В истории 12 июня все стороны играли на грани фола, и каждый шаг содержал ряд развилок. Алексей Навальный проиграл партию. Этот случай, действительно, представляет неплохой кейс для тактического разбора, хотя он ничего не меняет в стратегической позиции игроков.
Решение Навального двинуть свою аудиторию с проспекта Сахарова на Тверскую имело эстетическую аргументацию, но содержало фатальную ошибку — избыточную уверенность в управлении открытыми (неконтролируемыми) ситуациями. Аргументы «за» могли быть примерно таковы: федеральный праздник, гулянье на центральной улице страны — и во все это вклиниваются автозаки, ОМОН, задержания. С учетом того, что в праздничном пространстве Тверской скрещиваются локально-городская и федеральная повестки, эффект мог оказаться нелинейным. Навальный — человек новых медиа, он понимал, что сражаться надо не за клочок земли, а за поле дальнейших интерпретаций и за картинку.
Однако стилистка такого решения выглядела как нервически-спонтанная реакция, срыв. Построить надежные сценарии в такой ситуации невозможно. К каким последствиям могло привести масштабное вклинивание протестантов в толпы гуляющих и расслабленных горожан, как разворачивались бы события при дальнейшей эскалации? И насколько продуктивной в целом была логика: «сначала намечались торжества, потом — аресты, а потом решили совместить»?
Сочувствующая протесту аудитория оказалась дезориентирована. Куда идти? На Сахарова, на Тверскую, вначале на Сахарова, а потом уже на Тверскую или вообще не рисковать? Четкого сценарного плана предложено не было. Идея митинга совершенно потерялась за деталями его организации: ряд участников даже не мог сказать, против чего конкретно проходит акция. Группы, которые все же собрались на Сахарова, оказались без единой повестки: одни выступали против коррупции, другие — против реновации, третьи — просто за Навального. Отсутствие положительной и обновленной идеи сузило базу акции до наиболее последовательных сторонников, а организационные сбои отсекли еще часть. В итоге ощущение массовости было полностью потеряно.
Те, кто попадал на Тверскую вне протестного ядра, сразу подхватывались и абсорбировались расслабленной атмосферой праздника. Сценаристы гуляний традиционно использовали ресурс исторической реконструкции при довольно артистичном исполнении. Звучали военные напевы, бойцы раздавали кашу с тушенкой по 200 рублей порция, девушки в форме стучали по клавишам морзянку, а некие обыватели, одетые в стиле сталинского быта, пили самогон и резались в карты. Даже допетровские стрельцы с мушкетами пошли в дело. Мешки с песком, перегородившие Тверскую, и обилие военной формы, возможно, неплохо легли бы в видеоряд протеста, однако добраться до них у активистов уже не хватило энергии. На отдельных участках возникали характерные перепалки. «Вы мешаете нам протестовать», — говорили одни. «А вы мешаете нам праздновать», — отвечали другие.
То обстоятельство, что Алексей Навальный мог стать единственным центром сборки протестующих, если бы не предварительный арест, подчеркивает зависимость всей структуры от судьбы одного человека. На него, разумеется, играет уникальность положения: после разрушения политического пространства в стране он практически монополизировал протест. Но в структуре Навального практически не видно второго звена. Фокусировка всего общественного внимания только на лидере может быть симпатична ему самому, но делает всю систему неустойчивой. В ситуации, когда любая критика в адрес Навального расценивается как игра на стороне власти, лидер начинает превращаться в вождя.
Конечно, действия московской мэрии (если это было на самом деле), лишившей Навального акустики для разрешенного мероприятия, похожи на иезуитство сельского уровня. Не зная, как работать с протестом, решили просто выключить звук. Но, с другой стороны, можно отметить вот что: многие революции прошлого происходили без средств акустики. У Мирабо и Дантона в Париже, у Ленина на броневике в Петрограде никаких усилителей не было. Да, от штаба Навального требовалась креативность, чтобы выйти из ситуации: переиграть внутри легальной ситуации. Но в итоге стал доминировать образ священника Гапона. В протестном движении исчез драйв, чувство потока. Невеселые люди шли от Сахарова к центру Москвы, словно их лидер потребовал жертвы. А жертвой в этот теплый летний вечер быть не хотелось.
Резюме таково. Сам по себе протест еще не есть оппозиция. Протест — это лишь активное несогласие, выброс негативной энергии с непредсказуемым исходом, улица. Алексей Навальный управляет протестом, но не оппозицией. Оппозиция — построение системы ценностей, стратегий, программ, вовлечение масс не только на спонтанно-эмоциональном уровне, но на уровне рационального выбора. Оппозиции в стране нет. Возможно, такая ситуация удобна власти. Но место оппозиции будет в этом случае заменять бунт, с которым невозможно спорить, вести диалог и находить компромиссы.