Безмерный долг: как Токаев может научить Москву успокаивать протестные настроения

В свое время политологи любили говорить о специфике назарбаевского большого транзита, примеряя модель к России или Белоруссии. Ее суть сводилась к созданию двух центров сил — новый молодой президент (условный СЕО) под плотной опекой национального лидера (контролирующего акционера). Такая конструкция не выдержала внутреннего напряжения. Из веера новых вопросов и проблем, вставших сегодня перед Казахстаном, выделился один: кто будет оплачивать продолжение транзита уже без Нурсултана Назарбаева, зато со взятым в качестве ориентира образцом социального государства? Нести издержки предложили национальному бизнесу. 

Это вопрос не только экономического моделирования — насколько казахстанский Боливар может выдержать резкий разворот экономической политики. Здесь открывается поле и для социологического анализа: каково восприятие крупного бизнеса со стороны власти и населения, насколько сходны в этом вопросе базовые структуры общественного сознания в России и Казахстане? 

Отдать должное

Стратегических директив со стороны Касыма-Жомарта Токаева пока две: заморозка цен на социально значимые продукты и создание спецфонда, куда разжиревший за назарбаевский период бизнес должен направить часть заработанного. Дословно Токаев объяснил это решение так: «Благодаря первому президенту — Елбасы в стране появилась группа очень прибыльных компаний и прослойка богатых людей даже по международным меркам. Считаю, что пришло время отдать должное народу Казахстана и помогать ему на системной и регулярной основе». 

Представим несколько редакций данного тезиса. Например: «Благодаря первому президенту России Борису Ельцину в стране появилась группа очень прибыльных компаний и прослойка богатых людей даже по международным меркам. Считаю, что пришло время отдать должное российскому народу…» Или: «Благодаря резкому росту цен на металл на международных рынках в стране появилась группа очень прибыльных компаний металлургического сектора, которым пора уже…» Или такая позиция: «Благодаря большой разнице между закупочными и розничными ценами в стране появилась получающая прибыль группа компаний-посредников…» Ни одна из этих фраз не кажется неестественной для российского контекста. 

Вариативность здесь может быть очень широкой, но она в каждом случае упирается в мифологему невозвращенного долга. Этот долг сложно рационализировать или исчислить. С точки зрения авторитарных систем он безмерен, вернее, соответствует стоимости самого бизнеса, который существует лишь постольку, поскольку есть эта страна, народ и система управления. Предприниматель не рассматривается в качестве актора — он элемент системы, который богатеет, потому что его клеммы подключены к общей платформе. Такой подход не касается только крупного бизнеса. Малый предприниматель «впаян» в плато меньшего масштаба — городского или районного. Но все они существуют, пока система обеспечивает контакт. 

Такая позиция обладает серьезной массовой поддержкой. У нас нет социологических данных по Казахстану, но в конце 2021 года ЦСП «Платформа» совместно с Online Market Intelligence изучила отношение населения нашей страны к крупному бизнесу. Только 27% опрошенных считают, что крупный бизнес приносит обществу больше пользы, чем вреда. 59% респондентов согласны с тезисом: «Крупная собственность не идет на благо обществу, создает неравенство». Поэтому идея «раскулачивания» крупного собственника встретит поддержку и в Казахстане, и в России. Некоторые скептики выскажут опасения: эффективно ли такое «раскулачивание», не повредит ли оно будущим инвестициям? Но их, скорее всего, обзовут по-ленински «интеллигентской сволочью». 

Критерии справедливости

Нет сомнений и в том, что авторитарные системы ведут к тесному переплетению политической вертикали с бизнес-интересами. Например, Forbes оценивал в 2020 году состояние дочери Нурсултана Назарбаева — Динары и ее супруга Тимура Кулибаева в $2,9 млрд на каждого. Это пятое место в списке богатейших бизнесменов страны. Через инвестиционную группу АЛМЭКС они, в частности, владеют мажоритарной долей в крупнейшем по объему активов банке государства — в Народном банке Казахстана (Халык-банке). В последние дни широко обсуждается состояние и младшей дочери Елбасы — Алии, а также ее участие в ряде компаний. Но и помимо прямых родственных отношений, есть круг зависимых предпринимателей, готовых наполнить любой спецфонд, потому что и они сами, и фонды — часть одной системы.  

Вопрос в другом: как корректно провести границу между разными типами отношений бизнеса с государством — от «специальных» компаний, искусственно созданных агентов и прослоек до реального бизнеса, интегрированного в систему как часть общего пазла, разбирать который никто не будет и не сможет? Границы здесь лишены строгой определенности и определяются часто субъективно — из персональных ценностей и предпочтений. Чтобы понять сложность задачи, можно проделать подобный мысленный эксперимент для российского рынка. Например, сконструировать критерии отбора либо формулу «справедливых» отчислений в некий фонд или хотя бы представить, кто мог бы руководить таким фоном — в белых перчатках, без страха и упрека. 

Россия на фоне Казахстана выглядит государством с более формализованными и прозрачными правилами игры. Но все равно она в восприятии бизнес-сообщества останется страной спецфондов — инструментов, которые позволяют в нужный момент в неформальном режиме предложить бизнесу вернуть часть долга обществу, а точнее, его представителям. Даже без создания дополнительных сущностей такими спецфондами, по крайней мере на уровне стереотипов, являются сами компании. При высокой концентрации крупного капитала такая система кажется власти удобной — мобильной и договороспособной. Ее стратегические изъяны, лишающие бизнес его сущности, мало берутся в расчет в коротких электоральных циклах.

Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции