Рецессия в головах: что на самом деле происходит с экономикой России
Негативные ожидания
В далеком 2001 году журнал The Economist предложил «индекс R-слова»: журналисты занялись подсчетом, в скольких статьях ведущих деловых изданий The Washington Post и The New York Times в течение каждого квартала используется термин «рецессия». Рост показателя должен был заблаговременно указывать на наступление в США экономического спада. Несмотря на то, что метод иногда выдает ошибку, в целом он достаточно точен.
Рецессия — это не столько постфактум зарегистрированное статистикой снижение хозяйственной активности на протяжении двух кварталов подряд, сколько устойчивый массовый поведенческий шаблон, порождающий такое снижение. Иными словами, рецессия начинается в головах, причем тогда, когда обычные люди под влиянием различных обстоятельств, включая доминирующий информационный фон, сокращают свой спрос и переключаются на другой, более консервативный режим потребления, которое, кстати, составляет половину всего российского ВВП. Профессиональные журналисты, главная задача которых — отражать и транслировать общественные настроения, в данном случае выступают в качестве медиума, распространяющего подобные негативные ожидания среди широкой публики. В качестве предикторов рецессий теперь используются не только газетные статьи, но и сообщения в социальных сетях, динамика поисковых запросов в интернете, а также другие информационные метрики.
Российские поисковые индексы (в частности, Вордстат от «Яндекса») вплоть до недавнего времени были далеки от максимумов запросов по слову «рецессия»: удвоение в апреле сменилось майским затишьем. Однако все изменила неделя Петербургского экономического форума, когда скачок интереса многократно превзошел прежние локальные максимумы в 2020 и 2022 годах. Основную роль в этом сыграли уже не фоновые ощущения публики, а активизация тематических дискуссий на самом высоком уровне. Более того, пока депрессивные настроения не овладели массами и не стали материальной силой, там же, на ПМЭФ, прозвучало недвусмысленное президентское указание о том, что рецессию никак нельзя допускать.
Простые рецепты
В рамках сложившегося консенсуса элит претензии по поводу угрозы рецессии предъявляются в первую очередь Банку России, а точнее, высоким реальным процентным ставкам, порожденным его бескомпромиссной борьбой с инфляцией. Действительно, более полугода ключевая ставка пребывала на отметке 21%, и даже недавнее снижение на 1 п. п. не слишком облегчает участь заемщиков, вынужденных примерно вдвое переплачивать по сравнению с текущим инфляционным фоном. Элементарные законы экономики никто не отменял — потребительское, ипотечное и корпоративное кредитование в этих условиях не могут не сжиматься, параллельно ограничивая спрос и деловую активность. Соответственно, рецепт от большинства спикеров выглядит достаточно просто: нужно побыстрее снизить ставку, и тогда экономика сама вернется к основанному на инвестициях динамичному росту по 3–4% в год, а то и выше, как в 2024 году.
Если бы все было так просто! Прежде всего, нормальный потенциальный ежегодный рост российской экономики, по большинству оценок, и ранее не превышал 2%. Ее бурный восстановительный подъем после не слишком долгой рецессии 2022 года (четыре квартала спада) в основном опирался на повышенный бюджетный импульс, доставшийся в основном связанным с оборонкой отраслям, и заполнение бизнесом ниш, освободившихся после ухода иностранных производителей и импортеров. Очевидно, что к настоящему моменту эти движущие силы почти выдохлись и не могут обеспечивать продолжение банкета.
С одной стороны, бюджетные расходы наталкиваются на пределы фискальных возможностей, причем прежде всего со стороны спасительных ранее доходов от экспорта сырья. Отчасти это следствие санкций, отчасти — внешнеэкономической конъюнктуры. Усугубляет ситуацию сюрприз с курсовой динамикой национальной валюты: падение мировых нефтяных цен более не сопровождается ее ослаблением, так что вместо автоматической компенсации потерь бюджета за счет слабого рубля теперь бюджетные доходы подвергаются двойному удару. Фонд национального благосостояния, по сути, оказался на грани исчерпания ликвидных ресурсов, пополнение которых будет затруднительно, а процентные ставки государственных заимствований лишь немногим менее болезненны, чем у частного сектора. С другой стороны, основные лакуны на рынках товаров и услуг в рамках имеющихся возможностей уже практически заполнены, даже автомобильный рынок неожиданно оказался сильно затоварен, тогда как новые направления для развития отечественного производства пока не очевидны. Дефицит трудовых ресурсов никуда не делся, а гонка заработных плат захлебнулась, натолкнувшись на границы рентабельности предприятий.
Цена неопределенности
Можно сколько угодно хвалиться успешным преодолением санкций, но очевидно, что это достижение не бесплатно. В отличие от периода до 2022 года российская экономика опутана невидимой паутиной дополнительных санкционных издержек: логистических, технологических, расчетных, конца и края которым не видно. Неслучайно малейший новостной намек на приближение каких бы то ни было политических договоренностей мгновенно толкает отечественный фондовый рынок вверх.
Последние статистические данные по промышленности демонстрируют расширяющийся разрыв в результатах отраслей, близких к военно-промышленному комплексу, и гражданских производств. Позитивная динамика сохраняется в основном благодаря первым, тогда как вторые в лучшем случае пребывают в стагнации. Не исключено, кстати, что регистрируемые официальной статистикой успехи ВПК по меньшей мере отчасти обязаны своим существованием плохой измеримости стоимости выпускаемых «изделий», не имеющих адекватной рыночной оценки. Другими словами, ценовой эффект тут вполне может завышать реальные объемы производства, до поры до времени скрывая наступление настоящей рецессии.
Но, в конце концов, так ли важно, наступила уже рецессия или нет? Этот период мог бы сыграть важную роль, дав время для перегруппировки имеющихся ресурсов и послужив отправной точкой для нового инвестиционного цикла и будущего подъема экономики. Но зашкаливающий уровень неопределенности и отсутствие малейшего понимания перспектив национального развития вредят появлению позитивных идей на этот счет гораздо больше, нежели пресловутая дороговизна денег.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора