От рыцарей до Барби: как розовый превратился из мужского в «кукольный» цвет

Розовый цвет в романтизме связан преимущественно с женщиной; повидимому, именно это стало главной причиной феминизации розового, который долгое время не рассматривался в гендерном аспекте. Возможно, однако, что дело обстояло наоборот: постепенная феминизация розового в обществе помогла ему стать важнейшим цветом романтизма.

Новые течения в искусстве и литературе, как и технические инновации, — всегда порождения своей эпохи, тесно связанные с преобразованиями в обществе. Как бы то ни было, в XVIII веке в домах аристократии и во дворцах государей в розовом можно увидеть не одних только женщин: его носят и мужчины, притом достаточно часто.

Если обратиться к Франции, то из описей и других документов, содержащих сведения об одежде Людовика XV и молодого Людовика XVI, мы узнаём, что этот цвет присутствовал в их гардеробе. Кроме того, до нашего времени дошли многочисленные портреты молодых аристократов—французов, англичан, немцев, австрийцев—в розовых нарядах, и иногда они продолжали носить их вплоть до зрелого возраста. Лишь пожилые мужчины постепенно отказывались от этого цвета.

От мужского к женскому

Был в Европе принц, которого повсеместно называли «розовым принцем» (der rosarote Prinz): Шарль Жозеф де Линь (1738–1814), имперский фельдмаршал, дипломат, литератор, острослов и соблазнитель. Своей любезностью, остроумием и элегантностью он очаровал все европейские дворы. Откуда же такое прозвище? Розовый—фамильный цвет де Линей, к тому же у принца было личное пристрастие к этому цвету, в частности в одежде и в домашнем убранстве; наконец, он заслужил такое прозвище своим оптимизмом и добрым нравом. Это доказывает, что уже в конце XVIII века

символика розового подразумевает радость жизни, удовольствие и беспечность — если это не бледный или нежный оттенок, а бодрящий и насыщенный, близкий к светлому, оживленному красному.

Впрочем, случай принца де Линя—исключение и в какой-то степени уже анахронизм. Во время Великой французской революции розовый цвет в мужском костюме можно увидеть гораздо реже, а в первые годы XIX века он становится исключительно женским. В 1820 году, в самый расцвет романтизма, уже ни один мужчина не носит розовое, если только не задумал эпатировать публику.

И вовсе не потому, что одежда этого цвета у мужчины — свидетельство его гомосексуальности. Во второй половине XVIII века или в первые годы XIX розовый цвет не ассоциировался с женоподобным видом или поведением мужчины. Это было бы нелепостью. Тот же принц де Линь, который в течение десятилетий всюду показывался в розовом, имел шестнадцать детей и множество любовных связей по всей Европе. Женщины не могли перед ним устоять.

В 1808 году, когда ему было уже семьдесят три года, он принимал у себя в Вене мадам де Сталь. Она написала об этом своей близкой подруге Жюльетте Рекамье: «Этот самый обаятельный в мире мужчина ведет себя со мной, как с дочерью... Как со своей дочерью... Увы!»

Кроме того, после Революции, с исчезновением придворной жизни (позже она возобновилась, но в сильно измененном виде), мужчины перестали краситься. Во Франции еще в конце царствования Людовика XV они щедро пользовались румянами и пудрой, при его преемнике — реже. В других странах Европы, в частности протестантских, мужчины тоже красились, но не так сильно. Постепенно макияж снова становится исключительно женским делом.

Одновременно с этим ярко-красные тона румян и помады, которыми женщины злоупотребляли в середине XVIII века, уступают место более спокойным оттенкам, в соответствии с новыми правилами светского этикета. Розовый—во всех его оттенках—в большой чести, и это надолго. Разумеется, красный не исчезнет из макияжа, но он останется только на губах, по крайней мере у тех, кого в те времена называют «порядочными женщинами».

Начиная с 1860–1880-х годов и до Второй мировой войны одни только профессиональные жрицы любви и особы, желающие спровоцировать скандал, употребляют красные румяна. Примеры этого мы можем видеть на знаменитых картинах великих художников, которых завораживали маргинальные личности — Мане, Тулуз-Лотрека, ван Донгена, Модильяни, Отто Дикса и других. Женщины из высшего общества ведут себя не столь вызывающе, но и они не пренебрегают губной помадой. Тем более что после Первой мировой войны цены на помаду становятся доступными и она превращается в товар массового потребления. Теперь ее продают в тюбиках с выдвижным механизмом, а цветовая палитра расширяется до беспрецедентных масштабов.

Названия этих оттенков все реже и реже имеют отношение к цвету, как к красному, так и к розовому. Когда-то было достаточно таких слов, как «вишня», «малина», «мак», иногда с прилагательными: «светлый», «темный», «матовый», блестящий». А сейчас помадам придумывают названия, которые считаются поэтичными или завлекательными, но отнюдь не стремятся указывать на оттенок цвета, их задача — удивлять, интриговать, волновать воображение: «утренний пион», «краса Адрианополя», «сон в летнюю ночь», «бал в Опере»—такого рода названия заполняют рекламные объявления. Торговые марки соперничают друг с другом в изобретательности, стремясь привлечь покупательниц не только обширной гаммой оттенков и высоким качеством продукции, но также и оригинальностью названий. В то же время выпускаются буклеты, где представлены всевозможные оттенки помады; они должны помочь покупательницам выбрать нужный оттенок, а заодно и послужить рекламой фирмы-производителя. Эти буклеты — не что иное, как маленькие энциклопедии красного и розового; никакой другой цвет ни в одной области жизни не удостаивался ничего подобного.

Давайте еще раз вернемся немного назад, к тому времени, когда мода на романтический розовый начинает выдыхаться, а затем выхолащиваться и опошляться. Во второй половине XIX века этот цвет уже не считается изысканным, ни в одежде, ни в домашней обстановке, ни в декоративно-прикладном искусстве. Теперь его находят слащавым, мещанским, старомодным, даже «дурацким». Дамы из высшего общества пренебрегают им, оставляя на потребу женщинам из среднего класса, а то и мидинеткам или простым швеям. Что касается мужчин, то они впадают в заблуждение, либо думая, что этот цвет все еще в моде, хотя это давно уже не так, либо видя будущее в розовом свете, хотя времена грядут самые что ни на есть мрачные. На рубеже веков многие авторы будут насмехаться над такой наивностью или отсталостью:

Буржуа не может без розового, это его цвет. Его дочери носят розовое, его супруга ходит в розовом, пока ей не стукнет шестьдесят, а то и дольше. Он сам розовый и веселый, как поросенок, пока у него растут доходы. Он твердо намерен видеть все в розовом свете и хочет, чтобы все вокруг было розовым. Он один, после стольких поэтов, осмеливается говорить о «розовоперстой Эос».

Розовый впал в немилость, и это объясняет, почему на рубеже XIX– XX веков он начинает прятаться: в женском гардеробе его место теперь не на вешалках для платьев, а в ящике для нижнего белья. Да, первая половина XX века—время розового белья, причем этот розовый—не кокетливый или соблазнительный, а неприметный, тусклый, пресный, с легкой примесью бежевого, чтобы по возможности сливаться с кожей. Корсеты, панталоны, чулки, подвязки, позже трусики, комбинации и бюстгальтеры постепенно принимают этот цвет—отнюдь не привлекательный, но практичный в уходе. Белый при этом отходит девушкам из обеспеченных семей, а красный и черный—профессиональным жрицам любви. Позднее, в 1960–1970-х годах этот розово-телесный уступит место пастельным оттенкам самых разных цветов (небесно-голубому, бледно-желтому, голубовато-зеленому)—перед тем как произойдет триумфальное возвращение белого, а за ним и более ярких цветов. Сегодня, если верить статистике, самый любимый цвет белья—черный. А в розовом уже нет ничего эротического или возбуждающего: его выбирают за то, что синтетические ткани при частой машинной стирке дольше всего сохраняют именно этот цвет.

От дам к девочкам

В этот же период, то есть с середины XIX по середину XX века, розовый цвет в одежде переходит сначала от молодых женщин к юным девушкам, а затем от юных девушек к маленьким девочкам. Обычай одевать девочек в розовое появился раньше, чем обычай одевать мальчиков в голубое. Уже в середине XVIII века можно было услышать считалки и песенки про то, что мальчиков находят в капусте, а девочек—в розах. С девочками все понятно: здесь, как в ситуации с хроматическим термином, мы наблюдаем переход от цветка к цвету; а выявить связь между капустой и одеждой небесно-голубого оттенка несколько сложнее.

Мы располагаем множеством документов XIX века, свидетельствующих о том, что девочек было принято одевать в розовое, но сведения о традиции одевать в розовое и голубое младенцев и детей младшего возраста появляются только в конце столетия. Возникла эта традиция, по-видимому, в викторианской Англии, а затем распространилась по всей Европе. Вопреки распространенному мнению, традиция эта не имеет никакого отношения к покровительству Богоматери. Ведь начало ей было положено в странах, где исповедуют протестантизм, а в других западноевропейских обществах она привилась позже, и не всюду сразу.

Более того, долгое время не существовало четкой гендерной привязки: и девочек и мальчиков одевали и в розовое, и в голубое. А если посмотреть на салонные портреты в период до Первой мировой войны, создается впечатление, что мальчиков в розовом можно было увидеть даже чаще, чем в голубом. Вначале этой моды придерживаются только в придворных и аристократических кругах и в среде крупной буржуазии. В других классах общества младенцев и детей младшего возраста, как много столетий назад, одевают в белое.

Только в 1930-х годах, когда появятся ткани, не линяющие от частой стирки с кипячением, розовый и голубой цвета в детской одежде получат более широкое распространение, сначала в Соединенных Штатах, затем в Европе. А позже этому поспособствует появление стиральных машин и синтетических тканей. В то же самое время в одежде для детей устанавливается более четкое разделение по гендерному признаку: розовый для девочек, голубой для мальчиков. Когда-то мальчиков одевали в розовое, потому что этот цвет воспринимался как детский вариант красного, самого мужественного из цветов, который подобает носить воинам и охотникам. Теперь с этим покончено. Отныне розовый, который еще в XVIII веке иногда носили мужчины, — исключительно женский цвет.

Однако решающую роль в начавшейся полвека назад феминизации розового сыграла не одежда для младенцев или детей младшего возраста, а знаменитая кукла Барби со всеми прилагающимися к ней игрушками и аксессуарами. Барби (уменьшительное от Барбара) впервые появляется в продаже в 1959 году; ее выпустила американская фирма Mattel, специализирующаяся на игрушках. Прототипом Барби послужила немецкая кукла Bild Lilli, созданная в 1955 году,—первая в истории кукла-манекен. Связь Барби с розовым цветом вначале не бросается в глаза. Конечно, кожа у нее телесного цвета, но палитра ее гардероба достаточно разнообразна. Только в 1970-х розовый займет в ней доминирующее положение, а в 1990-х он станет откровенно навязчивым, едва ли не вызывающим. Чем объяснить эту перемену? Причинами социального характера? Идеологического? Коммерческого? Сексуального? Трудно сказать. Однако с исторической точки зрения особенно любопытно, что эта гиперболизация «розовой Барби» началась именно в тот момент, когда в США и Европе зародились феминистские движения, выступавшие против чрезмерного разделения девочек и мальчиков, в том числе и по цвету. С тех пор эти протесты только усиливались, так что сейчас в западном мире одевать девочек в розовое, а мальчиков в голубое считается политически некорректным. Барби же долгое время противостояла этой тенденции, и это настроило против нее активисток феминистских движений, преимущественно в Германии, Великобритании и Скандинавии, где они выступали за отмену хроматических различий между мужчинами и женщинами во всех областях жизни.

Так следует ли рассматривать «розовый цвет Барби» как shoсking pink, «шокирующий розовый», сознательную провокацию, направленную против феминисток и тем самым отстаивающую консервативную мораль? Как своеобразный способ громко, во весь голос заявить, что девушка — это девушка? Не будем забывать, что Барби — американская игрушка, то есть игрушка, созданная в стране, где контроверзы представителей разных взглядов по моральным вопросам играют совершенно иную социальную роль, чем в Европе.

Или, быть может, это обычная маркетинговая стратегия, нацеленная на завоевание не столько Европы, сколько другого континента, где розовый вызывает всеобщее восхищение и, как считается, приносит счастье, — Азии? Действительно, успех куклы на азиатском рынке стал огромным.

Но не это главное. Главное—влияние, которое Барби оказывает на другие игрушки, предназначенные для маленьких девочек, немалое влияние, которое в противовес общему курсу на дефеминизацию цветовой гаммы подчеркнуло женственный характер розового. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в отдел игрушек любого магазина или супермаркета: все, что должно заинтересовать девочек, — розового цвета, либо упаковано в розовые коробки. Это явление не ново, его можно было наблюдать уже лет двадцать назад, и его объяснение отчасти кроется в «розовом цвете Барби», который вытеснил или заразил собой все остальные цвета. Розовые оттенки заполонили все, и с годами они становятся все менее детскими: появляются лососевый, фуксия, лиловый, маджента. В последние годы розовый цвет, в который облекаются игрушки «для девочек» (или выдаваемые за таковые), становится все насыщеннее, агрессивнее, уходит в фиолетовые тона, теряя все, что могло бы напоминать о невинности детства.

Эти розовые тона предназначены для девочек постарше, которые уже сознают свою сексуальность. В глазах некоторых клиенток наряды таких цветов превращают кукол в принцесс-соблазнительниц, а если розовый слишком приближается к фиолетовому, то в фей, гадалок или даже колдуний. К таким куклам прилагаются аксессуары того же цвета, от домашних туфель из темно-лилового атласа до сиреневой волшебной палочки, усыпанной золотыми или серебряными звездами. Сделаны эти игрушки из дешевого низкокачественного пластика, из-за чего оттенки фуксии и фиалки смотрятся еще вульгарнее. Тот «гламур», который порой отличал кукол 1960-х и 1970-х годов, сегодня, похоже, почти полностью исчез7.

Или, что еще более лицемерно, яркий розовый на самом деле был призван эротизировать образ Барби — не только подчеркнуть ее женственность, но и сделать ее более провокационной? Ведь Барби не маленькая девочка, а девушка, у нее взрослое тело, четко обрисованные бедра и грудь. Эта кукла-манекен — своего рода «чудо-женщина», она может заниматься любой профессией, любым видом деятельности, на это указывает часть ее гардероба и аксессуаров6: она — и медсестра, и стюардесса, и учительница, ветеринарный врач, жокей, инструктор по верховой езде, автогонщица... Машина у нее розовая, как и ее костюмы, украшения и макияж. И тем не менее: может ли быть что-то общее между Барби и эротизмом? Слишком уж она искусственна для этого, и вряд ли способна в ком-нибудь пробудить вожделение своей застывшей улыбкой и большими невыразительными голубыми глазами.