2025 года, с фактом глобального потепления согласны 85% граждан, при этом 44% считают его естественным природным процессом — это максимум за всю историю проведения этого опроса. За последние два десятилетия жители страны все реже воспринимают потепление как катастрофическую угрозу, отмечают исследователи ВЦИОМ и делают вывод: «Усиление тренда на рост климатического скептицизма россиян  может осложнить внедрение экологических инициатив и реализацию климатической политики в стране».

Михаил Юлкин считает, что этого опасаться не стоит: «Разговора о выходе из Парижского соглашения нет. Хотя Трамп вышел, и мы вполне могли последовать примеру, — но этого не происходит. Я думаю, потому, что мы позиционируем себя как часть БРИКС. И хотя мы с нашей нефтью, газом и углем в этом смысле ближе к Америке, в БРИКС все страны — стороны Парижского соглашения. И мы не можем быть против». Как указывает эксперт, основной лейтмотив экономической политики Китая, задающей тон всей БРИКС, — построение «новой зеленой цивилизации». Китай производит дешевые и качественные солнечные панели и ветрогенераторы, преуспел в разработке водородных систем хранения. Согласно анализу Лаури Мюллювирты из Центра исследований в области энергетики и чистого воздуха (CREA) в Хельсинки, на который ссылается The New York Times, в 2024 году Китай экспортировал технологии чистой энергии в 191 из 192 других государств — членов ООН. Впрочем, дело не только во внешнеполитических обязательствах.

Еще в 2020 году спецпредставитель президента по вопросам климата Руслан Эдельгериев в колонке для «Коммерсанта» призывал разработать закон, фиксирующий набор мер национальной политики по сокращению выбросов, а в 2021-м в интервью «РИА Новости» заявлял о необходимости ввести цены на углерод. Банк России с 2021 года проводит стресс-тесты климатических рисков для оценки устойчивости финансовых организаций; в 2023-м опубликовал рекомендации для банков по учету таких рисков.

В августе 2025-го первый зампредседателя правительства Якутии Джулустан Борисов на форуме «Острова устойчивого развития: климатический аспект» заявил, что республика рассматривает возможность присоединиться к Сахалинскому эксперименту по достижению углеродной нейтральности. К поддержке зеленой повестки приходит и бизнес. Михаил Юлкин приводит в качестве примера расчеты углеродного следа от производства разных сортов бумаги, выполненные его компанией «КарбонЛаб» для Светогорского ЦБК (бренд SvetoCopy) в  2025 году. «Мы никогда такого не делали — по маркам одной и той же продукции. Пришлось напрягаться, изучать производственный процесс, считать. Зачем? Это маркетинг.

Продукцию можно продавать как низкоуглеродную тем потребителям, которые строят зеленые офисы. То есть тренд сохранен, и есть масса потребителей, в том числе в бизнес-среде, которым это надо», — говорит эксперт. Поводов для климатического оптимизма немного: юридически обязывающее соглашение по сокращению выбросов для всех главных эмитентов парниковых газов, на которое надеялись еще в 2009 году участники Климатического саммита COP15, пока так и не стало реальностью. Государства и корпорации искусно находят способы избежать ограничений и так или иначе снять с себя ответственность за возможную климатическую катастрофу. Но, хотя и очень медленно, движение все-таки идет: прямого отрицания глобального потепления уже не слышно, компании и правительства стремятся соответствовать приличиям, в худшем случае имитировать, в лучшем — реально делать шаги к зеленой экономике. Возможно, хотя бы эта медленная трансформация снизит тяжесть климатических катаклизмов для следующих поколений.