Петербургская коллекция: как семья Куниных больше 100 лет сохраняет частное собрание
В 1913 году Яков Карпович Кунин приехал из Самары в Петербург учиться в Институте высших коммерческих знаний. Он был младшим сыном Карпа Абрамовича Кунина, который перебрался в Самару из Могилевской губернии, став купцом первой гильдии и получив разрешение жить не за чертой оседлости. Из-за Первой мировой войны и революции обучение затянулось: к 1919 году Яков окончил только три курса. Однако тогда же, в 1918–1922 годах, он вместе с первой супругой Александрой Ивановной собрал коллекцию предметов искусства.
Сейчас это собрание впервые показывают в полном объеме в петербургской KGallery — в каталоге числится 230 единиц хранения. Преимущественно это работы художников круга «Мира искусства»: около трети собрания составляют театральные работы Александра Бенуа, в том числе эскизы к постановкам оперы «Венецианский купец» и балета Стравинского «Петрушка».
Хотя выставка называется «Последнее закрытое собрание», по факту коллекция Куниных до недавнего времени все же была «приоткрытой». В советское время работы бывали на разных выставках, в том числе за границей. Ее подлинная уникальность скорее состоит в том, что коллекция прошла неизменной через почти весь XX век. Яков Кунин продал лишь одно произведение — портрет галеристки Надежды Добычиной работы Константина Сомова.
Однако и его можно увидеть в первом зале на выставке в KGallery в компании портретов Александры Куниной, Зинаиды Серебряковой, Мстислава Добужинского. Яков Карпович продал картину сыну Добычиной Даниилу, чтобы его сын, Вадим Яковлевич, смог достойно отпраздновать свадьбу. Затем портрет попал к коллекционеру Игорю Прудникову, а от него — в собрание KGallery. И уже из коллекции галереи портрет отправился, например, на выставку, посвященную Надежде Добычиной в Музей русского импрессионизма в 2023 году.
Формирование коллекции пришлось на страшное время: Петроград был фактически в блокаде, катастрофически не хватало топлива и припасов. В городе жили и работали Александр Бенуа, Константин Сомов и Зинаида Серебрякова. В такие времена искусство стоит недорого: например, автопортрет 1921 года Серебрякова передала Куниным в благодарность за дрова. Яков Карпович в то время занимал должность, связанную с транспортом, и мог помочь со снабжением. И портрет, и благодарственная записка Серебряковой есть на выставке.
«В период формирования коллекции ни в каких выставках вещи не участвовали, сами понимаете, какое было время, — рассказывает внук Якова Карповича Юрий Вадимович Кунин.— Мир искусников довольно скоро стали считать декадентами, не в эстетическом, а в политическом смысле неблагонадежными. Какие-то выставки были, но такой популярностью, как сейчас, они не пользовались. Затем была война и блокада. И только с 1960-х работы из нашей коллекции стали участвовать в выставках».
Самой громкой стала выставка в Манеже в 1985–1986 годах «Русское искусство XVIII – начала XX века из частных собраний Ленинграда», подготовленная совместно Центральным выставочным залом и Комиссией собирателей художественных коллекций Ленинградского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. «Показывали произведения, которых никто никогда не видел — это был, как сегодня говорят, «блокбастер», вызвавший ажиотаж», — рассказывает Юрий Кунин.
В статье для каталога нынешней выставки в KGallery (это, как уточняет Кунин, первый изданный каталог собрания) галерист Владимир Березовский предполагает, что Куниным помогал ориентироваться в художественной среде коллекционер Иосиф Рыбаков, который в 1919 году заведовал финансовым сектором Автогужевого транспорта совета народного хозяйства Петрограда. Яков Карпович там же занимал должность помощника заведующего эксплуатационной частью.
Возможно, именно Рыбаков и познакомил Куниных с Надеждой Добычиной, у которой они приобрели многие произведения. Подробностей, вероятно, узнать уже не удастся, потому что личную переписку из архива Куниных наследники уничтожили после смерти второй жены Якова Карповича, Раисы Шейдиной в 1978 году. Вадим Яковлевич Кунин таким образом оберегал неприкосновенность частной жизни, а кроме того, личные письма не считались особенно ценными.
Первым каталогом собрания стала тетрадь, на которой значилось «Собранiе Куниной» — то есть в первую очередь Александры Ивановны, хотя позднее, на протяжении XX века, коллекцию связывали с именем исключительно Якова Карповича, отмечает куратор Ксения Бендина в статье для каталога выставки в KGallery. В тетради были записаны названия произведений, год создания, стоимость и источник приобретения. Судя по всему, Александра Ивановна играла в формировании коллекции серьезную или даже ведущую роль. Они с Яковом Карповичем вообще сблизились на фоне интереса к искусству: познакомились в очереди за билетами в оперу. Семья Кунина была против брака с русской девушкой, поэтому в качестве наследства Яков получил лишь столовое серебро. Но и его хватило, чтобы начать собирать произведения искусства.
«Некий самарский знакомый Якова Кунина, к сожалению, кто именно это был, мы не знаем, работал управляющим у состоятельного человека, который в 1918 году уехал из России. Как и многие тогда, решил переждать, надеялся, что власть большевиков — это ненадолго. И он хотел, чтобы в его квартире на это время поселились порядочные люди», — рассказывает семейную историю Юрий Кунин. Так Яков Карпович и Александра Ивановна оказались в доме на Шпалерной, 6.
Примерно тогда же Якова Кунина избрали председателем Комитета бедноты. Он должен был присутствовать понятым при обысках в квартирах «чуждых классовых элементов». «Хотя он сам, как вы понимаете, был из купечества и не мог не сочувствовать людям, которых, по сути, просто грабили, — рассказывает Юрий Кунин. — Поэтому при обыске в квартире генерала и бывшего военного министра Алексея Поливанова, которая находилась в том же доме на Шпалерной, где жили Кунины, Яков спас от уничтожения его записки. Через какое-то время семья Поливанова перебралась в Москву, и Куниных попросили переехать к ним в квартиру (то есть этажом выше) из тех же соображений, чтобы не поселились совсем чужие люди».
В 1920 году Поливанов, к тому времени перешедший на службу новой власти, умер, и Кунины остались жить в бывшей генеральской квартире. Летом 1922-го Яков Карпович заболел брюшным тифом, Александра Ивановна заразилась от него и в августе умерла. С ее смертью коллекция фактически перестала развиваться. То ли из-за того, что движущей силой процесса была именно она, то ли просто потому, что возможностей у Якова Карповича стало меньше.
Кунин вновь женился через пять лет на внучке купца первой гильдии Раисе Шейдиной, бабушке Юрия Вадимовича. С Раисой, а также директором одного из автопарков Ильей Брохесом и своим родственником, художником и соорганизатором «Боевого карандаша» Иваном Астаповым, Яков Кунин встретил начало блокады Ленинграда в бывшей квартире генерала Поливанова.
«В дом на Шпалерной попала зажигательная бомба, и над квартирой, в которой жили со своей коммуной Кунины, случился пожар, — рассказывает Юрий Кунин. — Но в начале блокады еще была вода, поэтому, когда пожар тушили, все залило. Коллекцию от этого потопа спасали, не знаю точно, как, возможно, выносили на улицу. Поэтому на вещах кое-где видны подтеки. Есть небольшой прокол на картине Натана Альтмана. В остальном коллекция прошла через блокаду без потерь в сравнении с тем, что могло случиться».
Снаряды попадали во двор дома на Шпалерной, на улицу рядом. Квартира стала непригодной для жилья. Не стало не то что стекол в окнах — их не было нигде в городе — взрывной волной выбило даже рамы. После пожара у дома толком не было крыши. Тогда семья Куниных переехала вместе с коллекцией. Как рассказывает Юрий Вадимович, наиболее вероятно, что они заняли часть коммунальной квартиры, где жила сестра Якова Карповича — Анна Карповна. Квартира находилась на третьем этаже дома на углу Колокольной улицы и Владимирского проспекта, окна выходили на колокольню Собора Владимирской иконы Божией Матери. После окончания войны вернулся демобилизованный хозяин комнат и пришлось срочно освобождать их.
«К этому времени заканчивалось восстановление дома, пострадавшего в блокаду, при поддержке транспортной организации деда (не было крыши как раз над нашей будущей квартирой). После этого ремонта организация имела право заселить какую-то часть квартир своими сотрудниками. Въезжали срочно, еще стелили полы и проводили газ. Работали пленные немцы. Отец вспоминал о них, как о совершенно нормальных людях. Их привозили в кузове машин, охраняла девчонка с винтовкой, которую она давала подержать немцу, пока другой помогал ей забраться в машину», — вспоминает Юрий Кунин.
Коллекция и сейчас хранится в семейной квартире Куниных: работы развешаны по стенам в трех комнатах и коридоре. Общая площадь — 98 кв м. Графика сложена в папках. Показать, например, театральные эскизы Бенуа, как в KGallery, в домашних условиях невозможно.
В 1960-е годы произведения из коллекции Куниных участвовали в выставке в Русском музее. Затем проект отправился в Москву, а оттуда — в страны соцлагеря и в Берлин. С тем периодом связана почти детективная история. «Нас уже перестали спрашивать, не против ли мы очередного перемещения работ, — рассказывает Юрий Кунин.— Русский музей как-то спросил, а Третьяковка — уже нет. И с какого-то момента мы были не в курсе, где находятся наши вещи. Вдруг в почтовый ящик пришла записка, где сказано, что на имя Вадима Яковлевича на станцию «Ленинград–Товарная–Московская» прибыл груз, который необходимо получить в течении трех дней, иначе он будет национализирован. А тогда не было возможности моментально вызвать такси, как сегодня. Машину нужно было ловить. Отец нашел машину, но ящик с картинами погрузить не получилось, он был таким тяжелым, что упал. Шофер уехал. Отцу пришлось искать другого шофера. Когда ящик занесли в парадную, отец его открыл, чтобы поднимать картины в квартиру по одной, — у нас четвертый этаж без лифта, — а там не наши картины. Он звонит в Русский музей, ему отвечает вахтер, который ничего не знает и советует перезвонить в понедельник. В понедельник отец не пошел на работу, связался с Русским музеем. Из музея приехали буквально через 15 минут, сказали: «Наши картины!» Забрали и уехали. Через какое-то время привезли уже наши вещи».
Как рассказывает Юрий Кунин, у работы Сарьяна было разбито стекло, осколок повредил красочный слой. Русский музей предложил реставрацию за их счет, но с отправкой картины в Москву. Тогда, по словам сотрудников музея, в Ленинграде не было достаточно квалифицированных специалистов по темперной живописи. Кунины к идее отправки в Москву отнеслись без энтузиазма. Так что след на картине Мартироса Сарьяна заметен и сейчас. По словам Юрия Кунина, если бы семья решилась на комплексную реставрацию всех работ, на это ушли бы все материальные ресурсы. «А я простой советский инженер», — говорит Юрий Кунин.
Известно, что Раиса Шейдина оплачивала из собственных средств реставрацию портрета Мстислава Добужинского кисти Бориса Григорьева. Поэтому у него, в отличии от других работ, рама 1970-х годов. Все остальные — аутентичные. В 2011 году портрет Добужинского побывал на выставке Бориса Григорьева в Русском музее, а затем, с 2011-го по 2022 год, коллекция Куниных была принципиально закрытой. Такое решение владельцы приняли для сохранности работ, чтобы избежать ограбления.
«Еще до 2011 года к нам обратилась некая галерея на Фонтанке, — рассказывает Юрий Кунин. — Но тогда мы совсем ничего о ней не знали, нам было непонятно, чем она занимается. А сейчас у нее есть имя — это KGallery. За эти годы у нас сложились хорошие отношения с ее основателем, Владимиром Петровичем Березовским». Так что выбор в качестве площадки именно KGallery связан с репутацией места и сформировавшимися за годы личными отношениями.
Конечно, всем интересно, сколько стоит такая коллекция. Юрий Вадимович Кунин отвечает уклончиво. «Мы же с вами понимаем, что цена образуется в момент покупки, — говорит Кунин. — Оценка может строиться на основании данных аукционных домов. В таком случае вопрос: где они находятся? В России денег гораздо меньше, чем на международных рынках, поэтому предметы из нашей коллекции стоят дешевле. Вывезти их за границу нельзя. Если говорить о цене отдельных предметов, возможно, €10 000, несколько миллионов? Страховая оценка, как правило, приблизительная и заниженная. Когда Русский музей брал портрет Добужинского на выставку в 2011 году, они сами произвели оценку и дали нам страховку на €750 000».
Но в целом Юрий Вадимович считает разговор о стоимости бессмысленным: «Мы не собираемся продавать коллекцию». По окончании выставки все предметы вернутся в квартиру Куниных.