Без дрожи рук: как роботы и цифровые технологии меняют медицину в России
За последние десятилетия медицина прошла заметную трансформацию: высокотехнологичные решения, такие как роботизированные устройства, которые еще недавно считались экспериментальными, сегодня неотделимы от стандартной практики. Точкой перехода к их системному использованию в мировом масштабе можно считать начало XXI века, когда в США и странах Западной Европы для клинического применения были одобрены первые роботизированные хирургические системы, такие как Da Vinci (разработана американской компанией Intuitive Surgical, получила CE-маркировку в Европе в 1999 году и одобрение FDA в США в 2000-м), ZEUS (Computer Motion, получила клиренс FDA в 2001-м и впервые применялась в Европе в том же году), CyberKnife (Accuray, одобрение в США в 1999-м и в Европе в 2002-м). В России операции с участием роботов начали внедряться чуть позже — с 2007 года, а в 2010-х проводились уже регулярно.
Помощники хирурга
Сегодня одно из наиболее часто проводимых при участии роботизированного устройства оперативных вмешательств — простатэктомия (удаление предстательной железы), также они нередки в области ортопедии — при эндопротезировании суставов, в нейрохирургии — при манипуляциях на позвоночнике и головном мозге, диагностики — при эндоскопических исследованиях с труднодоступными целями. А в последние годы робот-ассистированные хирургические манипуляции особенно закрепились в урологии, рассказал Forbes доцент кафедры лучевой диагностики с курсом клинической радиологии НМХЦ им. Н.И. Пирогова, научный руководитель ООО «Медицинские скрининг системы» (компания — разработчик AI-платформ «Цельс») Олег Бронов.
При этом, по его словам, до сих пор роботизированные устройства в медицине — это лишь инструменты, которые помогают врачу в определенных случаях быть точнее и быстрее, но не «человекоподобные машины, выполняющие работу вместо врача, и не автопилот, который сейчас используют многие производители авто». «Робот-ассистированная хирургия — это постепенный рост автономности в узких, хорошо формализуемых задачах: удержать камеру при оперативном вмешательстве без дрожи рук, провести инструмент по оптимальной траектории, в некоторых случаях предупредить об опасной зоне, в других — предоставить большую степень свободы в сравнении с классическим хирургическим вмешательством», — пояснил эксперт.
Робот-ассистированные операции несут положительные изменения в здравоохранении — к примеру, позволяют выполнять вмешательство с меньшей кровопотерей, что сокращает время реабилитации, но в то же время не являются панацеей, продолжил Бронов: «В некоторых ситуациях лечение лучше выполнить с помощью доведенных практически до автоматизма известных технологий, а не новой, еще не обкатанной технологии». Как отмечает заведующий отделением торакальной онкологии СПб НИИФ Андрей Нефедов, одним из немногих направлений в области здравоохранения, где автоматизированные системы стали привычным и необходимым атрибутом, является лабораторная диагностика — но, опять же, речь идет о рутинных процессах, а не о непосредственном участии в процессе лечения.
«Современные анализаторы крови, мочи и других биоматериалов работают с минимальным участием человека: роботизированные линии сами транспортируют пробы, маркируют их, проводят десятки тестов одновременно, а результаты автоматически загружаются в электронную карту», — поясняет Нефедов. Это, по его словам, сокращает время ожидания результатов до нескольких часов и практически исключает риск человеческих ошибок, связанных с перепутанными колбами или опечатками.
Роботизированная хирургия тоже, по словам эксперта, из области экспериментальных технологий превратилась в «распространенную практику, упрощающую операционный процесс». Системы типа Da Vinci (самая распространенная в мире роботизированная хирургическая система, применяемая для малоинвазивных операций) позволяют хирургу масштабировать движения, компенсировать дрожание рук и работать с увеличенным 3D-изображением операционного поля, что повышает точность и стабильность вмешательства, но, тем не менее, управление и общий контроль за течением операции остается за человеком. Нефедов отметил, что на базе СПб НИИФ ежегодно проводится более 150 таких операций с участием Da Vinci, включая удаление опухолей легких и тимуса, лечение туберкулеза, а также эндопротезирование коленного сустава.
Европейский медицинский центр (EMC) стал первой частной клиникой в России, где начали использовать систему Da Vinci и с 2012 года накопили значительный опыт ее применения в урологии, онкологии, гинекологии и абдоминальной хирургии. «Некоторые вмешательства, в том числе роботические реконструктивные операции детям с врожденными пороками развития мочеполовой системы, мы выполнили впервые в стране», — говорит уролог EMC Алексей Коваленко.
Всего же, согласно отраслевому каталогу, в стране насчитывается 38 клиник с системами da Vinci (в Москве — 18), при этом основная инфраструктура сосредоточена в государственных центрах (ММНКЦ им. С.П. Боткина, МКНЦ им. А.С. Логинова, НМХЦ им. Н.И. Пирогова, НМИЦ хирургии им. А.В. Вишневского, ГКБ № 31, НМИЦ им. В.А. Алмазова и др.). В частном сегменте с этой системой работают ЕМС, «Медси», «К+31», клинический госпиталь «Лапино» (ГК «Мать и дитя») и Hadassah Medical Moscow.
Алексей Коваленко рассказывает, что такие операции дают целый ряд преимуществ по сравнению с традиционными подходами: «Речь идет о меньшей травматичности, снижении кровопотери, менее выраженном болевом синдроме и более быстром восстановлении пациентов». При этом, добавил эксперт, «робот остается инструментом в руках хирурга и не способен принимать решения самостоятельно — конечный результат полностью зависит от опыта и квалификации врача».
На взгляд ИИ
Новым этапом технологического развития медицины в 2020-е годы как в России, так и в других развитых странах стало появление и распространение систем искусственного интеллекта (ИИ), причем в последние годы развитие этого класса умных ассистентов идет особенно активно, что подтверждается ростом числа одобренных регуляторами таких решений и расширением их применения в клинической практике. В первую очередь, эти технологии позволили автоматизировать анализ медицинских изображений и повысить точность лучевой диагностики (рентген, МРТ, КТ) — именно в этой области ИИ-технологии развиваются быстрее всего. Так, например, при оценке рентгеновского снимка грудной клетки ИИ-ассистенты позволяют определить признаки пневмонии, другие — по данным КТ легких выявить злокачественное новообразование в ткани легких, а при колоноскопии «увидеть» полип, который врач по какой-либо причине не заметил.
Популярны и сервисы для записи к врачу и чат-боты, которые помогают определиться с диагнозом еще до посещения специалиста. Одним из самых известных примеров применения ИИ в работе с пациентами является сервис «СберЗдоровье». По данным компании, каждый десятый запрос на платформе сегодня обрабатывает ИИ-ассистент: с момента запуска пользователи задали ему более 250 тысяч вопросов. При этом во втором квартале 2025 года количество обращений к ассистенту выросло на 16% к первому, а в третьем — еще на 90%. Точность диагностики на тесте из 30 реальных клинических случаев составила 93%, сообщили Forbes в компании.
Медицинские ИИ-системы применяются по всей России — в денежном объеме годовой рынок ИИ в здравоохранении оценивается сегодня в 12 млрд рублей, а к 2030 году прогнозируется его рост до 78 млрд рублей, подсчитали в консалтинговой компании «Яков и Партнеры». В то же время известно, что публичная отчетность как об ИИ-сервисах, так и о роботизированных операциях обычно концентрируется лишь на операционных показателях, в то время как сопоставимые данные об исходах таких операций — о частоте осложнений и повторных операций, длительности госпитализации, влиянии на инвалидность и смертность — отсутствуют или остаются нераскрытыми. Без этих показателей реальную пользу внедрений оценить невозможно, считает врач-офтальмолог, главный врач Центра диагностики и хирургии заднего отдела глаза Джассер Дорошенко. По его мнению, вместо объема обработанных исследований нужно оценивать изменения по маршрутам и исходам — раньше ли ставится диагноз и стало ли тяжелых исходов меньше.
Он также предлагает критический взгляд на терминологию и сущность технологий, подчеркивая, что многое из того, что называют роботами или ИИ, на деле не является чем-то большим, чем набор алгоритмов. Он объясняет, что термин «робот» изначально подразумевал автономные человекоподобные машины, но из-за неосторожных заявлений маркетологов он был размыт, и роботами стали называть любые устройства, которые замещают какую-либо человеческую функцию. На самом деле те роботические ассистенты и установки, которые сегодня используют врачи, таковыми не являются, считает он, и в качестве примера привел известного робота-хирурга Da Vinci, который, по его мнению, лишь «гасит тремор хирурга» и «усиливает его сильные стороны».
«Почему-то офтальмоскопы, которые к настоящему времени эволюционировали в автоматические сканирующие устройства, не называются роботами, в отличие от Da Vinci, хотя как раз они менее зависимы от контроля со стороны врача, — объясняет Дорошенко. — Для понимания, в чем разница, приведу немедицинский пример. Представьте: раньше человек с профессией ювелира сидел и вручную подолгу гравировал надпись на кольце: «Дорогому Ивану Ивановичу на такое-то событие». А теперь ту же работу выполняет лазерный гравер, который делает это автоматически, по заданной траектории. Но почему-то его никто не называет роботом, хотя принцип ровно тот же, что и у фемтосекундного лазера, который по выставленным мной параметрам выпаривает роговицу. И там, и там просто автоматизирован человеческий труд, и тот и другой пример не имеет ничего общего с роботами».
Внедрения же в постоянную клиническую практику настоящих автономных роботов до сих пор не произошло, хотя такие заявления звучат уже на протяжении двух десятилетий. Одним из первых таких прецедентов стала «Операция Линдберг» в 2001 году — резонансная холецистэктомия, проведенная с помощью системы ZEUS, когда пациент находился во французском Страсбурге, а хирург управлял операцией (и инструментами) из Нью-Йорка. Это событие преподносилось как начало эры телехирургии, однако за пределы экспериментов технология так и не вышла: стабильные и сверхскоростные каналы связи оказались слишком дорогими, а задержки сигнала — критическими для безопасности. Неразрешенными остались и вопросы юридической ответственности врача.
Интересен также пример из смежной с лечением сферы — реабилитации и ухода. В 2015 году японские инженеры представили ROBEAR — экспериментального робота-сиделку, способного поднимать пациента с кровати, пересаживать его в кресло и помогать вставать. А годом позже в больницах Бельгии и Японии начали тестировать гуманоидного Pepper как ассистента на ресепшене и помощника по уходу в палатах. Эти решения преподносились как шаг к автоматизации повседневных процедур и разгрузке персонала, однако за пределы демонстраций тоже не вышли. Высокая стоимость владения, сложности с безопасностью и стерильностью, отсутствие доказанной эффективности и необходимость постоянного контроля со стороны человека не позволили роботам-сиделкам занять место в регулярной практике.
В качестве одного из последних примеров в области хирургии можно привести заявление американской компании Monogram Technologies, которая в 2025 году объявила о первой в мире полностью автономной операции по замене коленного сустава, выполненной без участия хирурга, и представила проект клинических испытаний на сотне пациентов в Индии. Пока этот случай ограничен рамками протокольных исследований, и неизвестно, будет ли технология одобрена для регулярного использования. По мнению опрошенных Forbes экспертов, вряд ли это произойдет, так как подобные вмешательства пока не способны учитывать полный спектр клинических факторов, с которыми сталкивается хирург.
«Пока замены хирургу не произошло — автоматизированные устройства не способны учитывать весь объем клинического контекста: наличие сопутствующих заболеваний, прием антикоагулянтов, особенности анатомии, — говорит Андрей Нефедов из СПб НИИФ. — Кроме того, остается ограниченной технология тактильной обратной связи, так называемой гаптики. Дело в том, что робот берет на себя те движения, где нужна предельная точность и выносливость. Он может работать часами, не дрогнет, не устанет. Но хирургия — это не механика. Врач, опираясь на сопротивление ткани, чувствует, где опухоль, а где норма, насколько можно натянуть нить, чтобы не порвать шов. Робот этого не делает. Робот — это очень дорогой инструмент, который расширяет мои руки. Но заменить меня он не может», — поясняет он.
Более того, по мнению директора по проектной деятельности Ассоциации разработчиков и пользователей ИИ в медицине «Национальная база медицинских знаний» Андрея Алмазова, существующие на данный момент автоматизированные системы небезопасны. «Потому что там, где человек остановится и задумается, алгоритм пройдет мимо, если в нем не будет нужной точки ветвления. А если их устанавливать везде, да еще и в попытках уйти от кадрового дефицита в области медицины, то мы можем свернуть не туда, куда изначально хотелось. Ни ИИ-сервисы, ни автоматизированные машины не являются пока интеллектуальными инструментами уровня выше, чем молоточек невропатолога. То есть они все могут быть только инструментами в руках врачей или медицинских специалистов, частично — в руках пациента, но не более того», — считает он.
Он привел аналогию с фитнесом: каким бы современным ни был тренажер, занятия всегда будут эффективнее в присутствии ассистента, обладающего исключительными знаниями о возможностях человеческого тела.
Цифровая поддержка
Если говорить о реабилитологии, то существующие в этой сфере технологии даже больше увеличивают, нежели снижают «потребность в ассистировании пациента». Андрей Алмазов в пример приводит экзоскелет, используемый в процессе восстановления двигательных функций после травм и инсультов, когда пациенту требуется заново обучиться ходьбе или удержанию равновесия. В отсутствии оператора рядом с пациентом высок риск не только нерациональной нагрузки на тело, но и травматизации. Кроме того, такие устройства требуют постоянного осмотра инженером — тоже в целях безопасности.
Тем не менее, по словам заведующего отделением реабилитации ЕМС Виталия Фоменко, сегодня реабилитация не обходится без роботизированных установок — они помогают разгрузить труд физиотерапевтов и сделать процесс восстановления более качественным. «Ключевая роль таких устройств — использование принципа биологической обратной связи. Чувствительные датчики дают пациенту информацию о состоянии мышц и движений, что позволяет сознательно управлять ими и ускоряет процесс обучения», — говорит Фоменко. В EMC, например, применяется роботизированный тренажер ReoAmbulator, рассказывает он: «Пациент размещается на низкопрофильной беговой дорожке с поддержкой подъемника, а моторизованные приводы выполняют движения ног, анализируя активность мозга в реальном времени и корректируя программу. Это позволяет проводить более длительные и эффективные занятия, снижая физическую нагрузку на персонал».
Кроме того, как выяснили сотрудники аналитической компании FitnessData совместно с производителем фитнес-оборудования Beautyliner Group, автоматизация услуг в области реабилитации и оздоровления может дать не столько медицинское, сколько эмоциональное преимущество за счет обезличенного воздействия на клиента. Опрос 605 клиентов фитнес-центров в городах-миллионниках, с результатами которого ознакомился Forbes, показал, что 89% из них готовы опробовать такую систему, как робомассаж. Технически такое устройство выглядит как автоматически управляемая система: стол с роботизированной «рукой», камеры, которые сканируют тело, строят 3D-карту, и алгоритм, который рассчитывает траектории и подбирает насадки для массажа. Во время сеанса такого массажа параметры корректируются по данным камер.
Такой комплекс проводит до 240 сеансов в месяц — втрое больше, чем человек, при стоимости на 25% ниже. Отсутствие массажиста, как пояснила Forbes директор по развитию в Beautyliner Group Елена Черницына, гарантирует комфорт для тех, кто испытывает неловкость или стеснение при традиционных процедурах, позволяя сосредоточиться на процессе без эмоционального дискомфорта. В то же время 11% опрошенных опасаются сбоев, но тем не менее она назвала результаты исследования «многообещающими». Черницына отметила, что готовность аудитории к робопроцедурам означает наличие новой перспективной ниши на рынке массажа, а автоматизация в фитнесе и реабилитации демонстрирует, что технологии могут взять на себя часть повторяющихся действий и привлечь новых клиентов.
Кроме того, о не просто вспомогательной, а незаменимой роли новых технологий в области реабилитации заявляют в компании — разработчике бионических протезов конечностей Steplife. Компания создала собственную ИИ-платформу для пациентов, находящихся на реабилитации после получения протеза, которая автоматически измеряет углы сгибания ампутированной конечности, анализирует симметрию шага и выявляет у пациента отклонения или перекосы, позволяя врачу точно оценивать баланс походки для проектирования и подгонки протеза и корректировать индивидуальную программу реабилитации.
«От точности всех критериев зависит качество посадки изделия, удобство его дальнейшего использования и возможность восстановления утраченных функций человека после ампутации, и с этой задачей ИИ отлично справляется. До конца 2025 года мы планируем получить регистрационное удостоверение для нашей системы как для системы медицинского назначения. С ней сможет работать не только врач или квалифицированный ассистент, но и сиделка или волонтер, а качество процесса при этом не изменится, так как все регулируется при помощи цифровых технологий. Врачу же остается только оценить результат и назначить правильное лечение», — сообщил генеральный директор Steplife Иван Худяков.
По его словам, подобные ИИ-решения особенно необходимы в регионах, где не хватает узких специалистов. «Если в Москве пока еще несложно найти высококвалифицированного специалиста в области реабилитации, то ни для кого не секрет, что в регионах с этим проблема. А система, которую мы создали, помогает интегрировать в процесс даже простых помощников без потери качества обслуживания пациента», — говорит Худяков, отмечая, что обновления методик «мгновенно доступны во всех точках системы» в любой части мира, что означает отсутствие необходимости тратить время на обучение персонала.
Те же принципы цифровизации, что используются в протезировании, применяются и в инклюзии (процесс вовлечения людей с ограниченными возможностями в различные сферы жизни общества). Например, неинвазивные съемные устройства с электрическими датчиками, которые обычно крепятся на голове носителя и считывают электрические сигналы мозга, не касаясь непосредственно его тканей. «Уже сейчас с помощью таких устройств люди с ограниченными возможностями получили возможность писать, разговаривать», — говорит директор Института нейрореабилитации и восстановительных технологий, эксперт Фонда развития отечественной науки, техники и медицины («Фронтмед») Наталья Супонева, подчеркивая, что для людей с тяжелыми нарушениями подвижности это зачастую единственный способ вернуть себе минимальную автономию.
Технологии подобного рода требуют сложной предварительной настройки: подключения источников питания, стабильного интернет-соединения, участия врачей, психологов и эрготерапевтов. Этап адаптации занимает время, однако после его прохождения пациенты могут выполнять значительную часть действий самостоятельно, без необходимости постоянного ухода. Это не только сокращает потребность в посторонней помощи, но и существенно меняет характер реабилитации, констатирует Супонева: пациент перестает быть полностью зависимым от персонала и получает возможность сам принимать решения о базовых действиях, что напрямую влияет на его психологическое состояние и качество жизни. Инвазивные решения, которые требуют хирургической имплантации считывающих устройств, остаются на исследовательском этапе, и их массовое применение в клинической практике в России пока не началось, отметила она.