Конец маскарада: на выставке в Санкт-Петербурге исследуют опыт Казановы и Дягилева
Мультижанровая выставка-спектакль, придуманная кураторами Натальей Метелицей и Аркадием Ипполитовым при участии актрисы Илоны Маркаровой и режиссера Джулиано Ди Капуа, не просто собрание артефактов по заявленной теме: «Как Дягилев сделал так, что Петербург начала ХХ века стал казаться Венецией XVIII века». Речь здесь идет не только о внешнем сходстве городского ландшафта, изрезанного каналами, о карнавалах, любовных треугольниках и кабаре, где избранные воображали себя Арлекинами, Пьеро и Коломбинами. Главное сходство в том, что и Венеция Казановы, и Санкт-Петербург Дягилева — закрытый мир, принципиально отгородившийся от внешних обстоятельств.
С первого шага по экспозиции посетитель сразу попадает в актуальный формат — авторскую экскурсию, ведет которую сам Джакомо Казанова. Казановой были буквально одержимы многие деятели Серебряного века: Бенуа, Серов, Цветаева. Мемуары Казановы «История моей жизни» для многих художников были культовой книгой. Идея маскарада и маски — символов Венеции — пронизывает искусство этого периода. А собрать два города и две эпохи, венецианский миф XVIII века, или «сеттеченто», и петербургский миф начала ХХ века, Казанову и Дягилева в один сюжет кураторы решили, сочинив трагикомическую сказку в духе Карло Гоцци в четырех актах с прологом и интермедией. Можно предположить, что это та самая пьеса «Любовь к трем апельсинам», которую хотел поставить, да так и не сделал этого, один из главных героев выставки, театральный режиссер Всеволод Мейерхольд.
Казанова — Дягилев
Портрет Джакомо Казановы, написанный его братом Франческо Казановой, — единственное изображение легендарного персонажа, хранящееся в России, и портрет 20-летнего Дягилева кисти Константина Сомова. Создатели двух мифов, венецианского и петербургского, смотрят друг на друга, разделенные витриной с книгами, где центральное место занимают знаменитые мемуары Казановы.
Первый акт. Венеция в Петербурге Серебряного века
Расцвет венецианского мифа в Петербурге Серебряного века олицетворяют два шедевра из Русского музея. Когда-то скандализировавший публику «Ужин» Леона Бакста, про который Стасов написал «Невыносимая вещь!», и знаменитый гротескный двойной портрет Мейерхольда Бориса Григорьева. Мейерхольд изображен здесь как театральный волшебник, как считают некоторые исследователи, в образе доктора Дапертутто. Этот псевдоним с двойным значением, символизировавший любовь к Гофману и вездесущность Мейерхольда (dappertuttо значит везде и повсюду), придумал в 1910 году Михаил Кузмин. Обрамлением портретов служат ведуты — городские пейзажи Венеции кисти Луки Карлевариса, Пьетро Лонги и Федора Алексеева. По воспоминаниям современников, Дягилев, приезжая в Венецию, воспринимал город как свой большой салон.
Второй акт. Арлекины Серебряного века
Театр доктора Дапертутто решительно рвет с реальностью, выбирая иллюзорный мир Арлекинов, Пьеро и Коломбин. Начало положила постановка Мейерхольдом «Балаганчика» Блока в театре Веры Комиссаржевской. Выставка показывает изысканную Арлекинаду: гуаши Константина Сомова, Александра Бенуа, эскизы Николая Сапунова и Александра Гауша.
Интермедия. Ольга Глебова-Судейкина
Легендарная Коломбина Серебряного века, танцовщица, скульптор, актриса, художница, неземное создание, по свидетельству современников. В этом легко убедиться, посмотрев на ее костюм Коломбины, созданный по эскизу Сергея Судейкина для «Бродячей собаки», артефакт из коллекции Театрального музея. Здесь же куклы «Арлекин» и «Пьеро» работы Судейкиной.
Третий акт. Езда в остров любви
Историю артистических кабаре невозможно представить без любовных треугольников их завсегдатаев. В кабаре пускали только своих, богему. Эстетствующим буржуа, мечтавшим посмотреть «их нравы», приходилось платить по 25 рублей за вход. Таких посетителей презрительно называли «фармацевтами».
Четвертый акт. Маскарад. Время закатов
Легендарный спектакль «Маскарад», поставленный Всеволодом Мейерхольдом, премьера которого состоялась 25 февраля, в день Февральской революции, обозначил конец эпохи и разрушил иллюзорную Венецию Серебряного века. И хотя и Мейерхольду, и Дягилеву еще предстояло много лет творческой жизни, мрачная тень образа «Маскарада», как его увидел Александр Головин, уже накрыла персонажей истории о любви к трем апельсинам. Эту тень олицетворяют две картины: «Мейерхольд, уходящий в ночь» Владимира Дмитриева, написанная незадолго до расстрела режиссера в 1939 году, и «Носы гондол» Александра Головина. Именно на гондоле отправился в свой последний путь Дягилев в 1929 году.