К сожалению, сайт не работает без включенного JavaScript. Пожалуйста, включите JavaScript в настройках вашего броузера.
Наш канал в Telegram
Самое важное о финансах, инвестициях, бизнесе и технологиях
Подписаться

Новости

История конфликта c Владимиром Путиным

История конфликта c Владимиром Путиным
В книге, написанной в соавторстве с тележурналистом Евгением Киселевым, бывший премьер-министр Михаил Касьянов впервые рассказал о том, в чем заключались его расхождения с Владимиром Путиным в начале 2000-х*

*Книга будет опубликована в издательстве «Новой газеты» осенью 2009 года. Отрывок печатается с сокращениями.

Когда вы впервые познакомились с Владимиром Владимировичем Путиным? Вы знали его до того, как он стал премьер-министром?

Конечно, знал, но поначалу пересекались мы очень редко. Первый раз я встретился с ним где-то в конце 1995 года, когда он еще был заместителем главы питерской администрации. Это было незадолго до того, как они с Собчаком проиграли выборы губернатора. Я был замминистра финансов, отвечал за внешние долги и займы, а он приехал в командировку в Москву: питерская администрация накануне выборов просила выделить кредитные средства для городских больниц. Мы сидели в моем кабинете в Минфине, обсуждали эту заявку. Это был обычный деловой разговор, мне тогда часто приходилось вести подобные переговоры с различными руководителями регионов. По таким же поводам мы встречались еще раза два. Чаще общаться мы стали, когда президент Ельцин назначил меня министром финансов, а Путин уже к тому времени был директором ФСБ, фактически членом правительства. Тогда мы уже ощущали себя, как мне, во всяком случае, казалось, членами одной команды.

 

Когда вы получили от Путина предложение стать премьером?

В самом начале января 2000 года, сразу после того, как Владимир Путин стал исполняющим обязанности президента.

 

Кстати, а вы знали заранее, что 31 декабря 1999 года Ельцин преподнесет сенсацию: выступит по телевидению и объявит, что покидает пост президента досрочно?

Нет. Но утром мне позвонил один знакомый, который гораздо больше меня знал, что происходит в ближайшем окружении Ельцина, и сказал только: смотри в полдень телевизор. Так что я догадывался, что произойдет нечто важное. А потом, спустя несколько дней, вдруг звонит Путин, приглашает встретиться. Я приехал к нему, и он с ходу предложил работать в паре: он идет на президентские выборы, при этом оставаясь премьер-министром. Я становлюсь его первым заместителем, причем единственным, и руковожу работой правительства. После избрания и вступления Путина в должность президента я назначаюсь премьер-министром. Так и договорились.

Первые четыре месяца 2000 года я фактически исполнял обязанности главы правительства. Путин же работал в Кремле, правда, ему приходилось каждый день подписывать целый ворох бумаг, которые должны выходить за подписью премьер-министра, ведь формально он им оставался.

 

Как вы думаете, был ли Путин совершенно свободен в решении важнейших кадровых вопросов? Ведь ясно, что у него были определенные обязательства перед Ельциным и перед ельцинской командой?

Мне об этом тогда ничего не было известно. В тот период я не был с Ельциным настолько близок, чтобы обсуждать такие вещи. У нас были чисто формальные отношения министра и президента, не более того. Но позднее Борис Николаевич во время наших дружеских встреч рассказывал, и не раз, что никогда не давал своему преемнику никаких рекомендаций, кого следовало бы назначить премьером.

И все-таки почему Путин выбрал именно вас? Других кандидатур у него не было?

Вариантов могло быть сколько угодно. У меня, как я думаю, было одно безусловное преимущество — я был далек от публичной политики. Сейчас ясно, что для Путина это было важным фактором при выборе. Плюс, конечно, то, что я был министром финансов. Самые острые проблемы, которые правительству нужно было решать в первую очередь, относились именно к этой сфере.

А какие условия изначально поставил вам Путин на той самой первой встрече?

 

С его стороны условие было только одно — не лезть на его «поляну». Президентская «поляна» — это силовые структуры и внутренняя политика. Внутренняя политика — это, прежде всего, взаимодействие с политическими партиями и работа с регионами. Тогда, при первом нашем разговоре, Путин назвал все то, о чем мы договорились, «контрактом». Кстати, в день отставки я напомнил ему, что со своей стороны этот контракт выполнил полностью.

Контракт подразумевает принятие обязательств обеими сторонами. Вы в свою очередь какие-то условия Путину выдвигали?

Я поставил два условия: во-первых, что он будет поддерживать проведение тех реформ, которые я тогда обозначил. Во-вторых, что правительство не может быть отправлено в отставку без веских на то оснований, а главное — без внятного публичного объяснения ее причин.

Почему вы, еще не вступив в должность, первым делом заговорили о механизме отставки?

 

Вы помните, как часто менялись правительства под конец президентства Ельцина? Люди не понимали, почему одно правительство уходит, а другое приходит. Чтобы такого больше не было, чтобы не подрывался авторитет власти, чтобы министры работали спокойно, я и поставил такое условие. Для меня было важно, что президент не будет использовать свое право на отставку правительства, когда в этом нет острой необходимости. Я прекрасно понимал, что в случае политического или экономического кризиса для президента это главный политический ресурс — уволить премьера и весь его кабинет, чтобы нейтрализовать народное недовольство, поднять у населения уровень надежд на скорые перемены к лучшему. Поэтому для меня было принципиально договориться сразу, что необоснованной отставки не должно быть.

Значит, Путин не выполнил «контракта», ведь президент отправил вас в отставку без видимых рациональных причин и не объяснил вразумительно гражданам, почему он вдруг это сделал.

Выходит, что так.

Когда формировалось ваше правительство, у вас была свобода в выборе кандидатов?

 

Не сказать, что на все 100 процентов, но в значительной мере.

Были ли вообще случаи, когда вы с президентом расходились во мнениях по каким-то принципиальным кадровым вопросам?

Путин принял решение назначить своего знакомого по питерским временам [Алексея] Миллера, которому лично доверял, главой правления «Газпрома». Поскольку формально это назначение правительственное, я сказал, что подпишу необходимые документы, но при этом попросил президента зафиксировать мое особое мнение, что я — «против».

Чем вас не устраивал Миллер?

 

Он был не готов к управлению такой огромной и серьезной компанией, как «Газпром». Первый год работы в «Газпроме» Миллер практически ничего не делал, только учился. Хорошо, что у государства в «Газпроме» были сильные представители, например, [вице-премьер] Виктор Христенко, который стратегически руководил «Газпромом», подсказывая Миллеру, что надо делать.

Какая кадровая история запомнилась вам больше всего?

К началу 2001 года стало ясно, что финансовая деятельность Министерства обороны до предела запутана и непрозрачна. Дальше так не могло продолжаться. Особенность ситуации заключалась в том, что все военные связаны своеобразной круговой порукой, которую очень трудно разорвать.

Тогда я предложил Путину: давайте назначим заместителем министра обороны по всем финансовым вопросам штатского человека. Причем женщину, из наиболее опытных сотрудников Минфина. Женщины-финансисты обычно славятся своей дотошностью и работоспособностью. Кроме того, генералам из Минобороны трудно установить с женщиной неформальные отношения с помощью обычного арсенала приемов: охота, рыбалка, баня, водка и т. д. Моей кандидатурой на этот пост была Любовь Куделина, работавшая в Минфине одним из моих заместителей и как раз курировавшая финансы оборонного комплекса.

 

Путину эта идея очень понравилась. Но дальше произошло удивительное. Президент вечером того же дня приехал к Куделиной домой. Она, почти потеряв от неожиданности дар речи, кормила президента на кухне котлетами. Он просидел у нее там до ночи, стараясь очаровать, максимально к себе расположить.

Блистательный ход! И как он характеризует фирменный стиль президента — перевербовать человека! Чтобы Любовь Кондратьевна чувствовала себя уже не протеже Касьянова, а человеком Путина.

Был еще случай в 2003 году, когда я, чувствуя что-то неладное, несколько месяцев тянул с назначением одного чиновника на пост заместителя министра по налогам и сборам. Президент ведь только министров назначает, а заместители — номенклатура премьера.

Мне несколько раз звонил по этому поводу генерал ФСБ Виктор Иванов, который ведал в администрации президента всеми кадровыми вопросами. Напоминал, что, мол, надо бы молодого человека наконец назначить. А я внутренне сопротивлялся. Наверное, меня смущала эта настойчивость, а также странное обстоятельство, что тогдашний глава министерства Геннадий Букаев меня по этому поводу вовсе не тревожил. Если бы он пришел на доклад и сказал: задыхаюсь без еще одного зама — тогда, наверное, у меня не возникало бы сомнений. А тут было неясно, кому и зачем это назначение необходимо, и полгода я все откладывал решение. Назначили этого замминистра сразу после моей отставки.

 

Звали его Анатолий Сердюков. Когда он пришел, наконец, в Министерство по налогам и сборам, то все сразу прояснилось: он стал курировать всю титаническую работу по ЮКОСу. Через две недели Сердюков уже был назначен главой Федеральной налоговой службы, а затем стал министром обороны. Вот такая карьера.

Вмешивался ли Путин в текущую деятельность правительства?

В 90 процентах случаев не вмешивался.

А на что приходились 10 процентов?

 

На «Газпром» и практически все, что с ним связано.

Я трижды пытался вынести реформу газовой отрасли на обсуждение правительства. Но президент сначала попросил меня отложить обсуждение, сославшись на то, что вопрос якобы не проработан до конца. Потом настаивал, что все еще раз необходимо обсудить с Миллером: «Послушайте Миллера, лично послушайте. Не слушайте никого, кто вас науськивает». В конце концов, когда я предпринял третью попытку в 2003 году, Путин просто запретил мне в ультимативной форме что-либо делать — без объяснения причин. Буквально за пять минут до начала заседания правительства позвонил и сказал, что нужно снять этот вопрос с рассмотрения.

Хотел вас спросить о судьбе главы другой естественной монополии, железнодорожной, — министра путей сообщения Николая Аксененко. Против него было возбуждено уголовное дело, он вынужден был уйти в отставку, вскоре тяжело заболел и умер. В политических кругах мало кто сомневался, что истинная причина опалы Аксененко в том, что он был одним из главных альтернативных кандидатов в преемники Ельцина. Ведь в день, когда было объявлено, что [Евгений] Примаков отправлен в отставку с поста премьер-министра и на его место Ельцин предлагает назначить [Сергея] Степашина, тогдашний спикер Госдумы Геннадий Селезнев очень удивился и заявил во всеуслышание — все каналы это показали: «Послушайте, у меня еще нет слуховых галлюцинаций. Мне утром позвонил президент и сказал, что сегодня внесет кандидатуру Николая Аксененко на пост премьер-министра». Потом мы узнали, что между телефонным разговором и внесением кандидатуры нового премьера к Ельцину на прием прорвался [Анатолий] Чубайс и убедил президента изменить первоначальное решение. Аксененко был назначен первым вице-премьером, но политически оказался едва ли не более влиятельной фигурой, нежели Степашин. Путин не забыл, что в 1999 году Аксененко тоже был кандидатом в преемники, то есть его конкурентом. Вы согласны, что он пострадал из-за этого?

Пожалуй, да. Почему против него было возбуждено уголовное дело — тут есть много вопросов. Я попросил Генпрокуратуру представить мне пояснения. В тот момент [генерального прокурора Владимира] Устинова не было в Москве, и ко мне пришел его первый зам Бирюков со справкой по делу. Я ее прочитал и выяснил, что Аксененко инкриминируется всякий вздор: даже если нарушения имели место, они никак не относились к категории уголовных преступлений. Я сказал Бирюкову, прочитав справку, что все это ерунда, что я буду разговаривать с президентом, чтобы дело прекратить. Бирюкову нечего было ответить.

 

Путин же заявил мне, что он хочет, чтобы Аксененко ушел, и попросил меня уговорить Аксененко написать заявление об уходе по собственному желанию, пообещав, что в этом случае уголовное дело против него будет закрыто. Путин сказал, что Аксененко меня послушает. Я согласился, и тут президент фактически впервые меня обманул. Аксененко подал в отставку, но уголовное дело не было закрыто. Более того, оно стало набирать обороты.

Аксененко был в шоке. Я тоже. Думаю, что именно из-за этого он заболел и умер. На мне с тех пор лежит груз ответственности за то, что я допустил такую несправедливость, пошел на эту сделку. Я хотел, чтобы с человека было снято незаслуженное обвинение, чтобы его оставили в покое, а меня цинично обманули. Это был сигнал тревоги. Но я, увы, тогда не воспринял это должным образом. Все мы, как говорится, задним умом крепки. К сожалению, значение очень многих событий, которые с тобой происходят, ты понимаешь через год, два, пять….

Не так давно в эфире «Эха Москвы» бывший советник президента Путина по экономическим вопросам Андрей Илларионов рассказал, как в конце 2000 года правительство Касьянова приняло решение с 1 января 2001 года в одностороннем порядке отказаться от всех платежей по внешнему долгу — не только от возврата основной суммы долга, но и от обслуживания процентов. Однако Путин принял решение платить — вопреки мнению практически всех членов правительства и руководства своей администрации. Неужели вы и впрямь собирались напрочь отказаться от всех долговых платежей? Если да, то зачем, с какой целью?

Вообще-то это весьма яркий пример того, как президент Путин принимал некоторые важные государственные решения. Но уместно отметить, что в данном конкретном вопросе его действительно поддерживал, вольно или невольно, только один человек — советник Илларионов. Я хочу верить в то, что Андрей Николаевич уже многое переосмыслил, включая и этот эпизод. За последние 2–3 года он очень изменился, по существу, без боязни вскрывает многие негативные стороны режима Путина — Медведева. Илларионов профессионально аргументирует и доказывает, почему этот режим неприемлем для России. А тогда…

 

А что тогда? Договаривайте.

Путин использовал Илларионова в качестве вспомогательного инструмента в одном из самых первых моих с ним политических споров. Причем цена этого спора для страны была ни много ни мало около $5 млрд.

Заинтриговали. Расскажите, пожалуйста, поподробнее, о чем идет речь.

Вернемся к первому после дефолта 1998 года саммиту «восьмерки» в Кельне в июле 1999 года. Тогда по просьбе президента Ельцина канцлер Герхард Шредер, только вступивший в должность, в числе других лидеров G-7 поддержал политическое решение о глубокой реструктуризации советских долгов, лежавших тяжелым бременем на молодом российском государстве. В течение года это решение было практически трансформировано в следующие условия: списание трети долга и рассрочку оставшейся его части на 30-летний период. Это фактически означало, что каждый доллар долга бывшего СССР уменьшался до 20 центов.

 

Основываясь на решениях «восьмерки», Лондонский клуб кредиторов, объединяющий крупнейшие международные банки и финансовые компании, в марте 2000 года подписал необходимые юридически обязывающие соглашения, которые освободили нашу страну от значительной части бремени финансового долга бывшего СССР. Частный сектор прислушался к решению клуба ведущих государств мира. Дело было за государствами. Но Парижский клуб государств-кредиторов, где ведущую скрипку играла Германия — главный заимодавец бывшего СССР, — под разными предлогами затягивал принятие на себя соответствующих обязательств. И вот где-то в середине осени 2000 года мы все же выжали из Парижского клуба окончательное согласие подписать аналогичные по условиям соглашения. Это было намечено на январь 2001 года.

Разумеется, правительство Российской Федерации под моим руководством в принципе не могло принять другого решения, кроме как о безусловном исполнении своих международных финансовых обязательств, включая условие о равном отношении ко всем своим кредиторам. Другими словами, Россия обязуется платить всем кредиторам на одних и тех же условиях, не давая никому преимущества. Вообще-то это стандартная международная практика. Правительство, как и положено по Конституции, информирует президента России обо всех своих принципиальных решениях. Теперь догадайтесь, что стало происходить.

Не хочу даже строить догадки. Помнится, в публичном пространстве все эти события преломлялись совершенно иначе. Расскажите, что же было на самом деле.

Сначала ни с того ни с сего советник президента Андрей Илларионов вдруг начинает публично в СМИ резко критиковать решения правительства по внешнему долгу, вынося секретные межгосударственные переговоры на публику. Как потом я узнал, Путин, уже став к тому времени личным другом Герхарда Шредера, за спиной правительства РФ согласовал с ним вопрос о пересмотре условий возврата Россией советского долга в сторону их ужесточения.

 

Дело в том, что с июля 1999 года по декабрь 2000 года цены на нефть выросли с $15 до $20 за баррель — по тем временам весьма значительно. И правительство Шредера решило отказаться от согласованной ранее на международном уровне реструктуризации долга, мол, Россия и так заплатит. Путин без протокола обсуждал это с канцлером, дважды тайно принимал в Москве его спецпредставителя и, видимо, что-то обещал немцам. Об этом прознали и другие наши кредиторы, которым, естественно, наша внутренняя российская несогласованность была только на руку. Но как девальвировать уже принятые решения, как размыть «железные» аргументы, поставить достигнутые договоренности под сомнение? Вот тут-то и был использован Андрей Илларионов.

Ссылаясь на критику Илларионова в СМИ, президент созвал совещание с участием ключевых членов правительства и своей администрации. Пригласили также и Илларионова. Мы выслушали этот бред про «шантаж наших зарубежных партнеров», и, естественно, никто — ни я, ни Кудрин, ни Греф, ни Волошин — всерьез это не воспринял. Я еще раз изложил президенту аргументы правительства и на этом, как показалось, совещание закончилось.

Но тут под занавес на удивление всем Путин объявил свое решение: продолжать платить Парижскому клубу полностью, забыв о достигнутых договоренностях о глубокой реструктуризации и списании долга, как будто их и не было.

Пять миллиардов долларов по меркам 2000 года — огромные деньги. На них можно было целый год содержать всю социальную сферу страны.

 

Да, это так. Тогда весь федеральный бюджет был эквивалентен $20 млрд. Но тогда я считал, что Владимир Путин, всенародно избранный президент, знает, что делает, и берет на себя всю ответственность. Для себя же это решение главы государства я зафиксировал как второй негативный сигнал.

А когда и как прозвучал первый сигнал?

Неделей раньше — выступление Путина на банкете ФСБ по случаю Дня чекиста. Обращаясь к сотне генералов, Путин произнес тост, с большим подъемом торжественно заявив, что поставленное перед ним задание по завоеванию власти в стране полностью выполнено. Зал взорвался громкими «Ура!» Там, на банкете, я воспринял это как не слишком удачную шутку в традиционном для аудитории стиле. Но уже вечером того же дня промелькнула мысль: а ведь в словах президента, пожалуй, заложен более глубокий смысл. Сейчас же очевидно, что в этой шутке вряд ли была даже малая доля шутки.

Можете вспомнить какой-нибудь «негативный сигнал», полученный уже под конец вашей работы на посту премьер-министра?

 

В начале 2004-го мы в правительстве делали рутинные январские дела: подводили итоги ушедшего года, уточняли весенний план реформ, обсуждали запуск исполнения нового бюджета и выдвижение кандидатур представителей государства в акционерных обществах с госучастием. Весьма неожиданно новый глава президентской администрации Дмитрий Медведев начал направлять в правительство письма с предложениями о массовом выдвижении в советы директоров разных компаний работников администрации: Игоря Сечина, Виктора Иванова, Владислава Суркова, себя, а также других чиновников рангом пониже. Я выступил категорически против такой постановки вопроса, в корне противоречившей позиции правительства.

Но ведь и раньше чиновники участвовали в управлении коммерческими предприятиями с государственным участием?

Участвовали, но это были члены правительства или их заместители, имевшие непосредственное отношение к тому или иному сектору экономики. Признаюсь, даже такое положение дел было не очень правильным. Но мы в правительстве смотрели на это как на временную меру: в будущем правительственных чиновников должны были постепенно заменить независимые директора, работающие по контракту. А тут — работники администрации, то есть советники президента, не имеющие никакого отношения к промышленности и конкретным предприятиям.

Разумеется, все понимали, что это делается по указанию Путина, хотя никаких поручений он правительству на этот счет не давал. Для меня стало очевидным, что президент неуклонно дрейфует от либеральных подходов к командным механизмам воздействия на экономику.

 

Я подписал необходимые инструкции по выдвижению госпредставителей без учета предложений Медведева и уехал, как и было запланировано, на 10 дней в отпуск в Австрию по приглашению канцлера Вольфганга Шюсселя — кататься с ним на лыжах. Через три дня звонит мне Владимир Путин и говорит, что Медведев жалуется ему на руководителя правительственного аппарата [Константина] Мерзликина, который не учел предложения администрации в документах, подписанных мною перед отъездом. Я пояснил, что Мерзликин тут ни при чем, и еще раз высказал Путину принципиальную позицию правительства по поводу госпредставителей в акционерных обществах, изложенную неделей раньше Медведеву. Ну и, как вы, наверное, догадываетесь, разозленный президент дал мне команду всех включить.

Насколько я понимаю, вы были морально готовы к отставке?

Да. Но не 24 февраля 2004 года. Это было вне всякой логики. Я думал, что отставка произойдет сразу после того, как Путин вступит в должность президента на второй срок. Ведь по закону в этот момент правительство автоматически слагает полномочия.

Как это было?

 

24 февраля Путин вдруг отменил традиционное совещание с членами правительства и попросил меня приехать одного. Как только мы сели, он сразу объявил мне о своем решении.

Какие причины неожиданной отставки вам назвал президент?

Никаких.

Правда ли, что в тот день при расставании Владимир Владимирович взял с вас обязательство, что вы не будете заниматься политикой?

 

Я никогда никому подобных обязательств не давал.

Мы в соцсетях:

Мобильное приложение Forbes Russia на Android

На сайте работает синтез речи

иконка маруси

Рассылка:

Наименование издания: forbes.ru

Cетевое издание «forbes.ru» зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций, регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации: серия Эл № ФС77-82431 от 23 декабря 2021 г.

Адрес редакции, издателя: 123022, г. Москва, ул. Звенигородская 2-я, д. 13, стр. 15, эт. 4, пом. X, ком. 1

Адрес редакции: 123022, г. Москва, ул. Звенигородская 2-я, д. 13, стр. 15, эт. 4, пом. X, ком. 1

Главный редактор: Мазурин Николай Дмитриевич

Адрес электронной почты редакции: press-release@forbes.ru

Номер телефона редакции: +7 (495) 565-32-06

На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети «Интернет», находящихся на территории Российской Федерации)

Перепечатка материалов и использование их в любой форме, в том числе и в электронных СМИ, возможны только с письменного разрешения редакции. Товарный знак Forbes является исключительной собственностью Forbes Media Asia Pte. Limited. Все права защищены.
AO «АС Рус Медиа» · 2024
16+