«Площадь Тяньаньмэнь»: роман о том, как жили и протестовали женщины в Пекине 1980-х
Здесь было просторно и чисто, жизнь каждого семейства отделялась от жизни другого, такая же опрятная и отдельная, как и эти газоны. Я вдруг размечталась: а вдруг когда-нибудь мы с Цзинем тоже поселимся в таком месте, и, может, наши детишки будут резвиться на нашем собственном газоне — на крыльях собственной фантазии я унеслась очень далеко, потому что раньше никогда не думала о том, что у меня будут дети. Впрочем, в определенном смысле, видимо, все же думала, потому что девочек, когда они маленькие, к этому так и подталкивают, — но все эти мечты были подернуты дымкой нереальности, как оно обычно бывает с детскими вымыслами. А сейчас я почувствовала укол… едва ли не страха — страха, вызванного огромностью этого внезапного откровения. Я способна подарить кому-то жизнь, привести в мир нового человека; не исключено, что и у меня будет собственный сын. Или дочь!
К страху примешивалась потайная радость. Я подумала, что из Цзиня получится прекрасный отец — он за что бы ни взялся, все делает хорошо, так что в нем я не сомневалась. А что я? Смогу ли я быть матерью? Мысль эта и обескураживала, и окрыляла. Я еще раз обвела взглядом мирный и уютный квартал и подумала, как здорово было бы растить здесь детей.
Здесь нет ни страха, ни угроз, ни преступности.
Тут рот мне зажали ладонью, заглушив крик прежде, чем я успела его испустить. Потащили назад, достаточно жестко, в мозгу белым шумом неожиданной паники загудело статическое электричество. А потом я услышала ее шепот — она дышала мне прямо в ухо.
— Не рыпайся, Зайчишка- Плутишка! Нужно же мне было убедиться, что это именно ты!
Мадам Макао выпустила меня. Я, задыхаясь, качнулась назад.
— Черт побери, кто еще это мог быть? — выдавила я.
Мадам Макао с умудренным видом поднесла палец к губам.
— Да кто ж его знает.
— Все ты знала. Мы же договаривались. Совершенно очевидно, что кроме меня никто здесь вот так не разгуливает.
Впервые на моей памяти она смутилась.
— Ну, да, если так посмотреть, я, пожалуй, действительно знала, — произнесла она виновато.
На ее тонких губах заиграла коварная улыбка.
— Но видела бы ты свою физиономию!
Я метнула в нее испепеляющий взгляд. А потом спросила:
— Ты что, живешь здесь поблизости?
— Здесь? В этой дыре? Нет уж, бог миловал!
Мы смотрели друг на друга, моргая.
— А зачем мы тогда сюда притащились? — спросила я недоуменно.
Сердце все неслось вскачь. Она изогнула брови.
— Собираемся проводить совершенно секретную военную операцию!
— Правда?
— Правда, — подтвердила она. — Без дураков.
— И против кого мы будем проводить эту операцию?
— Против моего бывшего!
— Бывшего?
— Да, против этой сволочи.
Я подумала. Мне стало немного не по себе. Тут я заметила за спиной у нее рюкзак, буро-зеленый, камуфляжный.
— И что ты собираешься делать?
— В смысле — что мы собираемся делать?
— Да. Что мы собираемся делать?
— Ты подумала, что мы его сейчас будем увечить, уродовать или убивать?
— Да, — нервно подтвердила я. — И хотелось бы все понимать заранее!
— Нет. — Мадам Макао качнула головой. — Мы ему устроим чего похуже! — произнесла она угрюмо.
— Похуже?
— Да. — Она доверительно склонилась ко мне. — Мы его прошарим!
Вид у меня, видимо, сделался совсем озадаченный, потому что она приглушенно-командным голосом погнала меня вперед.
— Давай, двигай… а скажу «пригнись», не забудь скрючиться!
Мы спрятались за какими-то машинами и стали красться вдоль улицы. Тут в прохладном вечернем воздухе запахло чем-то противным, гнилостным. Я невольно принюхалась.
— Фу-у! Чувствуешь запах?
— Да, — подтвердила Макао. — Пахнет из моей сумки.
— Правда? И что это за гадость?
— Ну, это. Обычная штука. Кишки, внутренности — начинка бывшей козы и коровы.
Я хотела сказать что-то еще, но умолкла, потому что ничего не поняла.
— Двигай давай. Она уперлась руками мне в спину и направила в ближайший куст. — Не высовывайся, — прошептала она. — Мы совсем рядом с его домом. Я сейчас вернусь.
Я проглотила все свои возражения. Предсказуемо через несколько минут на подъездную дорожку дома, за которым мы наблюдали, въехала машина.
Из нее вышел какой-то человек в деловом костюме. Нельзя сказал, что уродец, но возрастом примерно как мой папа: обвисший живот, залысины — брови при этом густые, морщины на лице, мешки под глазами. Трудно даже описать, насколько он был далек от моей привычной реальности: старый, невзрачный, лишенный всякой сексуальной привлекательности.
Стоило ему выйти из машины, дверь дома открылась. Небо успело потемнеть, в сумерки изнутри хлынул свет, очертив лица всех членов семьи. Мамаша средних лет, такая же дородная и неказистая, как и отец, и двое толстощеких ребятишек, которые скакали у ее ног. Мужчина вошел в дом, закрыл за собой дверь.
Я уставилась на мадам Макао.
— Это и есть твой бывший?
— Да, а что? — обиженно пробормотала она. А потом: — Не отвлекайся, в этой операции точность — главное!
Она пошарила в листве, вытащила какую-то прорезиненную ткань. Развернула, вывалила туда содержимое рюкзака. На ткань плюхнулась гора склизких внутренностей, на меня накатила тошнота. Макао свернула ткань, оставив небольшое отверстие, а потом обернулась ко мне разве что не с возмущением:
— Ну, дуй давай!
— Чего? Ты о чем вообще?
— Дуй так, будто это хер Хоу Дэцзяня!!!
Хоу Дэцзянем звали известного поп-певца, но он был не вполне в моем вкусе — аккуратная прическа, девичьи черты лица, очки. Тем не менее ее слова пробудили во мне азарт — я никогда еще ничего подобного не слышала от девушки.
Воняло просто омерзительно.
Я зажала нос и принялась дуть. Старалась изо всех сил, хотя и не понимала зачем. Видимо, лицо у меня совсем побагровело, потому что в какой-то момент Макао меня сменила. И вот ткань начала расширяться. Разрастаться. А потом стала размером с небольшого человека. Макао налегла, ткань распухла сильнее.
После этого мадам Макао завязала отверстие. Потянула получившийся «шарик» за собой, вперевалочку перешла улицу, стараясь сохранять равновесие. Добралась до машины, привязала шар к крыше. Он был размером почти с саму машину, качался и подпрыгивал сверху.
Она, пыхтя, вернулась обратно. Вперила в меня взгляд.
— Ну, а теперь иди и делай.
— Что делать?
— Знаешь детскую игру «Тинь-тинь помидор»?
— Знаю.
— Больше от тебя ничего и не требуется. Постучи в дверь — и дёру!
— А почему я?
— Если я пойду, он может заметить, как я убегаю. А тебя даже если и увидит, ничего страшного. Он же тебя не знает!
— Не хочется… — пробормотала я.
Она посмотрела на меня.
— Две вещи. Я знаю, что прошу тебя об одолжении, а ты со мною едва знакома. Но он… он действительно падла.
— А вторая вещь?
— Вторая — ты считаешь себя трусихой. А я знаю, что ты храбрая.
Вид у нее сделался очень серьезный. Я подкралась к дому, сердце бухало в груди. В последний раз я таким занималась еще в детстве, но для меня все изменилось в тот день, когда меня посадили в кутузку — теперь от одной мысли, что я нарушаю закон, меня начинало мутить. Но я ведь пообещала, пообещала ей — поэтому двигалась вперед и вскоре уже стояла, пригнувшись, за машиной. Посмотрела на наш шарик. На нем уверенными штрихами было выведено: «Профессор Юй Чжаньвэй любит трахать студенток!»
Я замерла. Только тут до меня дошло, что это один из университетских преподавателей, и я почувствовала ледяной холодок страха на затылке. Стипендию отобрать легко, так что всем, кто находился в моем экономическом положении, приходилось вести себя особенно осмотрительно. Но начатого не бросишь. Поэтому я изо всех сил постучала в дверь и пустилась наутек. Помчалась напрямик по улице, потом, запаниковав, развернулась и бросилась в куст, где сидела мадам Макао.
— Он преподаватель? Этот козел преподаватель? — выкрикнула я.
— Цыц, — одернула меня Макао. — Гляди, зашевелились.
Я проследила за ее взглядом.
Профессор вышел из дома. Сгустились сумерки, но надпись на шаре, видимо, читалась легко, потому что, когда он поднял глаза, челюсть у него отвисла, а на лице появился неприкрытый ужас. Следом робко притопало все семейство: безмятежная с виду жена, неуклюжие детки. И все они смотрели на шар, колыхавшийся над машиной. На пару секунд на лице у профессора появилась мерзкая ухмылка — я видела, что он пытается объяснить, что это просто какое-то недоразумение, просто глупая шутка. Но лица у остальных тоже изменились, когда они прочитали надпись на шаре, да и его выражение к этому моменту сменилось полным отчаянием. Он вытащил из кармана ключи от машины и запрыгал на месте, точно обезумев, пытался схватить изобличительный шар, как будто, если его уничтожить, удастся стереть из сознания родных пятно беспощадных слов.
А мадам Макао жарко шептала:
— Ну, давай, еще немножко, постарайся, все получится!
Живот у профессора колыхался, лицо побагровело, но вот наконец он достиг цели и удовлетворенно крякнул.
Дотянулся до шара.
Шар лопнул.
И на бедолагу потоком хлынули внутренности.