Даже в суровой России некоторые личные трагедии вызывают мощнейший общественный резонанс. Люди как будто просыпаются от анабиоза и разделяют с пострадавшим свершившуюся несправедливость. Десятилетиями существующие явления внезапно обнаруживаются, люди требуют изменений, находят аналогичные случаи в своей жизни.
Так время от времени происходит из-за запредельных действий силовиков. Буря негодования, серия митингов, сотни публикаций, тысячи комментариев в соцсетях спустя некоторое время переходят в глухое недовольство и даже тихую ненависть, которая при этом вполне сосуществует с поддержкой государственной политики. В головах большинства личная трагедия с явлениями большой политики не увязывается.
Постепенно массовое сознание вновь погружается в сон, до очередной громкой трагедии.
Я наблюдаю за подобными синусоидами общественного внимания к правозащитным проблемам лет десять. В 2006 году после издевательств над рядовым Андреем Сычевым в Свердловской области страна внезапно узнала про дедовщину в армии. Последовал всплеск внимания к теме, десятки дел о гибели солдатиков заполнили ленты информагентств. Военная прокуратура внезапно стала влиятельной структурой, потоком пошли предложения по борьбе с дедовщиной вперемешку с указаниями повысить раскрываемость.
В 2009 году выстрелы майора Евсюкова заставили общественность ужаснуться произволу полиции. Полетели с должностей генералы, пошли разговоры о реформе МВД. Журналисты стали привычно писать про очередного бурятского или башкирского «евсюкова».
В том же году в СИЗО «Матросская тишина» из-за отказа в медпомощи скончался юрист компании Hermitage Capital Сергей Магнитский. Так стало известно, что в российских тюрьмах не лечат. Позже, в марте 2012 года, на волне скандала в казанском отделе полиции «Дальний» страна с удивлением обнаружила, что в полиции пытают задержанных. А спустя полгода из письма Надежды Толоконниковой — что в тюрьмах распространен рабский труд осужденных.
До Магнитского в изоляторе умирал вице-президент ЮКОСа Василий Алексанян, после него умерла предпринимательница Вера Трифонова и еще тысячи других заключенных. Но ключевым стал именно Магнитский. До сих пор трудно сказать, был ли у кого-то из представителей власти умысел лишить его жизни. Бесспорных доказательств на суд общественности представлено не было.
Но есть несколько фактов.
Магнитский раскрыл грандиозную аферу налоговиков с бюджетными деньгами. Его могли не держать под арестом. От него хотели показаний на руководство компании. Сергея могли содержать в более приличных условиях. Следователи знали, что он был болен и ему необходимо лечение. Он этого лечения не получил и скончался в следственном изоляторе. Буднично, бесчеловечно и неминуемо.
Я не знаю всех деталей именно этого дела, но хорошо знаю десятки других, из которых складывается контекст.
В России XXI века вообще отсутствует доступная качественная медицина. Для заключенных ее нет даже за деньги. Десятки больниц для осужденных, куда мечтают попасть осужденные с различными диагнозами, чаще всего представляют собой условный хоспис, промежуточную остановку перед моргом. 80 000 ВИЧ-инфицированных, 150 000 больных туберкулезом. Сердечно-сосудистые и онкологические заболевания среди лидеров по причине смерти. Генпрокуратура который год рапортует, что 90% российских зэков стоят на диспансерном учете по различным видам заболеваний. 5000 ежегодно умирают, согласно официальной, безусловно, сильно «причесанной» статистике. ФСИН, радостно жонглируя цифрами, утверждает, что уровень смертности за решеткой не выше, чем на воле. Да, но там нет столько алкоголя и наркотиков, вообще нет дорожно-транспортных происшествий. За решеткой нет стариков. Зато есть 100%-ная выявляемость заболеваний, питание и круглосуточный надзор.
Тучные бюджетные годы практически обошли стороной российскую тюремную систему. Сотрудники ФСИН последними получили повышение зарплат, а до вложений в систему оказания медпомощи тюремная реформа не добрела, скончавшись по дороге.
Министерство юстиции, одной рукой занимаясь делами против России в Страсбурге (замминистра юстиции представляет страну в Европейском суде по правам человека), другой руководит пенитенциарной системой, на которую приходится существенная доля жалоб. Его руководство прекрасно осведомлено о реальном положении дел. Осознавая неспособность улучшить систему оказания медпомощи в колониях и тюрьмах, Минюст несколько лет активно лоббировал снижение численности тюремного населения и досрочное освобождение больных осужденных. В 2012 году в России было минимальное число зэков, наверное, со времен царя Николая II.
Но в тот же год вектор сменился, снова стало резко расти число арестованных по свежим уголовным делам.
СИЗО повсеместно переполнены на 25-30%. То есть люди снова теснятся в камерах, опять не хватает места, воздуха и света. Новый старый президент вернул административный прессинг, а вместе с ним поползла вверх кривая арестантских уголовных дел.
Мрачная картина тюремных реалий дополнилась демонстративно циничными итогами расследования дела Магнитского. Во-первых, впервые судьи признали виновным умершего, т. е. самого Сергея. Во-вторых, все обвинявшиеся в его гибели должностные лица следственного изолятора уголовной ответственности избежали. Вопрос об ответственности следователей и судей, знавших о его состоянии здоровья и тем не менее продлявших ему арест, даже не стоял.
Публичный отказ от соблюдения принципа неотвратимости наказания по громкому делу означает четкий сигнал на безнаказанность во всех аналогичных делах.
Были ли какие-либо системные изменения вследствие дела Магнитского? Всплеск внимания к медицине в тюрьмах привел к временному повышению чувствительности системы к больным заключенным. Некоторых стали вывозить в гражданские больницы или отпускать умирать домой. Однако сейчас практика «актирования», т. е. освобождения от наказания по состоянию здоровья, фактически сходит на нет. Наши адвокаты ведут сейчас три десятка таких дел по стране. Ходатайства об освобождении осужденных с четвертой стадией рака, с туберкулезом и ВИЧ терминальной стадии, с четырьмя инсультами и полной парализацией, поддерживаемые администрацией колонии и врачами, понимающими, что умирающий зэк испортит им статистику, наталкиваются на равнодушные возражения прокурора и судей. Мне неизвестно ни одного уголовного дела в отношении сотрудников ФСИН за ненадлежащее оказание медицинской помощи осужденному.
Про ответственность судей, в 96% случаев одобряющих ходатайства следователей о заключении под стражу вне зависимости от состояния здоровья человека, и говорить не приходится.
Пожалуй, единственным положительным системным следствием дела Магнитского служит распространяющаяся практика домашних арестов, постепенно вытесняющая заключение под стражу. Совпадение интересов нескольких ведомств, включая Верховный суд, Минюст и ФСИН сделало домашний арест сегодня реальной альтернативой СИЗО.
Гораздо больший эффект дело Сергея получило на международном уровне. Благодаря упертости Билла Браудера, главы Hermitage Capital, поклявшегося сделать все для наказания виновных в гибели его юриста, возник термин «список Магнитского». Он создал прецедент персональной международной ответственности представителей российской власти, в т. ч. самых высокопоставленных, за грубейшие нарушения прав человека. «Список Магнитского» стал предвестником санкций против России в 2014 году, изменения отношения Запада к нашей стране, а также подтолкнул Кремль к резкому развороту внешней политики на Восток. Еще два года назад МИД России всячески лоббировал отмену визового режима с Евросоюзом, а сегодня радуется его отмене с Монголией и ведет аналогичные переговоры с Северной Кореей.
Свое слово в деле Магнитского еще скажет Европейский суд по правам человека.
Вполне вероятно, это произойдет уже после выхода России из Совета Европы. Так или иначе, но дело Магнитского послужило одним из триггеров, сорвавших Россию с тормозов и отбросивших ее на несколько десятилетий назад. Властям оказалось легче снять маску либеральных ценностей, явно жавшую им много лет, чем признать системные провалы и постараться их устранить.