Три шага в будущее: чем понравились Путину инициативы Воложа, Галицкого и Богуславского
В марте состоялась встреча президента Владимира Путина с венчурными инвесторами и технологическими предпринимателями — основателем «Яндекса» Аркадием Воложем, инвестором Леонидом Богуславским, основателем Almaz Capital Александром Галицким. В начале апреля президент дал поручения по итогам этой встречи. Значит, можно считать, что идеи понравились. Сейчас внутри ряда ведомств прорабатывается возможность их реализации. Генеральный директор Skolkovo Ventures Владимир Сакович объясняет, в чем преимущества этих решений, какие опасности они таят и почему их не удалось внедрить раньше.
Главных инициатив, которые помогут вырасти российскому венчурному рынку, в поручениях три — дать возможность пенсионным деньгам участвовать в венчурных фондах (VC-фондах), создать фонды фондов и помочь госкомпаниям инвестировать в стартапы. Эти инициативы уже вовсю работают в других странах и помогли некоторым из них кратно увеличить объем технологического сектора. Более того, что-то из этого уже пробовали внедрять в России.
Пенсионные деньги для венчура
Первая инициатива — разрешить инвестировать деньги пенсионных фондов в стартапы. В России сейчас это запрещено. А вот, например, в США пенсионные деньги составляют более 20% объема венчурных инвестиций. Аналитики CB Insights подсчитали, что три крупнейших пенсионных фонда Канады c 2012 по 2017 год совершили 88 сделок на венчурном рынке суммарным объемом более $19 млрд. При этом они сделали за этот период 58 «выходов» из стартапов.
Пенсионные деньги хороши тем, что они длинные — доходность на них считается десятилетними циклами. Такие же циклы характерны и для венчурной индустрии.
При этом венчурная отрасль часто развивается контрциклично по отношению к традиционным секторам экономики. Это позволяет сгладить падающую доходность в моменты кризисов. Например, сейчас, во время коронавирусной пандемии, классическая экономика (нефть, транспорт, недвижимость) тянет все индексы вниз. Именно сюда разрешено инвестировать деньги пенсионных фондов. В то же время венчурные сектора — онлайн-образование, мобильные коммуникации, новые технологии в сфере питания и доставки — позволяют сгладить последствия экономических потрясений. Например, портфельная компания Skolkovo Ventures — Elementaree — в момент текущего кризиса показала двукратный рост выручки.
Остается вопрос реализации этой инициативы в России. Например, можно ли будет инвестировать деньги российских пенсионных фондов в зарубежные стартапы и фонды? В американские облигации — можно. Но российский венчурный рынок, особенно на поздних стадиях, тоже нуждается в дополнительных средствах. Как соблюсти баланс между задачами развития локального VC-рынка и сохранением доходности капитала?
Если формально ограничить возможность инвестирования только российским рынком, то российские пенсионные фонды (в отличие от их канадских коллег) не смогут поддерживать российские компании, развивающиеся глобально и структурированные в нескольких юрисдикциях. Хороший пример тут — всем известные 4 сделки 2019 года на $10 млрд (Nginx, Veeam, Badoo и Luxoft), в которых не оказалось ни одного российского государственного рубля, хотя построены они были выходцами из России и до сих пор часть команд находится на нашей территории. Доходность вложений в эти проекты для государства была бы очень хорошей.
Еще вопрос: как защитить пенсионные фонды от потерь при венчурном инвестировании? 100% гарантий никто дать не может, все-таки венчурные инвестиции связаны с риском. Поэтому в любой инвестиционной стратегии на венчурные инвестиции (они попадают в класс более крупных, так называемых «альтернативных инвестиций») обычно приходится всего несколько процентов от общего инвестированного капитала. Это позволяет сбалансировать и диверсифицировать портфель пенсионного фонда, сгладив риски кризисов, описанные выше.
Дополнительно зарубежные фонды придерживаются некоторых правил, которые повышают шансы на успех. Во-первых, вкладывают в венчурные фонды с профессиональными управляющими, а не напрямую в стартапы. Во-вторых, пенсионные фонды часто участвуют в раундах поздних стадий, когда у стартапа есть устоявшаяся бизнес-модель, а деньги нужны на масштабирование. В-третьих, некоторые страны накладывают ограничения на объем средств пенсионного фонда, которые можно инвестировать в венчур. Например, в Швеции долгое время нельзя было инвестировать больше 5% средств, а сейчас — больше 40%. В целом богатая зарубежная практика должна помочь России быстро тиражировать эти решения на наш рынок.
Открыть пенсионным деньгам доступ к венчурному рынку — не такая уж безумная идея. Она даст новые возможности и пенсионным фондам, и венчуру. Важно не накладывать кучу регуляторных ограничений, а то эти деньги могут не дойти до лучших стартапов, для которых гибкость является одним из залогов успеха, и инвестор не получит требуемой доходности.
Фонды фондов
Вторая инициатива — создать российские фонды фондов. Это такие организации, чья работа — инвестировать в другие фонды, управляемые внешними командами. И ждать. При этом общепризнанной тут служит модель четкого разделения функционала инвестор/управляющий (Limited partner/General partner). То есть такая структура является исключительно инвестором других VC-фондов, но никак не влияет на управление и принимаемые решения.
В чем профит? Распределяя деньги по разным фондам, можно диверсифицировать инвестиции, обеспечив им большую защиту. Обычно в международной практике такие фонды фондов наполняются государством, теми же пенсионными деньгами и прочими длинными капиталами (куда относятся средства страховых компаний, эндаументов университетов, крупных портфельных управляющих). Если кому-то нужно размесить сразу много средств в венчурный рынок, то лучше сделать это при посредничестве фонда фондов, чем раздать в отдельные VC и стартапы напрямую, так как это будет быстрее, а диверсификация лучше.
Создание фондов фондов также будет способствовать развитию института профессиональных управляющих, которые смогут привлекать дополнительные деньги инвесторов на каждый вложенный рубль государства. Примеры успеха подобной модели есть: например, израильская программа Yozma, запущенная в 1992 году.
В рамках Yozma государство выделило $100 млн: $20 млн пошли на прямые инвестиции в высокотехнологичные компании, $80 млн — на инвестиции в десять частных самоуправляемых венчурных фондов ранней стадии Yozma Funds. Каждый из них создавался как новый фонд с участием внешних инвесторов. Так удалось привлечь $150 млн частных (в том числе иностранных) денег — госденьги составляли около 40% от капитала фондов. При этом у фондов был опцион на выкуп госдоли по себестоимости, и 8 из 10 фондов таким опционом воспользовались. Это очень интересная практика, когда государство готово ограничить свою доходность для развития частного рынка.
Во второй половине 1990-х годов израильская венчурная индустрия стала важной отраслью экономики. Именно тогда первые иностранные венчурные компании начали инвестировать напрямую в израильские стартапы. Позже некоторые из них (например, такие лидеры, как Benchmark, Sequoia, Intel Capital) открыли израильские офисы. Повышение доступности венчурного капитала привело к росту технологических компаний и ускорило формирование и развитие израильского кластера информационно-коммуникационных технологий. На сегодняшний день израильские (или связанные с Израилем) компании, торгуемые в США, являются третьей по величине группой после компаний США и Канады.
Привлечение госкомпаний
Третья инициатива — масштабировать и структурировать венчурную активность российских госкомпаний. В 2017 году президент уже поручал российским госкомпаниям принять участие в венчурных инвестициях. Фокус на них был сделан не случайно. Госкомпании в нашей стране контролируют 50-70% ВВП и целевых рынков для сбыта тех самых стартапов, которым нужны деньги.
Уже тогда несколько корпораций осознанно занялись венчуром, создав достаточно автономные полноценные VC-фонды или отдав направление под институционального партнера. Но их можно пересчитать по пальцам одной руки. Большинство отделалось формальным подходом, создав собственные «дочки» или департаменты (а иногда отдельные компании, учрежденные собственными сотрудниками), куда просто перевели часть своих НИОКР-бюджетов — без изменения сути их работы, без каких-либо внешних соинвесторов. Это, конечно, не совсем венчурные фонды.
Почему не удалось полноценно привлечь госкомпании к венчуру с первого раза? Проблема системно связана с тем, что государство дало поручение госкомпаниям, но не рассказало, через какой инструментарий это можно делать. Рынку не были предложены лучшие в мировой практике примеры того, как корпорации должны работать на венчурном рынке, в том числе и через сторонние фонды. В новых поручениях Путина есть задача, во-первых, провести аудит, а во-вторых — предложить инструменты, которые помогли бы увеличить инвестиции. Задача решаемая: международной практике уже десятки лет, многое можно быстро мультиплицировать на наш рынок.
Но с госкомпаниями есть и другая проблема, которую не обсуждали. Как сделать так, чтобы госкомпании покупали стартапы? В России госсектор является едва ли не основной возможностью для «выходов». А без них инвесторам невозможно получить прибыль от инвестиций и вложиться в новые стартапы.
Зачем корпорации покупают стартапы? Обычно, чтобы с помощью технологий стартапа оторваться от конкурентов или не дать конкурентам оторваться. Но в России дела обстоят не так.
Проблема российского рынка в том, что он очень олигополизирован во многих секторах, а где-то и монополизирован. У госкомпаний нет реальных стимулов покупать стартапы — они ни с кем не конкурируют, кроме как сами с собой. Как это исправить? Важно повысить для таких компаний KPI по доле высокотехнологичной и инновационной выручки — это способ диверсифицировать их доходы, частично отказаться от госзаказа.
Сейчас государство контролирует крупные госкомпании не по доле высокотехнологичной выручки, а по доле высокотехнологичной продукции, которую они закупают. Но при таком подходе компетенции не накапливаются внутри компаний, а остаются у внешних подрядчиков. Поэтому у компаний и нет инновационной выручки. Как только изменится целеполагание, госкомпании начнут покупать стартапы, сражаться за них, потому что как минимум выручку стартапа можно будет консолидировать в свою выручку. Это будет хороший драйвер для M&A, инвесторы получат возможность для экзитов, а стартапы — новые инвестиции. Но важно не просто заставить госкомпании покупать, чтобы они тратили миллиарды на скупку ненужных им стартапов, а задать более прозрачные финансовые KPI.
Судя по тому, что мартовская встреча вылилась в апрельские поручения, эти предложения понравились президенту. То, что венчурному бизнесу решили уделить время в такие нелегкие дни, безусловно, позитивный сигнал. Теперь все зависит от реализации этих решений. И хорошо бы продолжать привлекать к обсуждению представителей отрасли — здесь остается много подводных камней и развилок. И главная проблема в том, что первые оценки эффективности этих инициатив можно будет сделать только лет через пять. Поэтому решения, принимаемые уже сегодня, будут влиять на развитие сектора в долгосрочной перспективе.