Новая волна: как национализация стала одним из главных экономических трендов в России
«У нас никто не знает, кто в очереди может быть следующим», — говорил летом 2023 года глава Российского союза промышленников и предпринимателей Александр Шохин, комментируя ситуацию с национализацией активов. Процесс перехода частных активов в госсобственность активизировался после 2022 года — отчасти вследствие перехода российских активов иностранных компаний под временное государственное управление, отчасти — в связи с более широким использованием в судах ссылок на незаконную приватизацию.
«Грабеж, убийство — 10 лет срок давности. Здесь же могут открыться некие обстоятельства — то ли в архив залезли, не нашли какой-то бумажки, то ли какой-то депутат, который приватизировал, был не номинальным владельцем, а реальным руководителем компании, и можно ее в казну вернуть», — сетовал Шохин на ситуацию с определением сроков давности нарушений по приватизационным сделкам. В начале 2024 года РСПП подготовил поправки в законодательство, ограничивающие срок давности по таким нарушениям десятью годами и позволяющие бизнесу в случае обращения имущества в госсобственность получить рыночную компенсацию. О необходимости провести «ограничительные линии» в процессе национализации на ПМЭФ летом 2024-го говорил и Владимир Путин.
Но к концу 2025 года никаких изменений в законодательство на этом направлении принято не было. Объемы национализации тем временем бьют рекорды: в этом году, по подсчетам адвокатского бюро NSP, в казну отошли активы на 3,12 трлн рублей. Это в 4,5 раза больше, чем за 2024 год (690 млрд рублей). Порядка 1,2 трлн из этой суммы — имущество стратегических компаний, которые лидируют по стоимости. Для сравнения, по коррупционным основаниям, по которым было подано больше всего исков за год, государство получило чуть больше триллиона. Всего с 2022 года государству отошли активы примерно на 6,5 трлн рублей.
Среди «потерпевших» в 2025-м оказались и участники списка Forbes. Так, Дмитрий Каменщик лишился аэропорта Домодедово на том основании, что, имея наряду с российским и иностранные гражданства, владел стратегическим предприятием и якобы пытался это скрыть. Лишился активов — на сей раз по коррупционным основаниям — и теперь уже бывший владелец «Южуралзолота» Константин Струков: Генпрокуратура сочла, что он использовал для обогащения свое положение депутата заксобрания Челябинской области. А Дениса Штенгелова и его отца Николая суд признал экстремистами, обратив в доход государства активы KDV Group (бренды «Яшкино», Calve, «Три корочки» и т.д.).
На каком основании?
Основными поводами для национализации в последние годы становятся коррупционные основания, незаконные приватизация или покупка у государства, а также участие в «экстремистской деятельности», говорится в исследовании NSP. По коррупционным основаниям активы изымаются у лиц, которые имели или имеют властные полномочия (например, депутаты, главы регионов, городов). Изначально в ходе разбирательств возникали споры относительно сроков исковой давности: как правило, суды не применяли их, мотивируя свое решение в том числе неотвратимостью ответственности за коррупцию. А в октябре 2024 года Конституционный суд указал, что срок исковой давности для антикоррупционных дел законом не установлен, и поручил законодателям проработать этот вопрос.
Незаконной приватизацию Генпрокуратура считает, если ее согласовали региональные органы власти, а не федеральные. Логика заключается в том, что государство могло не знать о нарушении своих прав собственности. Также аналитики NSP относят к этой категории дела об оспаривании передачи активов в частную собственность по договору аренды с правом выкупа. Прокуроры указывают, что государственное имущество могло быть передано бизнесу только в рамках приватизации и больше никак. Суды в таких спорах не исследуют добросовестность и возмездность приобретения актива, поскольку априори признают, что имущество выбыло из федеральной собственности незаконно. Также в этой категории дел стоит вопрос о сроках исковой давности: зачастую суды считают, что этот период начинается заново после каждой продажи актива новому собственнику.
Идут в ход и иски о признании физлиц или объединений физлиц экстремистскими и, соответственно, об изъятии у них активов. При этом нередко компании становятся ответчиками по таким делам, но их экстремистскими не признают, поскольку в противном случае их нужно ликвидировать.
Еще одна категория — это стратегические предприятия, например морские порты, рыбопромышленные предприятия, горно-обогатительные предприятия, связанные с иностранными инвесторами. По закону собственники таких компаний обязаны согласовывать с госорганами сделки, в результате которых иностранцы получают определенный пакет акций (25%+, 50%+ и т.д.). Без получения разрешения контракт могут признать недействительным. Иностранными инвесторами в том числе признаются россияне, имеющие иное гражданство, а также получившие вид на жительство или другой документ, дающий право на постоянное проживание за рубежом. Причем сама компания не обязательно должна находиться в перечне стратегических предприятий.
Также основаниями для изъятия бизнеса могут выступать указы президента, решения федеральных или муниципальных органов, когда прокуратура устанавливает значительный убыток, понесенный из-за неэффективного управления.
В то же время нельзя сказать, что есть какие-то отрасли или группы активов, ситуация в которых рискованнее, чем в других, за исключением стратегических в самом широком смысле отраслей, говорит директор департамента налогов и права ДРТ Юрий Халимовский. Национализация касается любых сфер бизнеса — были бы видимые для прокуратуры и иных компетентных органов основания, считает он. «Мы видим наплыв разных исков, поэтому нельзя выделить наиболее опасные активы», — согласна юрист адвокатского бюро NSP Владислава Диденко. В количественном разрезе основное число споров сегодня — иски по антикоррупционным основаниям, отметил адвокат, советник юридической фирмы «ЮСТ» Михаил Чугунов. Наиболее рискованными остаются активы в стратегических отраслях и шире — любые достаточно крупные и экономически привлекательные активы, считает он.
Однако процессы, которые сейчас называют национализацией, не являются ею в чистом виде, отметил управляющий партнер CLS Владислав Забродин. Как правило, активы не остаются во владении государства, а переходят обратно в частные руки. Государство, по его наблюдениям, в определенной степени поощряет подобное перераспределение: это приносит в бюджет дополнительные доходы от перепродажи и обеспечивает косвенный контроль над активом за счет «правильных» инвесторов. По сентябрьской оценке главы Минфина Антона Силуанова, бюджет в 2025 году получил от продажи компаний, перешедших в госсобственность после исков Генпрокуратуры, около 30 млрд рублей.
Пока наблюдается сдержанный интерес к покупке имущества, перешедшего в госсобственность, констатирует член Совета московского регионального отделения «Деловой России» Андрей Глушкин. Бизнесу важна предсказуемость — четкие и единообразные правила перехода частных активов государству. Сейчас потенциальных инвесторов останавливает неопределенность дальнейшей судьбы активов: насколько окончательно решены правовые вопросы, не появятся ли новые претензии, какие правила будут действовать после сделки, продолжает эксперт. Пока эти моменты остаются не до конца проясненными, спрос будет осторожным, считает Глушкин. Когда государство заранее задает понятные сценарии управления и выхода из активов, интерес со стороны рынка, как правило, заметно выше, добавил он. В договор при продаже сразу закладывают требования по объему инвестиций, сохранению штата, локализации производства, уплате налогов в России, отказу от вывода прибыли в офшорные юрисдикции, отмечает председатель комитета Госдумы по вопросам собственности, земельным и имущественным отношениям Сергей Гаврилов. По его мнению, государство формирует слой крупного капитала, который ориентирован на внутренний рынок и связан с развитием страны.
Среда все жестче
Активному развитию тренда способствует увеличение нагрузки на федеральный бюджет, а также высокая стоимость денег, невысокий уровень роста ВВП, экспортно-импортная волатильность, считает Юрий Халимовский из ДРТ. В этом вопросе наблюдается политическая синергия с борьбой с коррупцией и экономическая синергия в связи с переделом рынка после ухода иностранных компаний, ввода специальных и контрсанкционных режимов, объясняет он.
Новая волна национализации началась, поскольку совпало сразу несколько факторов, отмечает управляющий партнер AVG Legal Алексей Гавришев. Во-первых, политический — давление на секторы, которые власть считает стратегическими или слишком чувствительными для того, чтобы оставаться в частных руках. Во-вторых, экономический: на фоне турбулентности государству проще забирать активы, чем ждать, что рынок сам восстановит контроль. А к 2025 году отменили сроки исковой давности по коррупционным основаниям, что дало дополнительные возможности госорганам. «Все, что раньше «переждало» время, снова стало уязвимо», — сказал он. В целом, по мнению Гавришева, государство забирает активы не ради «идеологии», а ради управляемости экономики.
Кроме того, в конце 2024 — начале 2025 годов высшие судебные инстанции высказались по поводу законности типично применяемых прокуратурой механизмов, отмечает Владислава Диденко. Так, Верховный суд в ряде дел о деприватизации существенно расширил критерии отнесения предприятий в 1990-х к федеральной собственности — теперь под риски признания приватизации незаконной подпадает больше активов, объясняет юрист. А Конституционный суд легализовал вид иска, который не предусмотрен законодательством о противодействии коррупции, — об изъятии имущества, купленного с нарушением антикоррупционных запретов. «Теперь прокуратура официально не должна доказывать разницу между доходами и расходами лиц с властными полномочиями, что легче с точки зрения процесса изъятия», — пояснила эксперт.
При этом в 2025-м был отменен ряд решений судов об отклонении исков Генпрокуратуры. В результате на сегодняшний день дел, которые завершились в пользу владельцев активов, меньше 1%, подчеркнула Диденко. Кроме того, было вынесено резонансное решение о возможности изъятия акций, размещенных на бирже (дело Соликамского магниевого завода). Возможно, это приведет к новым искам об изъятии биржевых бумаг, допускает она.
Наконец, в этом году окончательно укрепилась тенденция на сокращение сроков подготовки и рассмотрения таких дел — при взаимодействии правоохранительных органов и судебной системы, добавляет Юрий Халимовский. При этом уменьшается вес возможных аргументов собственников, например по срокам давности.
Что будет дальше?
Владельцам активов стратегических отраслей, а также крупных и экономически привлекательных стоит предельно внимательно относиться ко всем сторонам своей деятельности, вести тщательный правовой, налоговый аудит принимаемых решений, а также выстраивать работу службы GR, считает Михаил Чугунов из «ЮСТ». По словам Владиславы Диденко, в первую очередь бизнесу нужно оценить риски национализации своих активов, и если они выше среднего, варианты решения проблемы могут быть разными — от отчуждения актива до поиска стратегического партнера или релокации на иностранные рынки, все зависит от категории возможного иска и самого актива.
«Предпосылок для снижения темпов национализации мы не видим», — отмечает Диденко. Тренд на национализацию будет развиваться и шириться, пока не прекратятся внешнеполитические и экономические факторы, вызвавшие его к жизни, считает Юрий Халимовский. Либо пока не истощится запас доступных активов и оснований для их национализации или не появится замещающая форма «государственно-частного взаимодействия», например добровольный взнос на условиях, выработанных в ходе диалога власти и бизнес-сообщества, рассуждает он.
Этот процесс негативно влияет на инвестиционный климат, подчеркнула Владислава Диденко. По ее словам, можно предположить, что изъятое предприятие, пережившее жесткие обеспечительные меры и управляемое менеджментом, который не знает специфику этого актива, может столкнуться со снижением прибыли и, соответственно, будет платить в бюджет меньше налогов.
«Национализация, особенно достаточно массовая, сильно подрывает уверенность собственников в прочности своего права собственности на бизнес», — констатирует экономист, доцент факультета финансов и банковского дела РАНХиГС Сергей Хестанов. Это резко изменяет их стратегию: интересы сильно смещаются в сторону краткосрочной прибыли в ущерб долгосрочному развитию, добавил он.
Неопределенность «снижает инвестиционный аппетит, потому что никто не любит играть на поле, где правила могут поменяться задним числом», говорит Алексей Гавришев. В долгосрочной перспективе это может сократить конкуренцию и создать «эффект гриппа» в бизнес-среде: бизнес не понимает, где проходит красная линия и как долго можно спокойно владеть активом, отметил он.
В начале декабря Александр Шохин говорил, что бизнес ведет дискуссию с правительством о необходимости поправок в закон о приватизации, но пока такого решения в кабмине нет. Осенью деловые объединения направили в Минфин предложения законодательных изменений, предусматривающих установление сроков исковой давности (10 лет со дня фиксации сведений о сделке) и порядка их исчисления при оспаривании сделок приватизации.
«Ключевой запрос рынка сегодня — не в том, чтобы оспаривать сам курс, а в том, чтобы он был максимально понятным и предсказуемым», — подчеркивает Андрей Глушкин. В частности, следует четко разграничить ситуации: где речь идет об антикоррупционном изъятии и где — о пересмотре старых сделок, а где — о классической национализации как инструменте публичной политики. Когда эти режимы смешиваются, у бизнеса возникают лишние страхи и домыслы. «Четкие правила и единые подходы к доказыванию, финансовым экспертизам и оценке ущерба, наоборот, снижают градус напряжения и позволяют бизнесу трезво оценивать риски», — говорит он.
Отдельная, очень чувствительная тема — судьба добросовестных участников. Для экономики важно, чтобы борьба с коррупцией не превращалась в цепную реакцию для тех, кто работал с активом уже на законных основаниях, продолжает он. «Поэтому логичным шагом выглядит более детальная фиксация в законе критериев добросовестности и понятных механизмов защиты прав банков, инвесторов, миноритариев, сотрудников и контрагентов», — заключил Глушкин.