Когда говорят пушки, музы не молчат. Несмотря на тени войны над Украиной и на угрозу санкций против России, в Москве, как было запланировано, состоялся Пятый фестиваль Мстислава Ростроповича, одно из главных событий симфонического сезона. За неделю в столице прошли восемь концертов, на которых выступили пять ведущих оркестров мира под управлением таких звездных дирижеров, как Эса-Пекка Салонен, Михаил Плетнев и Владимир Юровский.
Смысловой кульминацией фестиваля стал «Военный реквием» Бенджамина Бриттена, эпическое полуторачасовое сочинение, своей монументальностью напоминающее фрески «Страшного суда» Микеланджело, офорты Гойи или «Гернику» Пикассо – неслучайно тот же Шостакович однажды назвал его самым главным музыкальным произведением XX века и посвятил Бриттену свою Четырнадцатую симфонию. Реквием исполнил Владимир Юровский со своим Лондонским филармоническим оркестром с участием хоровой капеллы им. Юрлова, хора мальчиков училища им. Свешникова и солистов — болгарского сопрано Александры Пенданчанской, немецкого баритона Маттиаса Герне и легендарного британского тенора Иэна Бостриджа.
Классическая музыка часто востребована в переломные моменты истории.
Вспоминается тот же Мстислав Ростропович, прилетевший в ноябре 1989 года играть сарабанду из виолончельной сюиты Баха на обломках Берлинской стены – а 19 августа 1991 года маэстро был уже в Москве среди защитников Белого дома. Из событий последних недель можно назвать потрясающий флешмоб на одесском Привозе, когда музыканты Одесского национального филармонического оркестра Украины, одетые как обычные посетители рынка, один за другим достали инструменты и к изумлению продавцов и покупателей исполнили Оду к Радости из Девятой симфонии Бетховена, которая также является гимном Евросоюза. Сегодня, когда на глазах рушится миропорядок, возникший после падения Берлинской стены и впору уже по этой эпохе играть печальную баховскую сарабанду, когда отторгнут Крым, в воздухе витает идея войны, звучат ядерные угрозы, а Гитлер объявляется чуть ли не «политиком высочайшего класса», «Военный реквием» Бриттена звучит как трагическое предупреждение.
Как напомнил в своем блестящем вступительном слове Владимир Юровский (его выступления – особый жанр, своей яркостью и глубиной отличающийся от привычного конферанса классической музыки), этот реквием правильно было бы назвать антивоенным. Несмотря на гигантский масштаб, он был для Бриттена глубоко личным, интимным сочинением. Пацифист по убеждениям, с началом Второй мировой он отказался от призыва на фронт, но вместо полагавшегося за это шестимесячного тюремного заключения, благодаря благосклонности королевской семьи Бриттену позволили уехать в США. После войны он вернулся в Англию в статусе отщепенца (сегодня сказали бы «национал-предателя»), и поэтому заказ на создание произведения к освящению собора в Ковентри, разрушенного вместе с городом нацистскими бомбардировками и восстановленного через 20 лет, был для него не только актом примирения, но и поводом высказать собственную боль. Он посвятил реквием своим друзьям, погибшим на войне, а в качестве текста, помимо канонических слов латинской заупокойной мессы, выбрал стихи британского поэта Уилфрида Оуэна, писавшего пронзительные антивоенные строки на фронтах Первой мировой и погибшего в возрасте 25 лет за неделю до Компьенского перемирия.
Эпиграфом к реквиему Бриттен взял строки Оуэна:
Моя тема — война и скорбь войны.
Моя поэзия скорбна.
Все, что поэт может сделать, — это предостеречь.
«Скорбь войны» и является главным содержанием произведения, в котором нет ни патриотического пафоса, как в увертюре Чайковского «1812-й год», ни жизнеутверждающего финала, как в Седьмой, «Ленинградской», симфонии Шостаковича. Его мотивы – ужас войны, боль утраты и абсурд бытия; в стихах Оуэна нет ни спасительной жертвы, ни искупления: Авраам у него в порыве гордыни убивает своего сына Исаака, а герой стихотворения, встретившись в загробном мире с убитым им немцем, не находит ни прощения, ни оправдания. Наверное, из-за этого ненавистного для СССР «абстрактного гуманизма» Галину Вишневскую, для которой писалась партия сопрано, власти не пустили на премьеру в Ковентри в 1962 году, а первое исполнение реквиема в Советском Союзе в 1966 году было, по словам Юровского, едва ли не актом гражданского сопротивления.
На этот раз реквием снова прозвучал как мощное гражданское высказывание.
В своем вступительном слове маэстро Юровский сделал важное уточнение. Принято считать, что Бриттен посвятил это произведение четырем своим друзьям, погибшим на Второй мировой, но на деле на войне погибли трое. Четвертый, Пирс Данкерли, участвовал в высадке в Нормандию, пережил войну и совершил самоубийство в 1959 году, за две недели до своей свадьбы. Он был гомосексуалом, и все произошло в разгар гомофобской травли в Великобритании в 1950-е, которая унесла не одну жизнь, включая компьютерного гения Алана Тьюринга. Бриттен, сам бывший гомосексуалом, хорошо знал эту историю, и этот трагический контекст тоже вплетен в партитуру реквиема, который не только о войне, но о человеческом страдании как таковом, о безнадежности жизни и бессмысленности смерти.
Почти как в гигантском триптихе Данте, с которым сравнивают «Военный реквием», у Бриттена есть рай, ад и чистилище. Уникальная драматургия сочинения строится на встрече трех сил: сопрано в сопровождении симфонического оркестра и смешанного хора исполняет слова латинской мессы, два солиста в сопровождении камерного оркестра — тексты Оуэна, а стоящий в фойе амфитеатра хор мальчиков в сопровождении органа звучит как далекие голоса ангелов. Дирижерская воля Юровского соединяет эти три пласта партитуры в единое полотно, которое то обрушивается ошеломляющими, почти кластерными аккордами, то истаивает в одинокой, печальной колыбельной. Публика Зала Чайковского тоже была на высоте: за полтора часа раздался лишь один писк мобильного и лишь два-три традиционных для этого зала ухода слушателей в 21:00 посреди исполнения. Полуторатысячный зал сидел, не шелохнувшись, осознавая всю значительность происходящего, и когда растворилась в воздухе последняя нота, замер в полуминутной тишине, прежде чем взорваться овацией.
Владимир Юровский в очередной раз продемонстрировал не только свой высочайший дирижерский уровень, но и нонконформистскую гражданскую позицию, которая так отличает его от других известных российских дирижеров и которая так важна холодной весной 2014 года в стране, одержимой поисками врагов и паранойей гомофобии. Это и есть определение великой музыки: переход из эстетики в этику. А фестиваль (он продолжается теперь в Оренбурге, где семья Ростроповичей в войну жила в эвакуации) и благодарная публика подтвердили, что Россия по-прежнему является страной европейской культуры и европейских ценностей, как бы ни пыталось Министерство культуры убедить нас в обратном.