«Мы не можем оценить, как прекрасен свет, не увидев тьмы»: писатель Мэтт Хейг о социальных сетях, тщеславии и борьбе с депрессией
Он остановился буквально на краю пропасти и позже написал об этом в книге «Причины, чтобы остаться в живых» (другое название «Влюбиться в жизнь. Как научиться жить снова, когда ты почти уничтожен депрессией». — Forbes Life). К 45 годам Мэтт Хейг стал успешным писателем, автором не только востребованных нон-фикшен-книг, но и художественных романов и историй для детей. Его книга «Планета нервных. Как жить в мире процветающей паники», написанная в 2018 году, стала во время пандемии одной из самых продаваемых книг в Великобритании, цикл детских повестей (начиная с «Мальчика по имени Рождество») экранизируется, а совсем новая художественная история «Полночная библиотека» мгновенно стала бестселлером в Великобритании и США и лучшим романом года в Goodreads Choice Awards 2020. (Словом, выиграла, пожалуй, главную читательскую премию мира, ведь «Нобелевка — это про авторитет среди интеллектуалов, а Гудридс — это про народную любовь», как написала у себя в фейсбуке Анна Бабяшкина, главный редактор издательства LiveBook, где «Полночная библиотека» выходит на русском языке.)
Все мы хоть иногда задаемся вопросом, как бы сложилась наша жизнь, если бы... Представьте, что у вас была бы возможность пойти в библиотеку и прочесть историю своей жизни, которую вы могли бы прожить. Где-то за пределами Вселенной есть Полночная библиотека с бесконечным количеством книг. В одной рассказывается история вашей жизни, а в другой, как и во многих других, — жизнь, которую вы могли бы прожить, если бы в один из решающих моментов сделали другой выбор. Когда неудачница и тихоня Нора Сид оказывается в ловушке и пытается покончить с собой, она оказывается именно в такой библиотеке. Если она найдет подходящую книгу и выберет историю, где сможет быть счастливой, может, что-то и получится.
«Между жизнью и смертью есть библиотека, — сказала она. — И в этой библиотеке полки тянутся бесконечно. Каждая книга дает шанс попробовать другую жизнь, которую ты могла бы прожить. Увидеть, как бы все обернулось, принимай ты другие решения… Ты бы изменила что-то, будь у тебя возможность исправить то, о чем сожалеешь?»
Нора берет книгу за книгой — она могла быть пловцом, рок-звездой, философом, женой, путешественником, гляциологом, матерью, владельцем винодельни или местного паба. Что же получается? Она может сказать «да» своему бывшему, жить в маленьком городке и владеть местным пабом. Может согласиться выпить кофе с тем интересным молодым человеком и закрутить упоительный роман. Будет ли хоть одна из этих жизней действительно лучше и как убедиться в этом?
— Два года назад вы написали книгу «Планета нервных» с подзаголовком «Как жить в мире процветающей паники». Что вы чувствуете сейчас, во время пандемии, когда ситуация «процветающей паники» стала всеобщей?
— Я испытываю смешанные чувства. Время, конечно, непростое. В феврале-марте, когда все только начиналось, мне было эмоционально очень тяжело. Я волновался за своих родителей и за родителей жены. Их соседи болели, кто-то даже умер. Болезнь нас окружала, у брата моей жены переболела вся семья. Я ипохондрик и всегда очень переживаю. Было сложно.
Но нам, в общем, очень повезло: я и раньше работал из дома, поэтому проблем с финансами не возникло, наши дети и без того были на домашнем обучении, так что в нашей жизни почти ничего не поменялось. На самом деле, как бы эгоистично это ни звучало, для меня в локдауне есть и плюсы: я не живу в Лондоне, и раньше мне приходилось ездить туда на поезде, чтобы встречаться с людьми по работе. Такие поездки очень выматывают, я предпочитаю жить в своем маленьком мирке.
Сейчас нельзя строить планы — и эта неопределенность меня угнетает. Понятно, что будущее и так непредсказуемо, но пандемия лишила нас всякой определенности. Когда я работаю над книгой, то обычно придумываю себе награду за сделанное: путешествие, поход в кино, в паб или ресторан, что-нибудь такое. А сейчас ничего такого не запланируешь, нечем себя побаловать. С другой стороны, нужно учиться жить в настоящем. Сейчас хочешь не хочешь, а приходится «быть в моменте», потому что все кругом нестабильно. Непростое испытание для людей, которые привыкли планировать далеко наперед!
— В ваших книгах герои часто ведут диалог с писателями из прошлого — Шекспиром, Фицджеральдом. Помогает ли чтение вам сейчас?
— Да, я стал больше читать на карантине. В прошлом году, до пандемии, чтение не шло, у меня на тумбочке лежала стопка из начатых книг, но ни на одной я не мог сосредоточиться. В этом году больше времени на чтение, а главное — больше желания читать, потому что в книги можно сбежать от происходящего. Как и большинство людей, я зависим от новостей (особенно сейчас), я много времени провожу в интернете, и книги помогают мне отвлечься. Кстати, каждое воскресенье у меня день без гаджетов: я не захожу в соцсети, не проверяю почту, не смотрю новости. Мы с женой и детьми ходим на прогулки, я читаю или готовлю.
В последнее время я больше читаю нон-фикшен. Недавно прочел «Письма к молодому поэту» Рильке — прекрасная книга, совсем небольшая, читается за один вечер, но очень много полезного можно почерпнуть. Читал в этом году много философских произведений, мы ведь все теперь настроены очень философски. Взялся за античных философов — стоиков, Марка Аврелия и прочих. И да, человеку эмоционально нестабильному чтение очень помогает, причем помогает сам процесс — ты находишься вне времени, особенно если читаешь классику.
Простите, если умничаю, но психоаналитик Юнг писал, что на человека действуют две силы — Дух Времени и Дух Глубины. В этом году усилилось влияние Духа Времени. Юнг считал, что, если человека кренит к одному из Духов, он сходит с ума. Сейчас, кажется, все мы одновременно сходим с ума, потому что слишком сильно зависим от Духа Времени. Книги как раз помогают вернуться назад, к Духу Глубины.
Негативный, тяжелый жизненный опыт тоже важен. Это как кьяроску́ро — светотеневая живопись. На картинах знаменитых художников эпохи Ренессанса — например, Караваджо — свет и тень очень контрастны
— Как думаете, повлияла ли пандемия на популярность «Полночной библиотеки»? Не потому ли книга практически моментально стала бестселлером в Великобритании и США, что оставляет пространство вариантов?
— Сложно сказать, но я надеюсь, что книга хороша сама по себе. Мне кажется, «Библиотека» — одна из лучших моих книг. Если честно, мне всегда сложно найти баланс. Я предпочитаю писать книги, которые интересно читать. Я не пишу «высокоинтеллектуальную литературу» — знаете, книги, которые потом пылятся на полках, потому что их владельцы хотят выпендриться — вот, мол, смотрите, я читаю Мэтта Хейга. Я пишу развлекательную литературу, но мне нравится вплетать в книги философские идеи. Всегда сложно найти золотую середину — чтобы и размышлений было достаточно, и сюжет за ними не терялся. В «Полночной библиотеке» философская тема совпала с сюжетом: действие полностью строится вокруг концепта Полночной библиотеки, получился сплав сюжета и мысли. Очень просто ответить на вопрос, о чем эта книга. Думаю, поэтому читатели сразу ее поняли и полюбили. Причем даже те, кто до этого читал только мой нон-фикшен, потому что тема психического здоровья в романе тоже поднимается. «Полночная библиотека» стала мостиком между моими художественными и нехудожественными книгами. И, думаю, она хорошо попадает в настроение этого года. Сейчас важна тема принятия несовершенства жизни, и я как раз об этом в ней и говорю.
Есть еще кое-что, не совсем про книгу, а про ее публикацию. Мне понравилось выпускать книгу во время карантина. Обычно я езжу с презентацией романа по стране и за границу, и, хотя сами выступления меня не смущают, поездки очень выматывают, сил не остается ни на что. В этом году я никуда не ездил, продолжил работать, вел страницы в соцсетях, общался с читателями онлайн. Книга вышла очень вовремя, и я искренне верю, что это лучший из моих романов.
— Надеюсь, не последний.
— Я тоже надеюсь.
— Вы пишете книги с 2004 года, и у вас их уже больше 20. В чем секрет вашей авторской продуктивности?
— Так себе секрет, если честно: просто я всегда собой недоволен. Мне все время кажется, что я могу лучше. Не самая здоровая ситуация на самом деле. Пока я пишу книгу, я в нее влюблен, но как только она выходит, мне хочется написать что-нибудь получше. Если честно, я не умею выстраивать сюжет. Когда у меня появляется идея книги, то, чтобы ее не забыть, я должен писать, причем с пулеметной скоростью. Сейчас я ничего не пишу — думаю о новой книге, но идея пока не оформилась. Как только идея приходит, я пишу очень быстро. Я знаю, что у некоторых авторов триллеров дома есть специальная доска и они рисуют на ней схему расследования. У меня совсем не так. Писательство для меня как наркотик, я как будто вхожу в транс, когда пишу. Иногда мне в голову приходят такие вещи, что я и сам удивляюсь. Но мне кажется, если автор удивляет сам себя, то читателей он тоже сможет удивить. Так что мне нравится, что я сам не все знаю про книгу, которую пишу.
Правда, из-за этого я безнадежен в преподавании литературного мастерства. Мне несколько раз предлагали вести занятия, я даже попробовал преподавать в университете, но продержался где-то месяц. Я не могу объяснить, как научиться хорошо писать, потому что сам этого не понимаю. Я просто пишу — и у меня почему-то получается. Это как вести университетский курс про то, как правильно мечтать. Попробуй-ка объясни! Мне кажется, ты либо изначально можешь мечтать, либо нет.
— А чем вас, как автора, удивила «Полночная библиотека»?
— Она не то чтобы удивила… Понимаете, «Полночная библиотека» — это во многом моя терапевтическая книга. Я сам часто о чем-то сожалею. В юности, если у меня что-то не получалось, я сразу начинал себя обвинять: как я мог так ошибиться? Почему повел себя так, а не иначе? Почему я вообще такой? Почему мне не хватает уверенности в себе? Так что я устроил себе долгий писательский психотерапевтический сеанс. В результате простил себе, что бросил играть на пианино, что принимал какие-то неверные решения.
Интересный факт: когда я начал работать над книгой, никакой героини Норы не было. В первых черновиках главный герой был мужского пола. Я потом отказался от него, потому что он был слишком на меня похож, я как будто писал самого себя — и персонаж не оживал, я не мог его разглядеть. Как бы долго ты ни смотрел на себя в зеркало, никогда не узнаешь, каким тебя видят другие люди. Поэтому мне нужен был персонаж, совершенно не похожий на меня. И самым очевидным решением было поменять главному герою пол.
— Это и чтение довольно терапевтическое, потому что нам всем свойственно время от времени задавать себе пресловутый вопрос «что было бы, если». И очень утешает мысль, что все дороги в итоге ведут к себе: куда бы ты ни повернул, налево или направо, все равно останешься собой. Нора есть Нора, независимо от того, какую она выбрала карьеру и какого мужчину, — это успокаивает.
— Мне кажется, сегодня людям вообще очень часто кажется, что они недостаточно хороши. Они не могут перестать думать о том, чего у них нет, — спасибо западной культуре потребления и обилию рекламы. Но ведь когда мы смотрим на грудного младенца, не думаем, что ему чего-то не хватает, что у него нет денег или подписчиков в соцсетях! А вот перед собой зачем-то постоянно ставим цели – надо сделать то-то и стать тем-то. И очень часто нам не удается намеченного достичь. Чем мы старше, тем длиннее этот список неудач. Причем у женщин этих внутренних стандартов даже больше, чем у мужчин: они должны быть стройными, модными, успешными в личной жизни. Поэтому я решил, что в центре моей книги должна быть женщина.
Это проблема завышенных ожиданий. Дело в том, что мы постоянно забываем, как прекрасна жизнь, мы видим одни только недостатки. В новостях нам рассказывают ужасы про пандемию. Мы вечно сравниваем себя с людьми, которые якобы лучше нас и так далее. И мы перестаем ценить — какое чудо, что мы вообще живем!
Причем главные радости жизни доступны всем. Но люди в большинстве своем упорно верят, что деньги и слава – это панацея. Хотя реальность в данном случае не совпадает с ожиданиями. Поскольку я занимаюсь проблемами психического здоровья, ко мне обращаются разные люди, в том числе очень известные, — и я лично знаю знаменитостей, которым очень тяжело живется. Несмотря на то что богатые и знаменитые тоже совершают самоубийства, люди продолжают верить, что слава и богатство – это ключ к счастью. На самом деле счастье — это любоваться красивым закатом, есть вкусную пиццу, пить вино, слушать любимую музыку... Если ты богат и знаменит, музыка не звучит лучше, вид из окна не становится красивее, а пицца — вкуснее. Конечно, если ты действительно беден и с трудом выживаешь, это очень тяжело. Но если денег хватает на жизнь и есть крыша над головой, то ты не станешь счастливее, когда денег прибавится и дом станет больше.
— Чем больше комнат в доме, тем дольше приходится убирать.
— Точно! Бывает, что человек тоскует, потому что у него нет на что-то денег. А потом деньги появляются, он покупает нужную вещь, но тоска не уходит. Многие знаменитые люди так сходят с ума — они-то думали, что популярность принесет им счастье. Проще хандрить, когда у тебя чего-то нет, чем когда у тебя есть все. Когда все есть, а удовлетворения нет, начинается депрессия.
— В вашем ответе звучит сразу несколько мыслей, которые хочется развить. Насколько, по-вашему, опасны социальные сети? Это современная ярмарка тщеславия? Как бороться с зависимостью от соцсетей?
— Я понял, что зависим от соцсетей, когда посчитал, сколько времени провожу онлайн. Посчитать это время очень полезно! Часто у людей открываются глаза, когда они узнают, что по девять часов в день сидят в интернете. У меня много таких знакомых. Мне кажется, писатели особенно зависимы от соцсетей. Мы же не ведем активной социальной жизни. У нас и без пандемии большая часть жизни проходит за компьютером.
Думаю, люди, которые работают в коллективах и много лично общаются по работе, не настолько зависимы от онлайн-общения. Соцсети ведь так притягательны, потому что они обещают живое общение с людьми. Но на самом деле ты получаешь суррогат. Общение в соцсетях не похоже на разговор с соседом — после него никогда не возникнет чувства связи и теплоты, вместо реальной близости ты получаешь суррогат.
Эффект фастфуда: как новости заставляют нас чувствовать себя мизерными и пассивными
— Соцсети создают иллюзию близости, и это очень страшно.
— Да. Я смотрел на Ютубе канал одного молодого философа, он был очень популярен, собирал миллионы просмотров. А в марте этого года он совершил самоубийство, потому что ему было не с кем поговорить. Представляете, ему пришлось звонить по телефону доверия, потому что больше было не к кому обратиться. Часто бывает, что у человека миллионы подписчиков в соцсети, но в реальной жизни он очень одинок (отчасти как раз потому, что большую часть времени проводит в интернете). В сети у него полно «друзей», но в жизни этого недостаточно. Человеку нужна личная связь, общение один на один.
Проблема в том, что интернет все сводит к цифрам, в том числе человеческую ценность. Мы ведь и так слишком много внимания обращаем на цифры — доходы, вес, возраст и прочее, а интернет это еще сильнее усугубляет.
— В интернете в цифры превращаются чувства, мы конвертируем в цифры симпатию, любовь, доброту — измеряем их в лайках.
— Вот-вот. Беда в том, что, даже если у тебя полмиллиона или миллион подписчиков, все равно найдется какая-нибудь Кардашьян, у которой их больше. Всегда найдется кто-то лучше тебя, ты никогда не победишь в бесконечной гонке. Из-за интернета мы забываем, что любой человек ценен сам по себе. Что до дружбы… В интернете у тебя может быть много «друзей», которые интересуются твоей жизнью, но они «дружат» с тобой только потому, что ты популярен и можешь помочь им продвинуться. Это не дружба, это сделка. Конечно, в офлайне такое тоже происходит: наши друзья помогают нам, а мы им. Но в интернете все слишком очевидно.
Мы вечно сравниваем себя с людьми, которые якобы лучше нас и так далее. И мы перестаем ценить — какое чудо, что мы вообще живем!
— Вы ограничиваете время, которое проводите в соцсетях?
— Теперь да. Я по-прежнему не безупречен, но сейчас ситуация гораздо лучше, чем раньше. У меня были с этим серьезные проблемы. Я мог все выходные потратить на споры с незнакомцами в твиттере, вместо того чтобы провести время с семьей. Сейчас я вообще не захожу в интернет по воскресеньям. Когда я выхожу из дома, обязательно спрашиваю себя: действительно ли мне нужен телефон? Я не беру с собой телефон, когда выгуливаю собаку. Ночью я не держу телефон у кровати, а ставлю его на зарядку на кухне. Благодаря таким хитростям я отучился постоянно сидеть в телефоне. Теперь я скорее возьму в руки книжку, чем телефон, — думаю, это успех.
Заметки тролля. Почему в соцсетях люди становятся хамами и как им противостоять
— А замечали, как меняется восприятие времени? Если ты читаешь книгу 15 минут, проходит целая жизнь, а в интернете можно просидеть, листая ленту, полтора часа — и не заметить.
— Абсолютно! Совершенно меняется способность к концентрации. В интернете внимание всегда рассеянно, чтение — более сосредоточенное и вместе с тем более медитативное занятие. Кроме того, книга ничего не требует от читателя, а в интернете от тебя все время хотят какого-то участия: нажми на кнопку, лайкни, напиши коммент. Особенно тяжело молодым — им приходится постоянно доказывать свое существование, вкладываться, платить социальный налог на дружбу. Дружба в соцсетях очень энергозатратная штука.
А вот книга ничего от тебя не требует. Есть стереотип про читающих людей — конечно, несправедливый, — что они асоциальные интроверты. Я думаю, что чтение книги — это тоже общение. Возможно, ты общаешься с кем-то, кто умер двести лет назад, ну и что. Читая роман, чувствуешь связь с автором гораздо лучше, чем с человеком, с которым «дружишь» в сети. Мне кажется, многим людям очень не хватает того типа общения, которое нам дает чтение книг.
— Давайте вернемся к депрессии. Сейчас говорить о депрессии, травмах, всевозможных расстройствах стало не просто принято, но даже модно. Как понять, правда ли человеку нужна помощь или он просто рисуется?
— Я не знаю. Для человека, который через это прошел, разница очевидна. У меня самого было наоборот: я говорил, что у меня все хорошо, хотя чувствовал себя ужасно. Вы правы, сейчас молодые люди очень любят навешивать на себя ярлыки, это называется «самоопределение». Стеснительные люди говорят, что они интроверты или социофобы, у них целый список терминов. Я не могу сказать, насколько это плохо или опасно, но не понимаю, зачем им это нужно и откуда взялась эта мания навешивать ярлыки. Наверное, в обществе кризис самоопределения, мы теряем корни: раньше нас определяла религия, национальность, патриотизм, любовь к Родине, а сейчас все размыто, и люди ищут, за что бы зацепиться.
Проблема в том, что люди, которые действительно больны депрессией или склонны к самоубийству, теряются на фоне остальных, потому что «депрессия» теперь у каждого второго. Мне кажется, разница в том, что психическое расстройство с тобой 24/7, ты не можешь его «выключить» по собственному желанию. Если у человека РПП (расстройство приема пищи. — Forbes Life), то каждый прием пищи — это поле боя. Если человек болен ОКР (обсессивно-компульсивное расстройство, заболевание, вызывающее навязчивые мысли. — Forbes Life), он не может выйти из дома, пока не выполнит какой-то ритуал. Если человек в депрессии, он просыпается и засыпает в таком состоянии.
Я сам осознал, что серьезно болен, когда понял, что не могу «переключиться». Я долго не обращал внимания на мелкие симптомы, это характерно для мужчин — мы не замечаем, что нам плохо, пока не начнем разваливаться. Мы с вами говорили о кризисе самоопределения — вот со мной случилось то же самое, только с физическими симптомами. Ты выдаешь себя за кого-то, но реальность берет свое — и твой мир рушится.
Я тогда вел очень нездоровый образ жизни, выпивал и принимал наркотики — и все разом на меня навалилось. Шли дни, недели, месяцы, а я просто хотел умереть. Тогда не стояло вопроса, болен я или нет. В какой-то момент все стало ясно. Ни от одной физической болезни мне не было так плохо. На самом деле у меня были физические симптомы депрессии: сердце колотилось как бешеное, кровь стучала в висках, тряслись руки. По мне было заметно, что я болен. Так что на каком-то этапе не возникает сомнений, преувеличивает ли человек, и тогда окружающим тоже потребуются силы.
На самом деле тем людям, которые не болеют сами, но заботятся о больном, очень непросто. Они не могут повлиять на больного, заставить лечиться — человек сам должен захотеть выздороветь. Мне было важно, что с близкими людьми не нужно было носить маску — улыбаться через силу. Я мог говорить то, что думал, мог лежать, уткнувшись в стену… Моя жена прекрасно справилась. Мне было важно делиться с ней, говорить о том, что я чувствую, хотя слов часто не хватало.
Проблема, о которой вы говорите, видна на языковом уровне. Мы используем в повседневной жизни слова «депрессия», «тревога», «паническая атака». До того как у меня случилась паническая атака, я думал, что это что-то вроде: «О нет, я потерял ключи!», «Я запер дом, как мне войти?», «Я посмотрел ужастик, мне так страшно». Но настоящая паническая атака — это совсем другое, она сметает тебя.
Иногда люди верят, что у них была паническая атака, хотя ее не было. Все потому, что мы используем слово «депрессия» как синоним к слову «грусть» и у слова «тревога» тоже много разных значений. Мне кажется, что отчасти проблема в языке, нам сложно говорить о психических расстройствах. Думаю, и в русском языке такое есть.
— Да, вы правы, если использовать экспрессивные слова в повседневной жизни, для критической ситуации слов не найдется.
— В интернете очень любят громкие слова. «Посмотрите самое экстремальное в мире видео! Вот это да! Вы не поверите своим глазам!» — а на видео обычные трюки со скейтбордом. Постоянно все накручивают. И новое поколение выросло в этом напряжении, им кажется, что они из своей жизни должны сделать сенсацию, чтобы их заметили. Оказывается, чтобы тебя заметили, нужна драма.
Так вот, сначала ты живешь и думаешь, что у тебя депрессия, а потом болезнь реально развивается до клинической и тебе уже не хватает слов, чтобы говорить о ней. В книге «Влюбиться в жизнь» я попытался рассказать об ощущении, когда тебе уже не просто «грустненько» и ты «устал из-за погоды», а серьезно болен, и симптомы болезни вполне реальны.
Новое поколение выросло в этом напряжении, им кажется, что они из своей жизни должны сделать сенсацию, чтобы их заметили
— Сейчас вы можете назвать себя счастливым человеком?
— Я не верю, что можно постоянно быть счастливым. Мне, конечно, лучше, чем раньше, я не хочу покончить с собой, и мне кажется, что я больше не вернусь в то состояние бесконечного кошмара. Я все еще бросаюсь в крайности, но это значит, что если я радуюсь, то эмоции очень яркие. Если я слушаю музыку, то ныряю в нее с головой. С писательством так же. Но меня это устраивает, выставлять тумблер на средние значения я не хочу.
— Главное, не выпивайте слишком много.
— Я работаю над этим. Пару недель назад вот открыл бутылку джина, да, это были не лучшие дни… Ну да ладно. Сегодня я прекрасно себя чувствую, мне хорошо. Но я никогда не говорю, что я счастливый человек. Я не знаю, так ли это. Я и несчастным человеком не могу себя назвать.
Дело в том, что в процессе лечения я в какой-то момент решил, что на 100% выздоровел, и меня это очень подвело. Когда я болел, то настолько хотел поправиться, что, как только мне чуть-чуть полегчало, я решил, что здоров и психика полностью восстановилась. Ну да, конечно! А потом в магазине меня накрыла паническая атака: сердце билось как бешеное, я думал, что умираю… Тот случай отбросил меня назад в депрессию. Знаете, как будто в воду капнули чернил — и от одной капли разом почернела вся вода. Когда я понял, что между «болен» и «здоров» есть промежуточные состояния, мне стало гораздо легче.
Не знаю, случались ли у вас панические атаки, но лучше всего помогает отдаться панике, пригласить ее в себя. Панике такое поведение не нравится — ей нужно, чтобы от нее пытались избавиться. Все плохие эмоции хотят, чтобы им сопротивлялись — так они становятся сильнее. А нужно, наоборот, расслабиться и принять эти чувства… Это очень действенная практика, я благодаря этому вылечился.
У меня была агорафобия — каждый раз, когда я выходил из дома, меня накрывала паника. Я разобрался, в каких ситуациях начинается приступ, и намеренно его провоцировал. Это действительно сложно.
Не нужно осуждать людей с психическими заболеваниями за то, что им страшно, не надо говорить, что им просто не хватает силы воли. Они каждый день вступают в сражения, которых мы не видим, переживают такое, что здоровым людям и не снилось. Я точно не хотел бы заново пережить все, что со мной случилось, но я ценю этот опыт. Без него я вряд ли стал бы писателем и вряд ли научился бы наслаждаться жизнью, не был бы так уверен в себе. Мне всегда есть с чем сравнить: раньше было хуже.
Негативный, тяжелый жизненный опыт тоже важен. Это как кьяроску́ро — светотеневая живопись. На картинах знаменитых художников эпохи Ренессанса — например, Караваджо — свет и тень очень контрастны. Задний план темный, свет падает на лицо Девы Марии или Иоанна Крестителя — и оно кажется на фоне тьмы божественно прекрасным, как звезды на небе. Мы не можем по-настоящему оценить, как прекрасен свет, не увидев тьмы.